я до действий охранного отделения…
– Я не настаиваю на этом, – невозмутимо промолвил Баташов, – но нам во что бы то ни стало необходимы хоть какие-то документы, обличающие Мясоедова в шпионстве. Возможно, что они есть в его домашнем архиве. Подумайте сами, как проникнуть туда законным путем.
– А может быть, не стоит? – неуверенно сказал Воеводин. – Ведь прокурор, ознакомившись с нашим досье на Мясоедова, отказался подписать ордер на обыск. Мне показалось, что он не был уверен в виновности подозреваемого.
– Иван Константинович, скажи мне откровенно: ты сомневаешься в виновности полковника?
– Нисколько, Евгений Евграфович! Вся жизнь этого человека ведет к предательству. Корысть у него затмевает все. Честь, долг, совесть, для этого офицера понятия второстепенные. Но, несмотря на все это, мы так и не смогли доказать его причастность к шпионству. Или он свое предательство очень умело скрывает, или мы недостаточно профессионально его разрабатываем. Третьего не дано!
– Вывод правильный, – удовлетворенно промолвил генерал, – а раз так, то мы во что бы то ни стало должны взглянуть на его архив. Для этого необходимо проникнуть в его квартиру. А как, это уже ваша забота. У меня сейчас другая головная боль. Немцы что-то опять замышляют. Есть все основания предполагать, что они сосредотачивают войска для нанесения мощного удара по нашей 10-й армии, которая, как вы знаете, прикрывает со стороны Восточной Пруссии наши главные силы, находящиеся на левобережье Вислы. На каком из направлений 170-километровой полосы обороны армии будет наступление, неизвестно. Данные агентуры и войсковой разведки во многом не совпадают. Расшифровка перехваченных радиотелеграмм из-за того, что немцы слишком часто меняют шифры, сильно затруднена. Здесь чувствуется рука опытного дизинформатора. Так что прошу тебя все вопросы по делу Мясоедова взять на себя.
– Хорошо, Евгений Евграфович, – удрученно подчинился капитан, – я постараюсь больше не отрывать вас от важных дел. Честь имею!
– Задержись-ка на минутку, Иван Константинович, – внезапно остановил Воеводина возле самого порога генерал. – У меня возникла прекрасная идея. Насколько я знаю, полковник всецело доверяет своему помощнику.
– Да, доверяет, – недоуменно взглянув на Баташова, подтвердил капитан.
– Это то, что нам нужно, – удовлетворенно промолвил генерал. – В таком случае прошу организовать телеграмму с Петроградского почтамта о получении на имя Мясоедова многочисленных почтовых отправлений, которые в течение недели должен получить он сам. Или его доверенное лицо. Договоритесь с его непосредственным начальником о том, чтобы тот ни в коем случае не отпускал полковника в Петроград. И тогда он будет вынужден доверится корнету Звенигородскому…
– А если он распорядится везти корреспонденцию из Петрограда в Варшаву? – задал резонный вопрос капитан.
– В телеграмме укажи, что за время его отсутствия корреспонденции накопилось целый мешок. Не станет же он заставлять офицера таскать этот мешок с собой. Обязательно снабдит корнета ключом от квартиры. А дальше, я думаю, Звенигородский догадается, что необходимо сделать…
2
7 февраля над Мазурскими озерами от залпа сотен орудий вздыбилась земля. Это 10-я армия всем своим 170-километровым фронтом начала зимнее наступление. Выпустив половину имеющихся в наличие снарядов, артиллерия замолчала. Грохот огнедышащих орудий сменил жиденький вопль наступающих: «Ура-а-а!» Наткнувшись на довольно изощренную линию обороны противника, изобилующую рвами, каналами и водными преградами, наступление на второй день захлебнулось в окровавленных водах Мазурских озер. И тогда с двух сторон на русские корпуса двинулись немецкие армии. Отто фон Белов со стороны Мазурских озер, которые он хорошо знал еще по августу 1914 года, ударил по 10-й русской армии с северо-запада, а командующий другой немецкой армии, о которой никто ни в Ставке, ни в штабе Северо-Западного фронта и понятия не имел, Герман фон Эйхгорн вклинился в боевые порядки с севера. Фактор внезапности, подкрепленный огнем тяжелой артиллерии, подействовал панически не только на русских солдат, но и на генералов. Наступление немцев стало для командующего 10-й армией Сиверса громом среди ясного неба, тем более что он, наступая, и не предполагал такой же прыти у немцев.
Продвижение вперед корпусов новой армии оказалось еще более успешным, чем армии Белова. Основной удар Эйхгорна пришелся в обход русского фронта, крайний правый фланг которого занимал III корпус. Немцы просто обтекли его с северо-востока, опрокинули слабые заслоны и двинулись вперед с захождением в тыл всей русской армии.
В это время в штабе Северо-Западного фронта тревожно верещали телеграфные аппараты, офицеры и генералы с озабоченными лицами сновали из кабинета в кабинет. Все были заняты обычным, рутинным делом.
Генерал Баташов, узнав о провале наступления, с горечью размышлял о судьбе войск, брошенных на основательно укрепленный немцами район Мазурских озер. Первые сводки с полей сражения были неутешительными.
