Люди, жертвующие свое тело этим учреждениям, при желании могут указать место, где именно их оставить. Некоторые трупы оставляют в машинах, холодильниках или же просто под открытым небом, чтобы понять, как действия падальщиков могут отразиться на опознании останков. Благодаря великодушию этих людей многочисленные специалисты имеют возможность постоянно узнавать что-то новое.
Мои познания посмертных процессов значительно углубились при подготовке специального четырехсерийного выпуска программы «Расследователь», посвященного делу Кэрол Пакман, пропавшей в 1985 году. Ее муж Рассел сказал дочери, что она от них ушла. Незадолго до исчезновения Кэрол к Расселу переехала жить его новая девушка, Патриция Козли, и он даже взял себе ее фамилию.
Спустя 10 лет Козли попытался инсценировать собственную смерть для получения страховой выплаты. Его поймали и посадили в тюрьму, осудив и за убийство Кэрол (хотя он до сих пор отказывается рассказать дочери, что именно произошло). Полиция так и не смогла объяснить, что он сделал с телом, которое так никогда и не было найдено. Сжечь его в саду (а мы считали, что он сделал именно это) невозможно – потребовалась бы плавильная печь, поскольку это единственный способ избавиться от зубов, суставов, костей и прочих твердых тканей.
Тем не менее я решил провести эксперимент. Мы поговорили с экспертом из США, специализирующимся на сжигании тел в различных условиях. Он сообщил, что тело все-таки можно сжечь так, чтобы от него ничего не осталось – лишь хрупкие кости, которые не составит труда разломать – на обычном костре в саду. Для этого придется его постоянно переворачивать, но за шесть-семь часов оно сгорит полностью.
Чтобы проверить его слова, мы сожгли свиной труп (нам сказали, что по плотности тело свиньи очень близко к человеческому) на открытом костре. Он оказался прав – спустя какое-то время от тела действительно ничего не осталось. Полиция Дорсета была абсолютно убеждена, что убийца не мог сжечь тело Кэролин Пакман, но мы продемонстрировали, что это возможно.
В прошлом Королевская уголовная прокуратура неохотно возбуждала дела об убийстве, когда отсутствует тело, но теперь все изменилось. Одним из громких дел последних лет стало убийство Эйприл Джонс в октябре 2012 года. Пятилетняя девочка из города Махинлет в Уэльсе была убита соседом, который затем сжег ее тело в камине своего дома. Полиция обнаружила на каминной решетке фрагменты костей, и, хоть он и пытался максимально скрыть следы преступления, ключевой уликой, позволившей доказать его вину, стали пятна крови на обратной стороне ковра в гостиной.
По некоторым из дел, за которые я берусь, отсутствуют какие-либо следы ДНК для анализа, и приходится использовать традиционные методы расследования, но результаты ДНК-экспертизы неизменно служат веским доказательством для вынесения обвинительного приговора.
В деле об убийстве Кэрол Пакман эксперт-графолог определил, что документы, якобы подписанные ею, на самом деле подписала Патриция Козли, но с точки зрения присяжных подобные доказательства не столь убедительны, как результаты ДНК-экспертизы. Все дело в статистике: вероятность случайного совпадения ДНК меньше одной миллионной, но вот как насчет почерка? Тем не менее эти показания графолога играют важную роль, позволяя дополнить общую картину преступления. Отпечатки пальцев тоже убедительное доказательство, хоть их и оказалось недостаточно в деле против Эндрю Кемпа, обвиненного в убийстве женщины в Глазго (см. главу 10).
Бывает и так, что в деле нет ничего, с чем могли бы работать криминалисты, – ни следов ДНК, ни отпечатков пальцев. В таких случаях всегда имеются явные жертвы, но встретиться или поговорить с ними невозможно – это дети, которых насиловали на фото- или видеокамеру. Меня всегда поражали преступники, которые делают подобные снимки – кто фотографирует себя за совершением преступления? Кто снимает себя во время ограбления банка или убийства? Никто. Насильники же, особенно педофилы, нередко снимают свои развратные действия либо для получения удовольствия от просмотра записей и снимков, либо для распространения их среди других педофилов, порой с целью получения финансовой выгоды.
Несколько лет назад я побывал на конференции по преступлениям против детей, организованной Интерполом. Представители голландской полиции привезли для демонстрации большую базу данных снимков, связанных с преступниками. На них не было сцен насилия над детьми – это были другие фотографии, снятые в то же время на ту же пленку. Они хотели, чтобы приехавшие на конференцию со всего мира помогли им с идентификацией преступников.
На одном из снимков была необычная лампа, на другом – пивной зонтик на открытом воздухе. Я предложил выложить эти снимки в общественный доступ. Когда фотографии изучает полиция, в поисках зацепок их могут просмотреть 10–12 сотрудников. Если же выложить снимки в сеть, их смогут внимательно изучить как минимум 100 тысяч людей. К сожалению, мое предложение проигнорировали.
