Главный уролог Министерства здравоохранения РСФСР Нежнов работал над усовершенствованием этой операции: после вскрытия каверны и удаления кавернотозных масс он проводил обработку стенок каверны отсасывающим аппаратом, а потом ушивал наглухо вскрытую полость. Он готовил научную работу и обосновывал вывод о том, что его методика должна значительно сократить срок лечения больных после операции.
Вызывало уважение то, что крупный чиновник Минздрава, доктор медицинских наук, сам вел и оперировал больных, стремясь подтвердить и усовершенствовать свою методику, которая должна была принести облегчение сотням, а может быть, и тысячам страдающих людей.
Но вдруг случилось несчастье: молодой человек, прооперированный Нежновым, — двадцатитрехлетний Данилов — умер.
В принципе такое случается и у весьма опытных и квалифицированных врачей, не зря же ходит грустная шутка про то, что у каждого врача есть свое маленькое кладбище. Но патологоанатом, производивший судебно-медицинское исследование трупа Данилова, установил, что смерть больного произошла в результате врачебной ошибки. Эксперт написал в заключении, что Нежнов при операции принял двенадцатиперстную кишку за кисту надпочечника и удалил ее, размозжив при этом поджелудочную железу и оборвав общий желчный проток.
Материалы по факту смерти Данилова были направлены в прокуратуру. Прокурор возбудил уголовное дело и поручил расследование следователю Акимовой, уже имевшей опыт ведения «врачебных» дел. Как потом признавалась Акимова, поначалу она сочла, что единственная ее задача — в том, чтобы выяснить, существует ли причинная связь между действиями врача и смертью больного, и если да, то как квалифицировать случившееся — как трагический казус или все-таки преступную небрежность.
Естественно, вызванный на допрос Нежнов отрицал, что допустил какую-то ошибку в ходе операции, и не считал себя ответственным за смерть больного. Естественно, он забросал Акимову уймой профессиональных терминов и даже снисходительно заметил, что ей будет трудно разобраться в деле, поскольку она не медик. Поэтому Акимова засела за медицинскую литературу. Она читала учебники, научные статьи, консультировалась со специалистами.
И погрузившись в дело, следователь поняла, что ситуация сложнее и страшнее, чем казалось поначалу. Во-первых, ее озадачили результаты гистологического исследования почки умершего больного. Гистологи не обнаружили в почке туберкулезного процесса. Не свидетельствует ли это о диагностической ошибке Нежнова? Может быть, он необоснованно предположил наличие у Данилова туберкулеза почек? А может… «Возникшая догадка буквально ошеломила меня», — рассказывала она потом.
Для проверки своей догадки Акимова забрала из больницы и внимательно изучила истории болезни еще нескольких лиц, которых оперировал Нежнов. Даже невооруженным взглядом можно было заметить многочисленные дописки и исправления, сделанные в этих документах рукой Нежнова. Допросив работников больницы, следователь выяснила, что, когда Нежнову стало известно о запросе прокуратуры, он взял все эти истории болезни себе и что-то делал с ними. Криминалистическая экспертиза подтвердила: дописки сделаны не в период ведения больных, а гораздо позже, и сделаны рукой Нежнова.
Дальше — больше. Когда Акимова показала эти истории болезни специалистам, все единодушно заявили: дописки, сделанные Нежновым, в корне меняют описание клинической картины заболевания и позволяют трактовать все эти случаи как туберкулез.
Вывод из этого мог быть только один. Нежнов пытался задним числом обосновать поставленный им диагноз — «туберкулез почек». Иными словами — обосновать необходимость проведения операции людям, которые в ней совершенно не нуждались. Но для чего?
Следователь раскопала одного из бывших сослуживцев Нежнова, который рассказал о случае десятилетней давности: Нежнов пытался сфальсифицировать результаты гистологического исследования удаленных при операции тканей почки больного. Нежнов поставил ему диагноз «туберкулез», а так как диагноз не подтвердился, он подменил гистологический препарат другим, украденным им из ординаторской, из числа срезов почек, явно пораженных туберкулезом.
Кроме того, к следователю пришел бывший аспирант Нежнова и заявил, что ему пришлось ассистировать Нежнову при операции по поводу туберкулеза почек у одной из больных. Нежнов посоветовал ему написать статью в медицинский журнал и проиллюстрировать ее снимками гистологических препаратов, взяв в качестве дооперационного препарат больной, которую они оперировали, а вместо послеоперационного препарата этой больной поместить снимок препарата больного Данилова. Контраст этих снимков должен был продемонстрировать эффективность разрабатываемого Нежновым метода, ведь препарат Данилова будет отражать состояние почки у человека, полностью излечившегося от туберкулеза.
