– Хотите верьте, хотите нет, но я уверен в том, что уже сегодня именно главы этих государств делают все для того, чтобы поссорить наши страны.
– Но какая им от этого выгода?
– В случае войны, заставив нас воевать на два фронта, они тем самым значительно сокращают наши силы на Западе, против французов и их союзников. Ведь тогда мы будем вынуждены перебросить не меньше половины немецких дивизий с Запада на Восток.
– Я думаю до этого не дойдет, – уверенно промолвил Мясоедов. – На нашей недавней встрече с кайзером, во время охоты в Роминтенской роще, – довольно фамильярно разглагольствовал он, – Вильгельм поднял бокал за дружбу немецкого и русского народов. Грех и нам не выпить за это.
Разлив остатки рейнского, Мясоедов по старому русскому обычаю попытался расцеловать меня, как лучшего друга в обе щеки, но промахнулся. Непривычный к таким нежностям я резко встал и, вытянувшись по стойке смирно, провозгласил:
– Да здравствуют наши великие народы! Прозит.
Ротмистр, услышав эти торжественные слова, стал на вытяжку и, крякнув, единым махом опрокинул содержимое бокала в свой большой, благородно очерченный, красный рот.
В кабинет, постучавшись, просунул голову корнет:
– Сергей Николаевич, через пять минут поезд отходит, – предупредил он Мясоедова.
– Ну что же, я рад был с вами познакомиться. – Ротмистр протянул мне на прощание руку. – Я думаю, что мы с вами еще не раз встретимся. И очень хотелось бы, чтобы встречи эти были дружественными…
– Яволь, господин ротмистр, – согласился я, крепко пожимая руку русского ротмистра, – ваши слова да Богу в уши, – ввернул я на прощание русскую поговорку, которую услышал от кого-то еще в первый свой приезд в Россию.
Уже много позже я узнал, что подобная встреча на пограничной станции Вержболово между нами просто не могла не произойти, потому что ротмистр Мясоедов не пропускал мимо себя ни одного полезного знакомства. Его знал весь ездивший за границу Петербург, а германский император не раз приглашал его на охоту. Был он в фаворе и у Николая II, который, направляясь в Европу, не раз высказывал ротмистру свое благоволение и за отличную службу даже одарил жандарма золотым браслетом с рубинами и бриллиантами, а также золотыми часами. Награды сыпались на него со всех сторон. На широкой груди его уже не хватало места: за несколько лет службы на пограничной станции он получил множество русских и иностранных орденов и медалей. Надо полагать, ордена жандарму давали не за красивые глазки и богатырскую стать. Ведь если внимательнее приглядеться, то станция Вержболово была далеко не рядовым населенным пунктом, и мясоедовская служба там вовсе не сводилась к перекладыванию бумажек. Во-первых, Вержболово располагалось на пересечении основных путей въезда и выезда из России. Во-вторых, следует учесть близость северо-западных окраин империи – областей, чей этнический, культурный и экономический облик разительно отличался от великорусского. И наконец, Вержболово играло важную стратегическую роль – оно было главным плацдармом российской разведки на германском направлении. Эти особые свойства Вержболово и прилегающих областей определили те три разные жизни, которые вел здесь Мясоедов: вполне вероятно, что он был не только жандармским офицером, но и коммерсантом и, возможно, агентом разведки.
3
Но не везде в России были рады мне так, как в Вержболово. В Санкт-Петербурге я обратил внимание на то, что даже околоточные, которые в прежний мой приезд кланялись мне, теперь, увидев офицера германской армии, воротили свои багровые с перепоя лица и бросали вслед обидные слова. Не менее осторожными были и петербуржцы, сторонясь немецкого офицера, как чумного.
Однажды, гуляя у военного арсенала, расположенного напротив Петропавловской крепости, я обнаружил за собой слежку. Два филера, упакованные во все черное, меняя друг друга, проследовали вслед за мной в собор Петра и Павла, где я намеревался встретиться со своим агентом – коммивояжером, занимавшимся продажей швейных машинок «Зингер». Видя это, я подошел к иконе Богородицы и тут же повернул обратно к выходу. Для агента это был сигнал: «Опасно!». И он, заметив это, сразу же скрылся из виду, потому что заранее было условлено, что только в случае полного отсутствия слежки, я должен был подойти к иконе Николая-угодника, где всегда толпилось больше всего народа, и трижды осенить себя крестным знамением. В толпе агент должен был незаметно передать мне бумаги и получить аванс. Следующая встреча должна была состояться на другой день, в полдень, но теперь уже в Исаакиевском соборе.
Наученный горьким опытом, я решил заранее не околачиваться возле собора, и появился у памятника Петра Великого без четверти двенадцать. В тот момент, как я, трижды самым ухищренным способом проверив, нет ли за мной слежки, зашел под своды величавого собора, со стороны Петропавловской крепости прогрохотал пушечный выстрел.
У иконы Николая Чудотворца, как всегда, было многолюдно. Старые и молодые, богатые и бедные, на все лады просили Чудотворца благословить их путь-дорогу, дать отменного здоровья, духовного и материального богатства.
Когда я ставил свечку, подошедший вслед за мной невзрачный на вид прихожанин, в сером пиджачке и в потрепанных, явно не пасхальных брюках, разломил свою свечку надвое. Потом он зажег обе половинки и воткнул их рядом с моей свечой. Подав условный сигнал, он незаметно сунул мне в карман небольшой пакет. Я, в свою очередь, передал из рук в руки конверт с инструкциями и деньгами.