Интерпол начал публиковать некоторые фотографии, чтобы с ними могли ознакомиться обычные люди, но пока лишь в определенных случаях. Я же считаю, что им следует пойти дальше. Эффективность демонстрации фотографий широкой публике в подходящих обстоятельствах уже была доказана в прошлом: похититель и убийца Майкл Сэмс был пойман после того, как полиция обнародовала аудиозапись его телефонных звонков, и его бывшая жена, узнав голос, сообщила в полицию. Я всегда говорю, что рядовые граждане – это глаза и уши полиции, а проще всего обратиться к ним с помощью СМИ, которые позволяют максимально распространить любую информацию.
В моей передаче «Охота на педофила» рассказывалось об одном деле, которое Лондонская полиция расследовала в 2004 году. На имевшемся в их распоряжении снимке, помимо ребенка, над которым совершались насильственные действия, была чья-то ладонь, но видна лишь тыльная ее сторона – больше ничего, что могло бы помочь установить личность преступника. Теперь же наука с целью опознания позволяет использовать даже это.
На консультацию была приглашена профессор Сью Блэк из Университета Данди. В основе ее работы лежит идея о том, что тыльная сторона ладони у каждого человека уникальна. Подобно отпечаткам пальцев, на ней достаточно отдельных признаков, отличающих разных людей. Даже у однояйцевых близнецов они отличаются. У руки каждого человека неизменно найдутся уникальные особенности: пятнышки, схема расположения подкожных вен, шрамы, цвет кожи под ногтевым ложем, морщинки вокруг костяшек пальцев и так далее.
Отпечатки пальцев не раз помогали раскрыть преступление, когда не оставалось никаких следов, – по крайней мере, так думали преступники. Теперь же, даже если человек осведомлен о работе криминалистов, чтобы не оставить после себя никаких волос, ДНК или отпечатков пальцев, полиции достаточно отчетливого снимка тыльной стороны его ладони, чтобы заняться поисками.
Педофила Дина Льюиса Харди вычислили по веснушкам на ладони. Когда полиция получила ордер на обыск, на его компьютере были найдены снимки, совпадающие с ходившими по интернету. В 2009 году Харди признал свою вину, его приговорили к шести годам тюрьмы. Это был первый случай, когда анализ ладони помог добиться обвинительного приговора в суде.
Профессор Блэк занимается составлением базы данных фотографий тыльной стороны ладони и надеется, что в будущем удастся реализовать функцию поиска по ней, как это сделали с отпечатками пальцев, а прежде – с фотографиями лиц. Ежегодно она помогает расследовать от 30 до 50 дел. С 2006 года, когда она начала работу, по всем делам, дошедшим до суда, после демонстрации полученных доказательств 82 % обвиняемых признали свою вину.
Все это стало возможным лишь благодаря скрупулезному и всестороннему анализу, разработанным системам учета и классификации. Для идентификации преступников на каждом этапе расследования необходима упорядоченная информация, и все зависит от тщательного ведения базы данных и ее постоянного обновления. Эта беспощадная бумажная работа – один из аспектов полицейских будней, к которым я, к счастью, больше не имею отношения. И дело не столько в самой бумажной работе, сколько в том, что она олицетворяет – как только что-то попадает в систему, необходимо отреагировать установленным образом. Зачастую, когда кто-то подает заявление в полицию, начинается расследование преступления, но я предпочитаю прежде всего находить основания для обвинения.
Обвинение и преступление – совершенно разные вещи, и относиться к ним следует соответственно. Для полиции, однако, они, как правило, представляют одно и то же – статистику, по которой необходимо отчитаться.
Когда кто-то обращается ко мне с просьбой расследовать дело, я начинаю работу именно с этого человека. Кто он такой? Какое отношение имеет к случившемуся? Я четко даю понять это всем новым клиентам. Когда они приходят ко мне, я объясняю, что буду вынужден задать ряд непростых вопросов, один из которых касается того, насколько они со мной откровенны. Если на него не отвечают, я объясняю, что не смогу помочь.
Чтобы дать мозгу время усвоить все, что удалось узнать не только о преступлении, но и о связанных с ним людях, какой бы стороне они не принадлежали, я регулярно отстраняюсь от расследований, над которыми работаю. Возвращаюсь к материалам лишь три недели спустя и заново тщательно их изучаю, чтобы попытаться увидеть упущенные ранее связи. В моей голове хранится много важной информации – она может лежать там годами, и в любой момент я могу к ней обратиться. Разумеется, проводя расследование громкого дела и ощущая давление со всех сторон, старший следователь попросту не может позволить себе такой роскоши.
Поэтому так важно пересматривать дела. Теперь пересмотр любого дела проводят регулярно на определенных стадиях расследования, и с каждым разом все тщательнее. Делается это, чтобы посмотреть на доказательства свежим взглядом. Каково рассматривать одни и те же зацепки, не пробуя ничего нового? Пересмотр дела Джесси Ерл (см. главу 9), в результате которого преступление было переквалифицировано в дело об убийстве, а не о пропаже человека, позволил добиться прогресса, но почему же этого не было сделано раньше, во время прошлых пересмотров?