Получив сведения о том, что военный министр принял на службу в свое ведомство офицера с темными связями, такого случая отомстить Гучков не упустил: через своего единомышленника, журналиста Суворина-сына он спровоцировал публикацию двух статей о предателях и шпионах, окопавшихся в штабах Русской императорской армии, правда, в них имя Мясоедова не упоминалось. Позже, давая интервью, политик загадочно обронил, что за время работы подполковника в Военном министерстве «одна из соседних стран стала значительно осведомленнее в наших делах»…
– Ты узнал, откуда он взял эту конкретную информацию, напрямую обвиняющую Мясоедова в шпионстве? – поинтересовался Баташов.
– По-моему, он опирался лишь на данные, переданные ему из МВД, – предположил капитан. – Только зачем он стал раздувать этот шпионский скандал?
– О-о, никогда не сбрасывай, мой мальчик, со счетов чувство мести, которое рано или поздно выливается наружу в самом неприглядном виде. Вот и Гучков не без греха. Мне кто-то рассказывал, что его в Думе называют политическим балероном, балансирующим на краю порядочности. Однажды он в борьбе с Распутиным явно перегнул палку, опубликовав гектографированным, «самиздатским» способом попавшую в его руки переписку царицы и ее дочерей со «старцем Григорием». Ничего компрометирующего императорскую фамилию там не было, но царь приказал Сухомлинову передать от его имени господину Гучкову, что тот подлец. Военный министр не преминул это сделать при большом стечении народа. После чего он стал кровным врагом политика. Но что же было дальше? – заинтересованно промолвил Баташов.
– Мясоедов повел себя довольно странно для разоблаченного шпиона. После того как Суворин отказался напечатать опровержение, Мясоедов направил ему дуэльный картель, который журналист проигнорировал. Очевидно, это последнее оскорбление и привело Мясоедова в состояние неконтролируемой ярости. Однажды, когда Суворин был на бегах на ипподроме, что на Семеновской площади, Мясоедов прибыл туда вслед за ним и, растолкав зрителей, появился прямо перед журналистом. Ничего не говоря, он тут же нанес обидчику сокрушительный удар рукояткой хлыста по голове. Не ожидавший нападения Суворин рухнул на колени, но тут же, шатаясь, поднялся. Завязалась драка. Далее показания свидетелей расходятся. Суворин позже утверждал, что Мясоедов выхватил из кармана мундира пистолет и угрожал ему. Как бы то ни было, противников растащили. Мясоедов покинул площадь, не переставая выкрикивать ругательства и проклятия в адрес Суворина, – труса, испугавшегося принять вызов. Грозился он и дать пощечину Гучкову. Дело кончилось тем, что вскоре соперники сошлись на западной оконечности Крестовского острова, недалеко от армейского стрельбища. Мясоедов выстрелил первым. Вероятно, из-за возни с пенсне близорукий жандарм промазал. Мгновение помедлив, Гучков поднял пистолет и «демонстративно выстрелил в воздух». На этом дуэль закончилась. Мясоедов, вместо того чтобы, как того требовала традиция, пожать сопернику руку, с презрением отвернулся от лидера октябристов. Скажу больше, Гучков много позже зачем-то публично извинился перед оскорбленным противником…
– Как раз в этом я не вижу ничего удивительного, – со знанием дела промолвил генерал. – Просто у политика дважды появилась бесплатная возможность напомнить о себе публике. Прости, что прервал тебя. Продолжай.
– К этому времени завершилось расследование дела Мясоедова, в котором приняли участие три ведомства: МВД, военно-судное и Петербургское КРО. У всех троих результат совпал – «невиновен». Но, несмотря на это, Сухомлинов, не желая отвечать за действия своего подчиненного, организовал его тихое увольнение. Приказом, подписанным задним числом, отправленный в отставку Мясоедов переводился в резерв Петербургской губернии «по семейным обстоятельствам», с пенсией в 484 рубля в год.
– И все-таки не бывает дыма без огня! – убежденно воскликнул Баташов. – Но, поелику в заключении Петербургских контрразведчиков начертано «невиновен», то и нам не стоит это давнее дело ворошить. Меня больше всего интересует то, как после всего этого подполковник Мясоедов попал в разведку?
– В самом начале войны он написал военному министру письмо: «Ввиду наступающих дней тяжких испытаний я обращаюсь к Вам с просьбою простить мне по-христиански мои против Вас погрешения, вольные и невольные, и разрешить мне еще раз послужить Царю и Родине и дать возможность пожертвовать за них жизнью в действующей армии, а детям оставить честное имя».
«Лично я против него ничего не имею», – наложил резолюцию Сухомлинов. Правда, после того как Мясоедова восстановили в армии, ему некоторое время пришлось командовать несколькими ротами ополчения, занятыми на работах в тылу.
