— Ты с ума сошла? Куда ты поедешь на ночь глядя? И не волнуйся, ничего с твоим большим ребеночком не случилось. Я ему сейчас позвоню, и ты убедишься, что он жив-здоров и прекрасно себя чувствует.
Горчаков решительно снял телефонную трубку:
— Гоша? Да, это дядя Леша Горчаков. Почему не сразу к телефону подошел? Убираешься? Правильно, убирайся. Да, я завтра приеду, проверю. Я же обещал. Куда?! Ну ты даешь! В унитаз, конечно. А то раковина засорится. Ну ладно, не буду отвлекать. Ну да, мама у меня. Хорошо, договорились.
Он положил трубку, и я тут же вцепилась в него:
— Что он собирается в раковину сливать? Небось уже засорилась?
— Да не волнуйся ты так! Тебе, конечно, мерещатся части расчлененного трупа? Он просто пол помыл и интересовался, куда воду грязную сливать.
Я задохнулась:
— Та-ак! Это, значит, он в раковину на кухне решил слить воду с пола?! Ах, паразит!
Супруги Горчаковы синхронно схватили меня за руки.
— Спокойно, Машка! — прикрикнул Горчаков. — Он же не профессиональная домработница! Сама виновата, надо было ребенка приучать к труду, а то вырос захребетником.
Я с трудом перевела дыхание.
— Я же еще и виновата! У вас, мужиков, всегда мама виновата! Или жена!
— Или первая учительница, — поддержала меня Лена Горчакова. — Нормальный человек в тринадцать-четырнадцать лет уже на автомате должен матери сочувствовать, сумки тяжелые таскать и мусор выносить.
— Так это человек, — обрадовалась я поддержке, — а мы про мужчин.
— О-о! — застонал Горчаков, сжал голову руками и удрал из кухни. Конечно, после его ухода обсуждать мужиков стало не так интересно, но кое-какое удовольствие мы все же получили.
Мне, правда, наедине с Леной с некоторых пор было не совсем уютно, поскольку я все время подсознательно опасалась каких-нибудь ее вопросов про соперницу. Но Лена, даже если и подозревала что-то, то, как умная женщина, не стала ничего выяснять. Я в глубине души горячо одобрила ее поведение; ведь стоит ей задать хоть один вопрос, — мне ли, мужу ли, — про былые отношения можно забыть. Лешка уже не сможет с прежней безмятежностью смотреть ей в глаза, да и я больше в их дом никогда не приду, не говоря даже о том, что не смогу ни соврать ей, ни правду сказать…
Уложили меня на диванчике в кухне, и я порадовалась, поскольку кухня — самое милое место в квартире Горчаковых. Она совсем небольшая, но обставлена как комната, Лена так и шутит: ее комната — это кухня. Кухонный гарнитур у них не из пластика, а из темного дерева, под цвет него стол и стулья, у стены перед телевизором стоит диванчик и присутствуют даже книжные полки. Если абстрагироваться от плиты и холодильника, тихо урчащего в углу, — полное впечатление жилого помещения.
— Ты чем косметику снимаешь? — крикнула мне Лена из ванной.
— Водой и мылом, — бесхитростно ответила я, и Лена тут же прибежала на кухню и стала пристально изучать мою кожу. Ясно было, что она приготовила лекцию на тему «раньше моя кожа была сухой и безжизненной, но, к счастью, в доме отключили воду…»
Другая моя подружка, Регина, регулярно внушает мне, что для женской кожи нет ничего страшней воды и мыла, и для усиления эффекта употребляет словосочетание «увядающая кожа», так что у меня уже выработался иммунитет. Но если еще и Лена начнет меня воспитывать на этот счет, я, пожалуй, стану считать себя дикаркой, которую из милости пустили в приличное общество в юбочке из пальмовых листьев.
Однако инспекция состояния моего лица, произведенная Леной Горчаковой, полностью реабилитировала воду как средство снятия макияжа, и мне было разрешено это вопиющее варварство. В ванную я отправилась в твердом убеждении, что я последняя женская особь на земле, позволяющая себе такое некомильфо, как контакт лица и воды. Спасибо, что мытье рук и ног еще не считается нарушением приличий…
Смыв с лица косметику, я вернулась на кухню и подошла к окну, засмотрелась на полную луну, уже начавшую слегка убывать, и вздрогнула, услышав отдаленный вой собаки. Мне живо представилась наша долгая ночь над канавой, где был обнаружен труп Страшилища с колом в груди, и опять заныло сердце при мысли о ребенке, брошенном на произвол судьбы в непосредственной близости от логова маньяка… Хорошо, что от самых мрачных раздумий меня отвлек Лешка, тихо заскребшийся в дверь кухни.
— Ты еще не спишь? — прошептал он, засунув голову в кухню.
— Не сплю, заходи.
Лешка протиснулся в тесное помещение и присел на краешек стула. Убедившись, что дверь плотно притворена, он одними губами задал мне вопрос про жену — не колола ли она меня на предмет его супружеской измены. Я отрицательно покачала головой, и он перевел дух.
— Ладно, — заговорил он уже громче, — что с вампирами будем делать?
Я присела на подоконник и запахнула плотнее Ленкин халат.
— Леш, мне неловко ехать Витю допрашивать, — призналась я. — Эксперты думают, что это я виновата в том, что с ним случилось.
— Но ты же не виновата?
— Конечно. Но все равно мне неловко будет с ним разговаривать. Меня совесть мучает.
