Иероним Босх. Искушения св. Антония (конец XV века). Фрагмент
Призывы к строгости нравов и аскезе на «территорию» антимира не распространялись. Представители антимира действовали как раз так, как нормальным людям поступать нельзя. Под своими «знаменами» антимир давал право на существование девиантным или нестереотипным проявлениям социальной жизни и в силу этого обретал своих адептов. То есть в культуре создавалась некая «ниша», в которой отступление от канонов и пренебрежение существующими порядками выглядело вполне приемлемо.
Призванный помочь сгладить многогранность и многоликость постсредневековой культуры, он сам стал субкультурой и источником маргинальности.
Демонический антимир соединил в себе и назидательное начало, и бунтарское. Как анти-идеал, своими отталкивающе неприглядными образами он, конечно же, способствовал утверждению христианских канонов, но в то же время он нагляднейшим образом демонстрировал отступление от них. Из блюстителя чистоты нравов демонический антимир и спровоцированная им охота на ведьм отчасти перерождаются в свою противоположность, они начинают играть роль лотмановского механизма для выработки неопределенности в культуре.
Построенный трудами демонологов антимир стал жить своей жизнью. Он конкретизировался и обрастал подробностями: как именно выглядит дьявол, как он метит своих приспешников, чем соблазняет и заманивает в сети… Он не только плодил врагов в образе еретиков, колдунов, пособников дьявола, но также прямо или косвенно вызвал к жизни ряд явлений, перед которыми пасует любая попытка рационального понимания истории. Речь идет о самооговорах, об одержимости и о детях-обвинителях.
Одержимость
[Душа] ставит западни и капканы, чтобы человек пал, спустился на землю, жил на ней и был к ней привязан… Иметь душу — значит подвергаться риску жизни, ведь душа есть демон — податель жизни, эльфическая игра которого со всех сторон окружает человека…
Небеса и ад — вот судьба души…
Одержимость, то есть вселение в человека демонов или дьяволов, которые подчиняют его своей воле, как и идея еретического колдовства, прорастала из уверенности, что дьявол всеми способами стремится завладеть душами и телами людей. Но, как показал историк Джордж Барр, между одержимым и колдуном существует принципиальное различие: первый — это невольная жертва дьявола, последний же — его сознательный и находящийся в здравом уме союзник (цит. по: Роббинс, 1996, с. 298).
Одержимому позволено безнаказанно вытворять то, что обычно карается строжайшим образом, он свободно манипулирует христианскими святынями, так как принадлежит иному миру. Асоциальное богохульное поведение одержимых становится стереотипом ненормальности, атрибутом присутствия дьявола (или демонов), а также знаком антимира.
Это совершенно очевидно для современников. В двух трактатах середины XVII века, написанных «по горячим следам», среди главных симптомов одержимости перечислены дословно: жизнь вне законов общества; порочный образ жизни; постоянные неприличности и богохульства; боязнь священных реликвий и причастия; яростные ругательства при любой молитве; похотливое поведение… (Роббинс, 1996, с. 296). Так демонология квалифицирует и теоретически обосновывает ненормальное девиантное поведение как одержимость злыми духами. Таким образом квалифицируются и узакониваются проявления недозволительного и крамольного в рамках существующей социальной системы.
Массовые вспышки одержимости по своему характеру напоминают эпидемии: стоит только какому-нибудь подростку или монахине объявить о том, что в них вселился злой дух, и начать биться в конвульсиях, как в скором времени те же симптомы «болезни» обнаруживаются среди их окружения. Особенно одержимость процветала в монастырях, по 30–50–80 монахинь одновременно вдруг начинали карабкаться на деревья, лаять, блеять, рвать простыни, срыгивать булавки и гвозди, галлюцинировать сценами шабаша, описывать соблазнивших их инкубов и подробности коитуса с ними. При этом они называли колдуна или ведьму, навлекшего на них эти напасти.
Иероним Босх. Искушения св. Антония (конец XV века). Фрагмент
Случаи одержимости монахинь в Экс-ан-Провансе, Лудене и Лувьере были одними из самых громких и широко обсуждавшихся процессов начала XVII века.
В Экс-ан-Провансе в 1609 году у молоденькой сестры Мадлен (а за нею и у других послушниц) начались странные конвульсии. Мадлен объявила, что одержима 6665 дьяволами, которых наслал на нее ее бывший духовник, отец Гофриди, и также обвинила его в тайном сожительстве с нею. Она билась в истерике, впадала в ступор, пела любовные песни, разбивала распятия, рвала ризы, мешала проведению мессы, сдергивала со священников головные уборы и говорила им непристойности… Экзорцизмы не помогли. Отца Гофриди заключили в подземелье, и за него взялась инквизиция. Сестра Мадлен выздоровела только после того, как отца Гофриди, явно тронувшегося рассудком от пыток, в 1611 году казнили самым мучительным образом (Роббинс, 1996, с. 538–543).
