за ее неунывающий нрав и незамолкающий звенящий голосок.
С особым нетерпением и восторгом девочки ждали предрождественского Сочельника. И вот долгожданный вечер наступил. За освещенным многочисленными свечами столом собрались не только члены семьи, но и немногочисленные слуги. Сочельник начался с чтения Рождественской истории, которую нараспев излагала фрау Николаи. Она читала Священное Писание твердым ясным голосом, а в заключение запела гимн: «Этот день сотворил Господь». Торжественную песнь сразу же подхватывали все сидящие за столом, воздавая хвалу Творцу всего сущего. К этому времени свечи погасли, и последние строки хорала все пели в темноте. Как только замолкло пение, внезапно раскрылись двери в зал, посреди которого стояла разукрашенная накануне елка с ярко горящими свечами, которые зажег, предварительно выскользнув в темноте из столовой, глава семейства. Зазвенел колокольчик, и первой к елке направилась Мари-Луизхен, следом за ней Дитта и Эльза, потом фрау Николаи. Девочки, напевая новогодние песни, водили хоровод, веселились, искренне радуя родителей, которые в это время готовили к раздаче рождественские подарки.
– Младенец Иисус, принес вам свои дары, – торжественно объявила фрау Николаи.
Все замерли в ожидании подарков. Николаи развернул лежащий под елкой верхний сверток, вытащил большую синеглазую куклу.
– Мари-Луизхен, – сказал он, – Христкинд знает, что ты давно мечтала о говорящей кукле.
Малышка нежно взяла на руки куклу и сразу же начала ее укачивать, приговаривая:
– Будешь такой же послушной и доброй девочкой, как я, на следующее Рождество тоже получишь подарок…
Старшие девочки, улыбаясь, с умилением слушали ее болтовню и в то же время то и дело устремляли свои любопытные взгляды под елку, старались угадать, какой же подарок приготовили для них родители.
– Для нашей милой Дитты серебряные сережки и серебряный наперсток. Пусть учится шить, вышивать. В жизни пригодится.
Зардевшаяся девица, приняв подарки, чмокнула отца в щеку и сразу же бросилась в свою комнату примерять обновку.
– А нашей красавице Эльзе – гранатовый браслет и поваренную книгу. Я хочу, чтобы ты стала настоящей хозяйкой. Ибо, как говорит наш горячо любимый кайзер: «Kinder, Küche, Kirche»[10] – это основной идеал настоящей немецкой женщины.
Слова отца смутили Эльзу, которая уже засматривалась на мальчиков и тайком от родителей подводила карандашом ресницы и красила губы. Фрау Николаи давно приметила это и потому попросила мужа подарить дочери настоящее украшение. Облобызав отца, девушка вслед за сестрой кинулась в свою комнату.
Только малышка Мария-Луиза, занятая свой куколкой, не обратила никакого внимания на раскрасневшихся от счастья и смущения сестер, неожиданно покинувших зал в самый разгар праздника. Она кружилась с игрушечной девочкой, закрывающей и открывающей глаза и писклявым голосом повторяющей одно-единственное слово «мутер», вокруг елки, и этому рождественскому детскому счастью, казалось, не было конца.
– Девочки, за стол, – раздался строгий голос фрау Николаи, и приученные с раннего детства во всем слушаться мать старшие девочки, нацепив украшения, во всей красе предстали перед родителями.
– Красавицы мои, – умилился Николаи, увидев принарядившихся Эльзу и Дитту, – дайте я вас поцелую.
Только маленькая Мария-Луиза, не поддержала чувства умиления, появившееся на лицах родителей, хмыкнув при взгляде на старших сестер. Она, взглянув на Эльзу, многозначительно сказала:
– А ты была бы еще красивее, если бы покрасила губы!
– Ты уже красишь губы? – удивленно спросил Николаи.
Эльза вспыхнула до корней волос, и в следующее мгновение из ее огромных глаз хлынул поток слез. Девушка, прикрыв руками лицо, кинулась в девичью.
– Раньше я за ней этого не замечал, – развел он руками.
«Как быстро растут мои девочки, – подумал он, – так и не заметишь, как замуж выскочат».
– А она это делает перед тем, как идти в гимназию, – мстительно доложила малышка и первой уселась за стол, на котором аппетитно пахли блюда, любовно приготовленные матерью. Помня о том, что продолжался пост, фрау Николаи не готовила разносолы, а испекла любимые детьми рыбные блюда и постную похлебку, украсив стол салатом из соленой сельди с картофелем.
Отправив дочерей спать, фрау Николаи занялась хозяйством, а Вальтер направился в свой кабинет. Несмотря на праздничное настроение, его весь вечер не покидало тяжелое предчувствие чего-то непоправимого, происходящего где-то далеко от него. С ним такое бывало уже не раз, перед тем как на Западном или Восточном фронтах терялись его наиболее ценные агенты, или немецким армиям грозило неоправданное отступление. Чтобы хоть как-то отделаться от этого навязчивого предчувствия, Николаи налил себе полный бокал коньяку, бутылка которого всегда находилась в небольшом крупповском сейфе, и единым махом опорожнил его. После этого он сел в свое любимое, уже достаточно продавленное кресло и начал перебирать в памяти события этого непростого, довольно напряженного года, кардинально изменившего не только его судьбу, но и будущее империи.
