В Питере первым делом установили этот радиотелефон. Числился он на каком-то постороннем человеке, ничего общего не имевшем ни с торговлей водкой, ни с коммерцией вообще, ни с карельскими коммерсантами в частности. Поэтому следователь и оперативники аккуратно стали проверять всех абонентов, которым звонили с этого радиотелефона до и после убийства. Да, большая часть работы оперативника заключается в канцелярской возне и копании в бумажках, но если эта возня дает нужные результаты — поверьте, адреналина в кровь выбрасывается не меньше, чем при задержании преступника, когда опер придавливает злодея коленом к земле и защелкивает на нем наручники.
Перелопатив огромное количество документов, запрашивая и скрупулезно проверяя данные людей, беседовавших с обладателем интересующего следствие радиотелефона, опера наткнулись на девушку, с которой, как они решили, можно побеседовать.
Конечно, они шли на определенный риск, не зная, в каких отношениях девица находится с обладателем телефона сейчас. Пришлось даже применить артистические способности, подкараулить ее на улице, познакомиться с ней под видом простых ребят и поухаживать, чтобы убедиться — с обладателем телефона она больше не общается.
Вот тогда ребята рассекретились и разговорили девушку. Она рассказала, что вместе с подругой познакомилась с молодыми людьми, которые болтали, что торгуют водкой. Она даже была один раз у них дома, в гостях, на Литейном проспекте, и после некоторых колебаний показала операм этот адрес.
Нужно было тихонечко, не поднимая шума, установить, что это за квартира. Числилась она за вполне благопристойным и законопослушным пожилым гражданином. А вот кто там жил в действительности? Пожилой гражданин под приметы, описанные девушкой, явно не подходил. Опера стали тихо обкладывать квартирку. И выяснили, что ее снимают два иногородних молодца: житель Новгорода и житель Перми, причем оба — гораздо менее благопристойные, чем хозяин квартиры, оба уже имели проблемы с законом: один судим за вымогательство, второй задерживался с оружием, и оба характеризовались как опасные субъекты.
Наконец, когда данных было собрано достаточно для начала работы непосредственно с фигурантами, было решено провести обыск в квартире.
Оперативники нагрянули в квартиру, предварительно убедившись, что искомые молодые люди находятся в гнездышке. Молодые люди встретили их недоуменными взглядами, заверяя в своей полной лояльности. Мол, какие преступления — даже окурки мимо урны никогда не бросают.
Хозяева встретили их в прихожей, и на пороге рассказывали про свое законопослушание. Когда же одному из оперов удалось заглянуть в комнату, он обалдел: там в открытую стоял, прислоненный к стенке, карабин СКС с оптическим прицелом. А наш закон гласит, что если человек добровольно выдает незаконно имеющееся у него оружие, то ответственности за хранение оружия он не подлежит. А некоторые добрые судьи трактуют это примечание к статье об ответственности за незаконный оборот оружия так, что если к человеку пришли домой с обыском, а он вдруг заявляет: ой, вспомнил, желаю выдать незаконно хранящееся у меня оружие, то судить его не за что; хотя, по большому счету, какая тут добровольная выдача?!
Так вот, опера, опасаясь, что жилец сейчас во весь голос закричит, — желаю сдать оружие, тяжело вздохнули, но соблюли закон: добросовестно предупредили о возможности добровольной выдачи оружия, наркотиков, других запрещенных к обороту предметов. Однако, к удивлению сотрудников уголовного розыска, жилец, глядя в стенку, возле которой стоял карабин, заявил: мне нечего выдавать, нет в квартире никакого оружия. Затмение на него нашло, что ли? Или надеялся, что пронесет, как проносило уже много раз? Опера, затаив дыхание, дали ему расписаться в протоколе в том, что оружия нет, и изъяли карабин. Да и вообще улов оказался неплохим.
Помимо карабина в квартире были найдены пистолет «Смит-Вессон» калибра 5,6 мм с глушителем и гильзоулавливателем (вот почему на месте убийства, в машине, не нашлось ни одной гильзы), пистолет ТТ, граната, на которую были наварены гайки для придания большей поражающей силы…
Не удовлетворившись весьма приличным арсеналом, дотошные опера изъяли всю одежду, которую смогли найти в квартире, в том числе абсолютно новую рубашку, ну, может, раз надеванную, она еще хранила складки упаковки. Эта рубашка почему-то лежала в корзине с грязным бельем, и оба жильца квартиры от нее дружно открестились. Впоследствии на ней нашли следы продуктов выстрела — это означало, что надевавший ее человек применял огнестрельное оружие.
Оба жильца квартиры были задержаны за хранение оружия. Только через некоторое время, когда следователь собрал необходимые заключения экспертиз, с ними начали работать по убийству. Но оба дружно отрицали свою вину.
Один из них, ранее судимый за вымогательство, говорил, что радиотелефон у него был, но его украли. Только вот незадача: время пропажи телефона он называл неправильное, легко было проверить, что с некоторыми своими знакомыми он разговаривал как раз в тот период, когда, по его словам, телефон уже сперли.