Запершись в своем гостиничном номере и предусмотрительно прикрыв окна плотными шторами, я с нетерпением развернул пакет. На тонких листах белой бумаги была напечатана обыкновенная реклама швейных машинок «Зингер». Но это меня нисколько не смутило. Я подержал листки над зажженной лампой, и на первых двух на свет появились аккуратные строчки убористого текста, а на остальных трех довольно сложные чертежи. Вооружившись лупой, я ознакомился сначала с текстом, а уже потом попытался разобраться в хитросплетениях чертежей. Согласно пояснительной записке агента российское военное ведомство заказало судостроительному заводу новейшую подлодку, чертеж которой агент и скопировал…
Я радостно всплеснул руками. И было от чего. Перед отъездом в Россию меня неожиданно пригласил к себе адмирал Тирпиц, бывший с инспекцией в Кёнигсберге.
– Вы, наверное, слышали о программе строительства германского флота, реализацию которой кайзер возложил на меня? – спросил он, как только я вошел в кабинет.
– Яволь! Господин адмирал, – ответил я, – насколько знаю, это будет грандиозный вызов Владычице морей Британии…
– Вы правильно мыслите, господин капитан, – удовлетворенно промолвил фон Тирпиц, – но скажу вам откровенно, что обстановка в Европе меняется быстрее, чем мы предполагали, и, по всей видимости, мы просто не успеем модернизировать флот к началу предстоящей войны. Я предложил кайзеру отказаться от дорогостоящих крейсеров и дредноутов и освободившиеся средства направить на строительство подводных лодок для ведения неограниченной подводной войны. Только подводные лодки будут способны прорвать мощь британского флота и позволят нам всесторонне блокировать Британские острова.
– Я искренне уверен, что император одобрил ваше предложение, – решил я польстить адмиралу.
– Отнюдь, – с горечью в голосе промолвил фон Тирпиц, – на радость врагу, нашего кайзера окружают сегодня безголовые тупицы, которые не видят дальше своего носа. Но я не теряю надежды в том, что не сегодня завтра в Берлине возобладают государственные интересы. Ведь в России после Цусимской катастрофы тоже сначала занялись модернизацией надводного флота, но после испытания созданной русскими конструкторами подлодки «Дельфин», лучший друг нашего кайзера император Всероссийский, восхищенный возможностями опытного образца, распорядился выделить деньги на проектирование и строительство более совершенных боевых лодок. По информации нашей морской разведки, российский инженер Бубнов спроектировал более совершенную подводную лодку, которая превосходит все имеющиеся в других странах аналоги и, что самое главное, имеет на вооружении восемь торпедных аппаратов… Я поставил задачу во что бы то ни стало добыть чертежи этой лодки, – продолжал адмирал, – и недавно получил от агента условный сигнал, что задание выполнено. Остается только взять бумаги в Санкт-Петербурге и привезти их в Кёнигсберг. Мои офицеры уже порядком засветились на границе и находятся у русских под подозрением. Именно потому я прошу вас доставить сюда эти наиважнейшие для германского флота документы.
– Яволь, господин адмирал, – ответил я.
– Военно-морской флот Германии будет обязан вам, – торжественно промолвил фон Тирпиц, – но настоящие моряки в долгу долго не остаются. Как говорят русские: «Долг, платежом красен».
Цурзее-капитан, дожидавшийся в приемной адмирала, сразу же ввел меня в курс дела, предупредив напоследок:
– Опасайтесь проверки на пограничной станции Вержболово, говорят, что тамошний жандармский офицер ну просто зверь.
Вспомнив об этом предупреждении, я лишь улыбнулся. Ротмистр Мясоедов оказался на деле добрым малым, который отнесся ко мне со всем своим душевным простодушием.
Еще и еще раз рассматривая мудреный для сухопутного человека чертеж русской подводной лодки, я неожиданно поймал себя на мысли:
«А что, если жандармский ротмистр старался своей добротой и радушием всего-навсего усыпить мою бдительность, чтобы при возвращении учинить полный досмотр и уличить меня в шпионаже? Ведь у ротмистра для этого будут все основания. При тщательном досмотре чертежи просто невозможно утаить. Тогда, даже если меня не осудят русские, считай, пропала карьера, а вслед за этим предстоит позорная отставка. Недаром же предупреждал меня цурзее-капитан».
Не об этом я мечтал всю свою жизнь. Не об этом твердил мне и тесть, генерал Кольгоф, постоянно предупреждая не ввязываться ни в какие авантюры.
«Но, что же мне теперь делать? – пульсировала в мозгу единственная мысль. – Что же делать?» Ведь не мог я, имея на руках такие важные для Отечества документы, на приобретение которых ушло, наверное, немало времени и денег, уничтожить их. Конечно, тогда я могу спокойно возвратиться в фатерлянд, но получу в лице адмирала фон Тирпица заклятого врага, который сделает все для того, чтобы уничтожить меня, если не физически, то морально. И в этом случае меня ждет неминуемая катастрофа. Все мои мечты, желания и чаяния окажутся просто несбыточными. А этого я себе позволить не мог. Тогда я еще и еще раз проанализировал все известные мне тайные способы переправки разведывательных сведений через границу, но ни один из них не предполагал доставку сложных чертежей. И, когда я уже было отчаялся что-то найти, в голову пришла прекрасная идея, сфотографировать чертежи на пленку и попытаться провезти их в своем фотоаппарате. Благо, что накануне отъезда в Кёнигсберг я прошел ускоренный курс подготовки фотографов в одном из берлинских фотоателье, работавших на разведку.