Знаменитые луденские монахини[9], одержимые дьяволами, насланными отцом Урбеном Грандье, даже после его смерти продолжали свои припадки и безумные выходки. Одна из них упрашивала приора стать ее любовником: «Богохульствуя, она упала на землю в конвульсиях, задирая вверх нижнюю юбку и рубашку… Ее жесты были настолько неприличными, что аудитория отводила взгляд. Она выкрикивала снова и снова, оскверняя себя руками: "Приди, ну приди же, возьми меня!"» (там же, с. 261). Другие монахини «…ударяли себя по груди и спине головами, как будто у них были сломаны шеи… Их языки неожиданно вываливались изо рта… черные, твердые… Они опрокидывались назад, пока их головы не доходили до ног, и ходили в таком положении с удивительной скоростью и длительное время… Они пользовались неприличными выражениями, которые могли заставить покраснеть самых развращенных мужчин, и столь развратно обнажались и предлагали себя присутствующим, что могли бы удивить обитательниц худшего в стране борделя» (там же, с. 261–262).
Питер Брейгель. Зависть (1557). Гравюра. Фрагмент
Послушницы монастыря терциариев в Лувьере (1642 год) удивили мир, поведав о необычных порядках, царивших за монастырскими стенами: о причастиях обнаженных монахинь, об оргиях и распутствах, которым они предавались по настоянию капелланов, о полетах на шабаш и осквернении церковных святынь. Монахини обвинили в своей одержимости умершего отца Пикара, отца Буле и сестру Мадлен Бавен (последняя, возможно, была одной из зачинщиц этой истории). Эксгумированное тело отца Пикара было публично сожжено вместе с живым отцом Буле, а М. Бавен умерла в тюрьме, записав свою фантастическую исповедь о жизни в монастыре и о шабашах, устраиваемых духовенством (Роббинс, 1996, с. 254–258). Была ли в показаниях монахинь доля правды и что было поводом для вымыслов подобного рода — вряд ли возможно понять спустя века. Для нас это еще один пример, когда фантазии на тему антимира влекут за собой цепь реальных и трагичных событий, вписавших особую страницу в историю демономании во Франции.
Признания в богохульном поведении и россказни о своих связях с дьяволом и демонами такого рода были вовсе не безопасной игрой воображения. При желании на основании одних и тех же показаний судьи могли вынести различные вердикты, в зависимости от того, насколько добровольно обвиняемая соглашалась подчиняться дьяволу. Еще «Молот ведьм» в 1486 году уточнял категории, к которым относятся женщины: 1) те, кто подчиняется инкубу добровольно (ведьмы); 2) те, кого ведьмы заставляют спать с инкубами против их воли; 3) те, кого инкуб изнасиловал (Шпренгер, Инститорис, 2001, с. 307). Степень грехопадения и наказание зависели от трактовки отношений женщины с дьяволом.
Одержимые часто балансировали на тонкой грани, отделяющей одержимость от колдовства. Вышеупомянутую Мадлен Бавен, одну из одержимых лувьерских монахинь, судьи не признали жертвой дьявольских проделок, вменив ей в вину бесовский разгул в стенах монастыря. Описанные ею фантастические оргии и соития с инкубом в облике большого черного кота — все трактовалось против нее. Остаток своих дней М. Бавен провела в одиночном заключении, не раз пытаясь покончить с собою (Роббинс, 1996, с. 255–258).
В другом случае дело об одержимости обернулось фарсом. Молоденькой служанке Анне Торн, обвинившей старуху Ванхейм в околдовывании ее, строго-настрого рекомендовали почаще умывать лицо и руки и чтобы во время ее выздоровления за ней присматривал «молодой парень, охочий до девок». В данном случае лекарство подействовало как нельзя лучше. Это был последний официальный ведовской процесс в Англии. Шел 1712 год (там же, с. 86–87).
Изредка попытки спасения одержимых сталкивались с неожиданными трудностями: одержимые не желали избавляться от демонов. Некий священник с изумлением повествует: «В 1643 году… церковное начальство приказало мне провести экзорцизм у молодой девушки двадцати лет, которую преследовал инкуб, она призналась без оговорок во всем, что этот проклятый дьявол делал с ней. Но после того, как она все рассказала мне, я пришел к выводу, что она все же косвенно поощряла дьявола, хотя и не желала в этом признаться. Действительно, сильное возбуждение в половых органах всегда возвещало ей о его приближении; но, вместо того, чтобы предаться молитве, она бежала прямо в свою комнату и бросалась на кровать, Я попытался пробудить в ней чувство веры в Господа, но не преуспел, и казалось, что одержимость дьяволом доставляет ей удовлетворение» (там же, с. 187).
При всей курьезности создавшейся ситуации она могла легко обернуться еще одним судом над ведьмой.
Если бы судьи всерьез отнеслись к непротивлению инкубу, красочные рассказы об одержимости демонами об