Перебрав в памяти в этот предрождественский вечер почти все более или менее значимые события, произошедшие за время войны, Николаи почувствовал некоторое удовлетворение от сделанного. Но даже сознание своей значимости в произошедших за последнее время переменах не только в армии, но и в империи, не избавили его от чувства грозящей опасности, которую он, проанализировав череду последних событий, представлял теперь уже в полном объеме. До него вдруг дошло, что нынешнее, необычно веселое и шумное Рождество – это не что иное, как пир накануне страшной и неотвратимой чумы, имя которой – затяжная война на два фронта, которая рано или поздно истощит все ресурсы Германской империи и приведет к страшному концу. Кровавая, перемалывающая все и вся бездушная машина войны… Он всеми фибрами души пытался когда-то ее остановить, но так и не заметил, как сам оказался послушным управленческим винтиком в обильно смазанном финансовыми вливаниями олигархов, производящих оружие, механизме. Одно время он и сам начал верить в победоносную войну Германии, которая должна стать основой новой единой Европы, о чем под его диктовку писали германские средства массовой информации. И только сейчас, видя, какие силы противостоят его фатерлянду, Николаи наконец-то в полной мере осознал самое страшное – то, что в неотвратимость победы на два фронта поверили и все немцы. Идея, которую усиленно вдалбливала в головы людей созданная им пропагандистская машина, была достигнута. Но сейчас даже эта мысль не приносила ему удовлетворения, потому что он, прекрасно зная реальную расстановку сил на Западном и Восточном фронтах, словно прозрев от тумана, который сам на себя напустил, с ужасом понял, что его страну ждет в конце концов не победа, а сокрушительное поражение. Он даже примерно предполагал, когда, что и где может послужить толчком к этой катастрофе. И чтобы эта катастрофа не произошла, Николаи после долгого раздумья решил предложить кайзеру идею заключения с Россией сепаратного мира. С мыслью о том, что необходимо всецело заняться разработкой этого непростого вопроса, он и заснул в эту рождественскую ночь в своем мягком и удобном кресле.
2
Вместо того чтобы как следует отдохнуть от служебных забот во время рождественских праздников, пообщаться со старшими дочерьми, послушать их ангельское пение и обязательно поиграть с малышкой, Николаи, следующий же после Сочельника день начал с анализа имеющихся у него данных об изменениях, произошедших на фронтах. После первых, крайне неудачных, попыток германской военной машины опрокинуть и уничтожить русские армии, которые, словно сказочная птица феникс, тотчас возрождались, мысль о необходимости перемирия и в последующем заключения сепаратного мира с Россией все чаще и чаще приходила ему в голову. Но он настойчиво от нее открещивался, искренне надеясь на талант германских полководцев, профессионализм армии и оружие «возмездия» – крупнокалиберные мортиры и отравляющий газ. Когда все это, так и не привело к скорой победе германскую армию, которая вот уже продолжительное время топталась на месте, все больше и больше увязая, словно в болоте, в затяжной, позиционной войне не только на Западном, но и на Восточном театрах военных действий, Николаи, окончательно понял, что при довольно ограниченных военных и людских ресурсах Германию ждет неминуемое поражение и позорная капитуляция. Возможность и такого развития событий он допускал, потому что прекрасно владел не только военной, но и экономической информацией, которая стекалась к нему отовсюду: из посольств, бирж, банков и конечно же от многочисленной армии агентов. В подтверждение его прогнозов, офицеры Генерального штаба открыто говорили о том, что скованы все их войска, что их плотность на фронтах уменьшается и, как результат этого, наступление становится невозможным. Над Генштабом и его Верховным главнокомандующим вот уже продолжительное время довлел вопрос: что сделать, чтобы вернуть Западному фронту давно потерянную стратегическую инициативу? В этой ситуации Николаи видел только один выход – заключение мира с Россией. «Если император Всероссийский пойдет на мир с нами, мы сможем перебросить все войска на запад и легко прорвем франко-английский фронт, – думал он. – Но даже если царь не сможет или не захочет вести с нами переговоры, то сам факт наших с ним контактов внесет смуту в отношения между державами Согласия, и Германия хоть на этом непременно кое-что выиграет…» Эта мысль, обрастая все новыми и новыми доводами «за», росла и ширилась.
«Конечно, для того чтобы русские задумались о прекращении войны, нам непременно придется кое-чем поступиться, – продолжал размышлять он. – В обмен на мир можно пообещать русским Константинополь, а следовательно, и проливы, чего так страстно добивается, судя по данным агентурной разведки, вся российская элита. Еще одну территориальную уступку можно сделать за счет западных польских воеводств, чтобы воплотилась в жизнь идея фикс русского царя: создание польского королевства в старых границах Польши. Кроме того, можно предложить России несколько миллиардов золотых рейхсмарок на покрытие издержек войны. Это будет много дешевле того, что мы ежемесячно тратим на Восточном фронте. Я думаю, что кайзер непременно прислушается к моим предложениям».