В конце октября начальник штаба 10-й армии генерал Будберг, видимо, не без протекции военного министра, взял подполковника Мясоедова в свой штаб переводчиком, «с возложением затем поручений по разведке». 14 ноября вышел приказ о его назначении, и он выехал из Петрограда к месту своей новой службы. Конечно, прежде чем взять незнакомого офицера в штаб армии, о нем навели соответствующие справки. Видя, что за ним тянется шлейф непонятных и темных дел, в разведывательном отделе армии решили на всякий случай установить за ним наблюдение, которое, к слову сказать, ничего существенного не обнаружило.
Мясоедов служил переводчиком при отделении контрразведки и организовывал разведывательную деятельность за линией фронта. Прежде всего он постарался восстановить свои довоенные связи. Но из-за боязни предстать перед военно-полевым судом, не все его предвоенные знакомые и партнеры спешили восстанавливать с ним долговременные контакты и работать на русскую разведку. Так и не сумев в полной мере наладить на своем участке агентурную разведку, Мясоедов переключился на разведку военную. Наиболее эффективными оказались набеги в тыл противника за «языками», в которых не раз принимал участие и он сам. В этом деле ему всегда сопутствовал успех. Допросы военнопленных и аналитическая обработка полученных данных давали возможность штабу армии достаточно уверенно ориентироваться в обстановке.
Служба Мясоедова не вызывала никаких нареканий, наоборот, командование отмечало его вклад в успешность организации войсковой разведки, а также храбрость, проявленную под огнем, когда «он показывал пример и ободрял разведчиков, действовавших против более сильного составом неприятеля». Вскоре ему присвоили чин полковника и решили выдвинуть на повышение. Так что и здесь к личности Мясоедова нет никакой зацепки, явно указывающей на его связь с немцами, – резюмировал Воеводин, заканчивая свой рассказ. – Вот характерный пример того, как количество не всегда переходит в качество, – блеснул вдруг он своими философскими познаниями и выжидающе взглянул на Баташова.
– Да-а… – задумчиво промолвил генерал. – Как это ни обидно, но вся эта, собранная тобой информация, и выеденного яйца не стоит. Ни одной зацепки. Возможно, что все прежние обвинения Мясоедова в контрабанде и шпионаже построены на догадках и вымыслах, не имеющих ничего общего с правом. И все-таки неужели, имея такую богатейшую биографию, изобилующую не только коммерческими взлетами и падениями, но и тесными связями за границей, наш подозреваемый не имеет ничего общего со шпионажем? В это трудно поверить, если только заявление этого поручика Колаковского не чудовищная провокация немецкой разведки, которая имеет свои, далеко идущие цели. Как, по-твоему, какие цели могут преследовать немцы, подбросив нам Колаковского? – задал Баташов очередной каверзный вопрос капитану Воеводину.
– Возможно, что таким образом они пытаются вывести из игры нашего опытного разведчика, который почему-то им очень сильно досаждает, – неуверенно промолвил Воеводин.
– Правильно, – поощрительно взглянул на офицера Баташов. – А что еще?
– Подставив нам Мясоедова, противник хочет столкнуть лбами Верховного главнокомандующего и военного министра, который составлял тому протекцию, – уже более уверенным тоном ответил капитан.
– Верно, но и это не самое главное!
– Возможно, они хотят таким образом прикрыть деяния своего ценного агента или резидента? – догадался Воеводин.
– Вот теперь ты угодил в самую точку, – удовлетворенно промолвил генерал. – Если позволишь, я продолжу твою мысль. Ты понимаешь, почему немцы зашевелились?
– Нет, – недоуменно пожал плечами Воеводин.
– Скорее всего, потому, что мы напали на след их ценного агента или резидента. Только вот когда и где? – задумчиво произнес Баташов. – Значит, так… – после небольшой паузы обратился он к капитану. – Отложи пока что это досье и срочно займись последними, заведенными в КРО делами лиц, подозреваемых в связях с немцами. Постарайся уложиться до завтра.
– Но на сегодняшний день в работе находятся около сотни таких дел, – напомнил Воеводин, – боюсь, что мне не поспеть в срок.
– А ты не все перелопачивай, – посоветовал генерал, – возьми дела тех подозрительных субъектов, которые проживают, работают или служат в полосе ответственности 10-й армии. Если немецкая разведка подставила нам офицера штаба 10-й армии, то это значит, что они запланировали оперативное прикрытие агента, работающего на этом участке фронта. Да, на всякий случай, просмотри дела и по подозреваемым, проживающим, работающим и служащим в Варшаве и ее пригородах.
3
На следующий день капитан Воеводин выложил на стол перед Баташовым семь тонких и две толстые папки.
– Вот, Евгений Евграфович, самые реальные претенденты на звание ценных немецких агентов, – доложил он. – Седьмое дело я взял по знакомству в Варшавском губернском жандармском управлении. Нарочный из Варшавы доставил досье лишь к ночи. Думаю, что оно вас непременно заинтересует.
Заметив под глазами офицера синие круги, генерал недовольно проворчал:
– Это непорядок, Иван Константинович. Ночью надо спать, а не заниматься делами.
– Задание-то срочное, – попытался оправдаться капитан, но, встретив укоризненный взгляд Баташова, неопределенно развел руками.