Приняв нелегкое для себя решение подвигнуть кайзера к принятию явно непопулярного в правительстве, но единственно верного решения, Николаи облегченно вздохнул. После окончания сильно урезанных рождественских каникул ему предстояла очередная аудиенция у кайзера, к которой он, как обычно, тщательно готовился, стремясь ответить на любой, даже самый каверзный и сложный вопрос. И, когда после многих часов раздумья ему наконец-то удалось связать довольно нелицеприятные данные разведки с довольно многообещающим и достаточно обоснованным с его стороны предложением – пойти на сепаратное соглашение с Россией, он удовлетворенно произнес:
– Если кайзер прислушается к моим словам, то Германия выйдет из этой патовой ситуации с наименьшими потерями.
Привыкший доводить все дела до логического конца, Николаи перед встречей с Верховным главнокомандующим додумал и все детали предстоящей операции. Прежде всего, необходимо было найти высокопоставленного русского, годного для такой ответственной миссии. Он решил поискать нужного человека среди тех высокопоставленных русских особ, которых война застала в Германии или в Австро-Венгрии. Таких в Срединных империях было немало. Просмотрев имеющиеся у него списки, он неожиданно наткнулся на довольно известное в европейских дворах имя княжны Марии Васильчиковой, фрейлины русской императрицы Александры Федоровны, которая постоянно сопровождала царскую чету во время заграничных визитов. Неоднократно бывала она и в Германии. Война застала княжну на отдыхе в её имении Вартенштейн, близ Вены. Как русская подданная, она была подвергнута домашнему аресту.
Не вдаваясь в подробности, Николаи через своего венского коллегу полковника Ронге навел о ней справки, объяснив любопытному разведчику, что для очень важного дела ему необходимо знать, является ли эта русская княжна женщиной законопослушной и благонадежной. На следующий же день по телеграфу он получил довольно обстоятельный ответ австрийского агента, наблюдавшего за «потенциальной русской шпионкой». Ничего предосудительного и тем более подозрительного австрийский филёр в ее действиях не обнаружил. Перлюстрация почты княжны позволяла утверждать лишь о том, что она с первых дней войны была её искренней противницей, о чем, не стесняясь, писала в своих письмах в Россию не только друзьям и родственникам, но и самой императрице…
Прочитав об этом, Николаи обрадованно потер руки.
«Это то, что нам надо, – удовлетворенно подумал он, – княжну даже не придется настраивать на выполнение миротворческой миссии. Она сама взывает к миру».
Единственно, кто мог помешать дальнейшей разработке этого секретного дела, было ведомство полковника Ронге. Николаи прекрасно понимал, что шеф Австро-Венгерской разведки конечно же не поверил простенькой отговорке и теперь непременно навострил уши, ожидая его последующих шагов. Именно поэтому необходимо было продумать достаточно вескую причину не только для княжны, но и для Ронге, чтобы Васильчикова беспрепятственно прибыла в Берлин.
У подполковника Николаи сложились далеко не дружественные отношения с руководителем союзной разведки полковником Ронге после довольно позорного завершения операции Австро-Венгерских спецслужб по разоблачению шпионской деятельности полковника Редля и его якобы самоубийства. Общались они редко, лишь по долгу службы, обмениваясь особо ценной агентурной и военной информацией о противнике. Кроме личной неприязни к австрийскому разведчику подполковник в глубине души испытывал и с трудом скрываемую черную зависть к его слишком успешной карьере. И это неудивительно, ведь Ронге был майором, когда с его подачи начали разработку дела Редля. После этого прошло всего лишь полтора года с небольшим, и Ронге уже полковник. А он как был подполковником, так и остался, несмотря на всю любовь императора и награды.
По этим и по многим другим причинам Николаи решил не посвящать своего коллегу в суть задуманного им секретного дела. А в поисках веских причин для поездки княжны в Берлин он поставил задачу руководителю Берлинского представительства своей спецслужбы разыскать среди русских военнопленных возможных родственников княжны Васильчиковой.
Таким образом, решив в основном поставленную перед собой задачу, Николаи, с чувством удовлетворения от хорошо, а главное, своевременно проделанной работы, выехал в Ставку, а по приезде, приведя себя в порядок, направился в походный дворец, где обитал со своей многочисленной свитой кайзер.
В рабочем кабинете Верховного главнокомандующего было тепло и уютно. Вильгельм принял своего обер-разведчика, сидя у пылающего камина. Николаи, почти не глядя в свою записную книжку, доложил императору о последних изменениях, произошедших на фронтах. Перечислил новые части противника, пришедшие на англо-французский и русский фронты. Как это ни было грустно, но перевес в живой силе и артиллерии был на стороне врага. На этом Николаи особенно акцентировал внимание императора.