Круг замкнулся. Если Нежнов советовал своему аспиранту использовать препараты Данилова, чтобы продемонстрировать полное излечение от туберкулеза, значит, он точно знал, что у Данилова туберкулеза не было. И тем не менее прооперировал его. У следователя не осталось сомнений в том, что Нежнов делал заведомо ненужные для больных операции, чтобы лишний раз оправдать свой метод, утвердиться в роли первооткрывателя, получить славу и почет, авторитет большого ученого. И если бы не досадная ошибка, досадная и непростительная особенно для маститого хирурга, привлекшая внимание прокуратуры, сколько бы еще людей легли под нож врача-преступника только для того, чтобы оправдать его непомерные амбиции?…
Нежнов был приговорен к двум годам лишения свободы с запрещением заниматься врачебной деятельностью. Но это дополнительное наказание — лишение права заниматься определенной деятельностью — тоже назначается не пожизненно, а на строго определенный срок. Не исключено, что после отбытия наказания Нежнов продолжил работу по специальности. И лечил кого-то из наших знакомых и близких… Во всяком случае, врачи, осужденные по делам, которые расследовала я, возвращались к практике после отбытия наказания, имея на совести невинно загубленные человеческие жизни. А некоторые, вроде доктора Пинчука, практикуют до сих пор. И кто их остановит?
Два трупа в «Тойоте»
Сейчас уже трудно представить, что всего несколько лет назад наши сограждане с утра занимали очередь, чтобы купить сигарет, что мыло, сахар и водка продавались по талонам и что тогдашние миллионы довольно быстро превратились в жалкие копейки.
Эта история случилась как раз в такое, смутное, время. Погожим сентябрьским утром в одном из дворов близ площади Восстания нашли микроавтобус «Тойота», на передних сиденьях которого находились трупы двоих молодых мужчин.
Один из жителей дома в одиннадцать утра вышел во двор; все было спокойно. Вернувшись из магазина через полчаса, он испытал шок, наткнувшись на машину с двумя жертвами неизвестных убийц. Двигатель машины еще не остыл, и кровь из огнестрельных ран в затылках трупов еще текла.
На место происшествия выехали следователь из нашей прокуратуры и сотрудники отдела по раскрытию умышленных убийств Центрального РУВД. Центральный район только-только сформировался из трех районов, «убойный» отдел только-только был создан, и вошли в него сливки оперативных служб из расформированных РУВД.
На месте происшествия началась рутинная работа; при осмотре установили, а вскрытие потом подтвердило, что потерпевшие были убиты безоболочечными пулями, выстрелами с близкого расстояния, из пистолета калибра 5,6 мм, гильз обнаружено не было. Убийца стрелял в них, находясь в салоне автомашины, судя по всему — сидя на пустой канистре, стоявшей за креслами водителя и пассажира. Канистра была покрыта курткой, которую при осмотре аккуратно изъяли и упаковали в полиэтиленовую фольгу — на запах.
На первый взгляд это был безнадежный «глухарь»: убитые оказались коммерсантами из небольшого карельского города — при них были документы. Что привело их именно в этот двор, кто и за что убил их — казалось, что на эти вопросы мы никогда не найдем ответа.
Но наши оперативники слово «невозможно» в принципе отрицали. Они связались с родным городом потерпевших, выяснили, что те поехали в Питер за товаром — за спиртным — и при себе имели около двух миллионов рублей, на которые по тем временам можно было купить два ящика водки. Почему так срочно и почему партия закупки была такой маленькой? Накануне местный ОБЭП арестовал весь товар в принадлежащем им ночном магазинчике, и им нечем было торговать. Они наскребли, что могли, наличными и выехали в Питер. У них в городе не было водочных заводов, где можно купить спиртное оптом, а в Питере дешевле, чем в главном городе Карелии — Петрозаводске.
Нашим операм пришлось ехать в Карелию. Стоял сентябрь, и Центральный район «отпраздновал» двадцать восьмое убийство за год. Приехав в карельский город, сотрудники питерского убойного отдела порадовались за коллег, когда местное уголовно-розыскное руководство отчиталось перед ними, что и там тоже безумно сложная оперативная обстановка, — недавно совершено пятое убийство за год, правда, четыре из них уже раскрыты. Поаплодировав карельским сыщикам и подумав с горечью: «Нам бы ваши проблемы», наши опера направились к вдове одного из потерпевших.
Вдова, молодая женщина, заливаясь слезами, рассказала, что перед выездом ее муж договаривался о встрече с людьми, через которых они с компаньоном собирались купить водку (напоминаю, что тогда это было непросто). Конечно, сама по себе эта информация мало что давала; вот если бы она случайно записала имена и фамилии тех, с кем коммерсанты должны были встретиться… Но спасибо и на том, что женщина вспомнила: с продавцами коммерсанты договаривались встретиться у гостиницы «Европейская» в 11 часов утра. Оперативники тут же связались со следователем — Леной Медведевой, подняли сведения о междугородных звонках на телефон и с телефона коммерсанта в Карелии, и таким образом удалось выявить номер одного радиотелефона, на который звонил покойный перед выездом в Питер.