Потом он выдвинул алиби о том, что как раз в день убийства ездил в Новгород, где стоял на административном надзоре после судимости, — отмечаться. Понадобилось около часа для проверки алиби: созвонившись с новгородской милицией, опера установили, что как раз в тот день он позвонил в Новгород, сказал, что заболел и на этой неделе приехать не сможет.
Узнав, что алиби лопнуло, фигурант сказал, что действительно болел и лежал в больнице. Делать нечего, следователь отправился в больницу и получил официальную справку о том, что из больницы злодея выписали за два дня до убийства за нарушение режима.
Так следователь терпеливо, раз за разом, заносил в протокол версии подозреваемого, которые лопались как мыльные пузыри. Может быть, подозреваемый был так спокоен, потому что знал: пули, выстреленные из мелкашки, идентифицировать нельзя, настолько они деформируются при стрельбе.
Но следствие не дремало; в Военно-медицинской академии нашли эксперта, который как раз защищал диссертацию именно на эту тему и разработал методику идентификации безоболочечных пуль.
Пуля, изъятая с места происшествия, была идентифицирована с пистолетом, найденным в квартире фигурантов, более того, на пуле остались характерные следы глушителя, изъятого у них, так как глушитель оказался с дефектом.
Когда вымогателю предъявили заключение экспертизы, он повздыхал и выдвинул версию, что все это оружие он нашел, естественно, после дня убийства, на свалке в мешочке.
Но у следствия в рукаве оставалось еще одно доказательство, намертво привязавшее вымогателя к месту стрельбы: помните, из машины, где обнаружили трупы, следователь изъял куртку, на которой, по всей видимости, сидел убийца? Куртку отправили в Москву, в экспертно-криминалистический центр, где проводят одорологические исследования. И эксперты установили: на куртке — запах вымогателя; именно его, и никого более. Именно он, предложив незадачливым купцам проехать за товаром, заманил их в глухой двор в центре Питера и там застрелил, забрав сумму, на которую можно было купить два ящика водки.
Знакомясь с делом по окончании следствия, этот тип сказал знаменитую фразу, от которой крякнул даже опытный следователь: «Я все понял; теперь буду не стрелять, а топить — меньше следов остается».
Его адвокат, из числа тех, кого именуют «грязными адвокатами», не гнушающийся никакими «средствами защиты», вплоть до шантажа, подкупа и физической ликвидации свидетелей, еще побегал по экспертизам. Мне звонили эксперты и докладывали, что адвокат обращался к ним с вопросом: за какую сумму они напишут заключение, прямо противоположное тому, которое подшито в дело, и скажут, что пуля-то выпущена совсем не из того пистолета? Но бедолага так и не нашел желающего заработать на ложном заключении — доброе имя для экспертов дороже, они только смеялись.
Тем не менее злодей, наверное, уже вышел на свободу, отсидев свой срок. Вряд ли он вышел белоснежным Божьим агнцем, поэтому остается уповать на экспертов — пусть срочно разрабатывают методики доказывания убийств путем утопления.
Хитрости опознания
Любители американского кино не хуже американских копов знают, как за океаном проводится опознание преступника: потерпевший, заботливо опекаемый несколькими здоровенными детективами, сидит в неосвещенном просмотровом зале. А за звуконепроницаемым стеклом выстраиваются в шеренгу опознаваемые, причем за их спинами линейка. Если известен рост преступника — допустим, сто восемьдесят сантиметров, — то у опознающего есть возможность, сверившись с линейкой, определить, у кого же из предъявленных ему красавцев именно такой рост. Команды опознаваемым — повернуться боком, пройтись, поднять руки — подаются через микрофон, установленный в просмотровом зале. Те, кто предъявляется на опознание, опознающего не видят.
Цель всех этих буржуазных извращений такова: создать потерпевшему максимальный психологический комфорт, предоставить ему возможность спокойно, не нервничая, оценить предъявляемых ему людей и сделать свой выбор. И, конечно, такой порядок должен обезопасить потерпевшего или свидетеля.
К сожалению, для российских следователей такая организация опознания остается недостижимой мечтой.
Хотя при помощи топора и такой-то матери, как в старом анекдоте, наши родные следователи и в застойные годы умудрялись в отдельно взятой прокуратуре устраивать подобие просмотрового зала.
В моей практике тоже был случай нетривиального опознания. Патруль по приметам задержал насильника, а опера его раскололи. Опасаясь, что злодей откажется от своего признания, я решила это признание закрепить: устроить так, чтобы не только потерпевшая опознала негодяя, но и он опознал потерпевшую. Только это было двадцать лет назад, и ни о какой роскоши в виде просмотрового зала со свето— и звуконепроницаемым стеклом не могло быть и речи. Вот вам Ленинская комната (в отличие от помещения для опознаний, имевшаяся в каждом отделении милиции), вот два стула для понятых, один для следователя, вот и опознавайте на здоровье. Но предъявление в таких условиях, скажем, злодея на опознание девушке означало, что девушку я ему уже не смогу предъявить: он ее увидит во время собственного опознания, значит, «встречное» опознание будет незаконным.