– А я так надеялся на то, что следующий год будет победоносным для германского оружия, – промолвил кайзер. – И вот опять генералы отбирают у меня последнюю надежду на победу! Да и не только генералы. Мой друг и союзник Франц-Иосиф, вместо того чтобы активными действиями на Юго-Восточном фронте оттянуть на себя хотя бы часть русских войск, позорно отступает. Мало того, еще и помощи просит. Скажите, Вальтер, почему русские так успешно бьют австрийцев?
– Мне кажется, Ваше Величество, потому что в Австро-Венгрии нет монолитной, сплоченной армии, такой, как у нас. А все это потому, что знать не знает тягот военной службы. Она держится в стороне от армии, и офицерство в основном состоит только из профессионалов. Профессионалы же, это известно всем, сражаются не за императора, а за жалованье. И, кроме этого, большая часть нижних чинов – славяне, которые ненавидят своих командиров, большинство которых – австрийцы. Именно этим и можно объяснить сдачу в плен целых полков и батальонов…
– Вы, как всегда, правы! – удовлетворенно воскликнул император, вскакивая со своего удобного полукресла-полутрона. – В Австро-Венгерской армии нет и не может быть такой, как у нас, внутренней спайки, которая свойственна именно нашему офицерскому корпусу, для которого высшим удовлетворением являются не награды и деньги, а выполнение священного долга!
Неожиданно поняв, что Николаи – не та аудитория, перед которой нужно произносить столь пафосные речи, кайзер, вновь усаживаясь в кресло и потирая свою сохнущую руку, добавил:
– К Рождеству я послал на Восточный фронт больше Железных крестов, чем на Западный. Каждый должен получить по заслугам. Мои солдаты и офицеры конечно же воюют не за награды. Но надо же хоть этим подстегнуть армию к более активным и решительным действиям. Кстати, я отправлял Железный крест 2-го класса на ваше имя. Фон Гинденбург вручил его вам?
– Нет, Ваше Величество, – скромно промолвил Николаи, – генерал был слишком занят, планированием очередной операции…
– Этот великий стратег опять просит у меня снять несколько корпусов с Западного фронта, – возмущенно перебил подполковника Николаи кайзер. – Если так и дальше пойдет, то мне скоро нечем будет не только наступать на французов, но и оборонять то, что нами завоевано… А каково в настоящее время положение на Восточном фронте? – после небольшой паузы спросил Вильгельм.
– Обстановка там довольно сложная, на фронт прибывают все новые и новые корпуса русских, сформированные в Сибири и в Центральной России. Несколько дивизий прибыло даже с турецкого фронта. Вполне возможно, что генерал Рузский готовит силы для наступления на Восточную Пруссию.
Услышав это, кайзер погрустнел.
Чтобы хоть немного отвлечь императора от мрачных мыслей, Николаи рассказал ему о некоторых занимательных случаях, произошедших во время Рождественских праздников.
Так, в канун Рождества германские солдаты, обживающие окопы около Ипра, поставили перед своими траншеями праздничные елки и начали украшать их подручной атрибутикой. В Сочельник они всей ротой затянули рождественскую песню «Stille Nacht», а командир роты на ломаном английском поздравлял британцев: «Merry Christmas to you, Englishmen»[11]. В ответ британцы запели «Silent night». Слова у этих песен разные, но мотив один и тот же, и вскоре немецко-британский хор слился в одно целое. При последних аккордах немецкие солдаты начали парами и поодиночке выходить без оружия к нейтральной полосе и раздавать рождественские подарки, которые французы и англичане принимали довольно благосклонно…
– Неужели все это позволили себе мои солдаты и офицеры? – удивленно и в то же время возмущенно воскликнул кайзер. – Неужели их некому было остановить? Виновные в нарушении дисциплины должны быть наказаны!
– Все офицеры праздновали Рождество, Ваше Величество, – попытался оправдать действия фронтовиков Николаи, – да и происходили подобные действа почти по всему фронту. Хочу особо отметить, Ваше Величество, что во время этого неожиданного двухдневного «Рождественского перемирия», наши солдаты смогли беспрепятственно собрать трупы погибших, которые пролежали на нейтральной полосе уже несколько месяцев.
– Хоть одно достойное дело мои солдаты совершили, – проворчал кайзер, – придется их простить, – явно раздумав карать нарушителей дисциплины, он сделал им, таким образом, личный рождественский подарок.
– Жаль только, что не так успешно встретили Рождество на Восточном фронте, – после небольшой паузы угрюмо промолвил Вильгельм. – Я имею в виду безуспешную попытку форсировать Бзуру. Вы, наверное, знаете об этом лучше, чем я.
– Да, Ваше Величество, – согласился Николаи, понимая, что кайзер хочет услышать его рассказ об очередной проверке русских войск на сообразительность и стойкость. Не зная, что докладывал императору по этому поводу Людендорф, он решил поведать о неудачном форсировании реки более или менее объективно, так, чтобы начальник штаба группы армий Восток неприглядно не выглядел.