— Вот интересно: не виновата, а совесть мучает!
— Представь себе! А вот тебя совесть не мучает из-за того, что ты Ленке изменяешь?
— Тише ты! — Лешка машинально оглянулся на плотно прикрытую дверь кухни.
— Вот именно! Так что если бывает, что виноват, а совесть не мучает, то возможен и обратный вариант.
— Ты не отвлекайся, — недовольно поморщился Горчаков, — давай по делу.
— Давай. Съезди в больницу к криминалисту, а? А я тогда успею осмотреть вещи Бендери и назначить экспертизы по ним.
— Слушай, а где искать этого санитара чертова? — вспомнил Лешка. — Вдруг он опять в морг придет? Вот там бы его и повязать! Он бы все нам рассказал. Сдал бы все явки и пароли, все свои вампирские секреты… Надо в морге засаду поставить.
— Размечтался, Лешенька, — вздохнула я. — Кто же тебе засаду поставит?
— Ну все-таки, их же сотрудник пострадал, пусть уголовный розыск напряжется.
— Уголовный розыск скорее на меня засаду поставит. Мигулько еще не знает, что я глухарей чужих в район натащила, а вот когда узнает, то мне точно охрана понадобится.
— Проси в Англии политического убежища, — хмыкнул Горчаков. — Ладно, я Витьку допрошу, а еще чего надо?
— Надо бы соседку Бендери осмотреть с участием врача. Что у нее за укусы на шее?
— А соседа? — прищурился Горчаков. — Там же еще дедок лежачий. Может, он тоже весь искусан? Слушай, ты вообще понимаешь, что происходит? Версии какие— нибудь у тебя есть?
Я вздохнула. Если бы дело ограничивалось одним Страшилищем с колом в груди, можно было бы придумать правдоподобную версию. Например, о сумасшедшем, возомнившем себя вампиром, и о другом сумасшедшем, начитавшемся Стивена Кинга. Осиновый кол, серебряная пуля… Но тут!
Жуткого вида труп в канаве, кол в груди, человечья кровь в желудке и на клыках. Трупы, из которых кто-то высасывает кровь, оставляя ранки на шее; нападения с той же целью на живых людей, загадочный пьянчужка, шатающийся по моргу спустя восемь месяцев после того, как в лесу нашли его голову отдельно от тела… Да еще летучая мышь, пьющая кровь у бомжей, — свихнуться можно. Версии, в которую уложились бы все эти события, у меня не было, в чем я честно призналась Лешке.
Горчаков с его практическим складом ума подуспокоил меня, напомнив, что я еще не всю возможную информацию собрала. Надо сделать все, что запланировано, поговорить с областным следователем, получить экспертизы. В конце концов, я до сих пор не знаю, чем причинены раны шеи пострадавшим от кровопотери.
Наше производственное совещание прервала Лена Горчакова, пришедшая обсудить мой свадебный туалет. Я честно призналась, что туалета еще нет и в ближайшее время не предвидится, если только в Лондоне повезет; но денег пока нету. Горчаковы в один голос предложили мне свои скромные накопления, синхронно заявив: «отдашь, когда сможешь», и Ленка тут же сбегала за деньгами и вручила их мне. Я не стала отказываться, сердечно поблагодарив друзей, но Лена этим не ограничилась.
— А ты хоть знаешь, чего ты хочешь? — спросила она, и я покачала головой.
— Пока даже не представляю. Знаю только, что не белое, не декольтированное и без шлейфа. Чтоб потом можно было в театр носить.
— А фасон? — не отставала Лена.
— Да не знаю я…
— Боже, как можно быть такой легкомысленной! Пошли.
— Куда?
— Пошли, померишь мои шмотки, хотя бы с фасоном определишься.
Лена так загорелась, что даже потянула меня за руку, и Горчаков ее поддержал:
— Иди-иди, а то я тебя знаю, в Лондоне будешь бегать по музеям да конференциям, а в последний момент в дешевой лавке отхватишь что-нибудь индийское на наши кровные денежки.
Я позволила увести себя в спальню, где Лена вытряхнула на кровать практически все содержимое своего платяного шкафа. Сначала она примеряла на меня все нарядные вещи, потом увлеклась сама.
— Ой, — причитала она, разглядывая скомканное шифоновое платье, — а я про него и забыла! Год не носила! Смотри, как мне? Еще влезаю?
Она быстро оделась в забытое платье, закрутилась перед зеркалом, и примерка пошла по другому руслу: в шкафу нашлось большое количество туалетов, лежавших так долго, что они опять вошли в моду. Мы с упоением рылись в тряпках и мерили их по очереди, пока внимание Лены не привлекли странные звуки, доносившиеся с кухни. Отправившись туда, мы застукали Горчакова за вылавливанием мяса из борща. Лена, одетая в коктейльное платье из блестящей тафты, произвела на Лешку неизгладимое впечатление; гораздо более сильное, чем я в купальнике и ярком парео. По мне он только мазнул взглядом и, прожевав контрабандное мясо, спросил:
— Ты так, что ли, жениться будешь? — и даже не выслушал моего ответа.
Ленка увела его разбираться по поводу несанкционированного приема пищи, а я, порадовавшись за супругов Горчаковых, вдруг поняла, что безумно хочу спать. С сожалением размотав парео и сняв купальник, я легла, погасила свет и, закрыв глаза, стала обдумывать цвет свадебного платья. Но мысли все время сбивались на проклятых вампиров, и перед тем как заснуть, я поняла одно: только не красное.