– Разрешите? – оторвал генерала от тревожных мыслей поручик Свиньин.
– Проходи, Алексей. Какие новости ты мне принес? – спросил обреченно Баташов, прекрасно понимая, что хороших вестей ждать неоткуда.
– Расшифрованы две директивы Гинденбурга. Первую мы перехватили еще в конце января. Шифр был новый, и потому нашим криптографам пришлось попотеть. Вторая была перехвачена перед началом нашего наступления.
Поручик положил на стол бумаги и застыл в ожидании приказания.
– Присаживайся, Алексей, – предложил генерал. – Я только ознакомлюсь с телеграммами и тут же верну их тебе.
В первой, предварительной директиве, Гинденбург определял контуры грядущей операции. Вторая директива устанавливала четкие сроки, силы и направления ударов. 8-я армия фон Белова начинает 7 февраля, 10-я армия фон Эйхгорна переходит в наступление 8 февраля. Общий замысел операции сводился к охвату флангов 10-й русской армии. Обходящие группировки германских армий должны встретиться в районе Августова, где по идее командования и должно замкнуться кольцо окружения.
Ознакомившись с телеграммами, Баташов с горечью промолвил:
– Немцы знали о планируемом нами наступлении заранее. Здесь одно из двух. Или они продолжают легко взламывать наши шифры, или в штабе 10-й армии и в самом деле работает немецкий агент.
– Может быть, все-таки полковник Мясоедов? – неуверенно промолвил Свиньин, прекрасно зная об отношении Баташова к делу полковника.
– Этого не может быть, потому что он полностью отстранен от всяких секретов и занимается лишь анализом сведений, добытых войсковой разведкой.
– Но он мог услышать о готовящемся наступлении от кого-то из штабных офицеров, – продолжал настаивать поручик.
– И это мало вероятно. Даже если он что-то подобное и услышал, то передать куда-то информацию он, из-за постоянного наблюдения за ним, никоем образом бы не смог, – уверенно заявил генерал, – и поэтому я больше всего грешу на незамысловатый шифр наших телеграмм. Несмотря на все наши предосторожности, немцы читали и продолжают читать наши шифротелеграммы намного скорее, чем мы их секретные депеши. Ну с этим более или менее понятно. Меня больше всего тревожит появление неизвестной нам армии и ее командующего фон Эйхгорна…
Баташов задумался, перебирая в памяти недавние донесения агентов. Вспомнил информацию, поступившую из Кёнигсберга о том, что с запада проследовали десятки воинских эшелонов с людьми, техникой и орудиями, которые разгружались в чистом поле, в 50 километрах от фронта, и что туда же передислоцировалась и Кёнигсбергская ландверная дивизия. Бонч-Бруевич, которому было об этом сразу же доложено, отнесся к сообщению начальника контрразведки довольно скептически.
– Немцы не такие дураки, чтобы развертывать в чистом поле войска, – категорически заявил он, – у них все делается по плану. Сначала строятся казармы, затем передислоцируются солдаты.
Но на всякий случай он поставил задачу проверить эти данные силами войсковой разведки. Через несколько дней разведчики, направленные разведотделом 10-й армии, напоролись на засаду и в спешке вернулись ни с чем. На этом вопрос был закрыт.
«А я, занимаясь текучкой, не настоял на повторной проверке, – с сожалением подумал генерал, – и вот теперь мы пожинаем плоды такого неподобающего отношения к этой достаточно ценной информации. Разведка просто проморгала формирование у нас под носом целой немецкой армии, о которой мы и не догадывались и которая сейчас жмет армию Сиверса с севера».
– Алеша, принеси мне, пожалуйста, справочник немецких резервистов, составленный по показаниям пленных немецких генералов, – распорядился Баташов, оторвавшись от горького раздумья.
Когда поручик принес тонкую, отпечатанную на машинке в единственном экземпляре брошюрку, Баташов нашел в ней и имя генерала Германа фон Эйхгорна, который до 1912 года командовал XVIII армейским корпусом, а перед войной вышел в отставку.
«Недаром Гинденбург собирает вокруг себя ветеранов франко-прусской кампании и копит силы, – подумал он. – Вполне возможно, что и Лодзинская, и нынешняя операции для него всего лишь пролог к предстоящему броску на Варшаву…»
Когда Баташов доложил Бонч-Бруевичу о неожиданном появлении против Северо-Западного фронта новой германской армии, генерал возбужденно всплеснул руками:
– Как это может быть, чтобы целая армия формировалась у нас под боком, а мы об этом ни сном ни духом?
– Недели две назад я информировал вас о подозрительном скоплении прибывающих с запада войск в 50 километрах от фронта, – напомнил Баташов.
– Но разведка не подтвердила эту информацию, – уже более спокойным, примирительным тоном промолвил Бонч-Бруевич, явно осознавая свою вину. – Сейчас уже нет смысла ворошить прошлое! Надо как-то выходить из этой внезапно сложившейся трагической ситуации. Что вы предлагаете? – задал он свой обычный в момент растерянности вопрос.