От толерантности к террору
Не бойтесь хвалы, не бойтесь хулы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, КАК НАДО!»
Кто скажет: «Идите, люди, за мной!»
Механизм, по которому обычный обыватель, не фанатик, не преступник, не идейный лидер, вдруг становится доносчиком — еще ждет своих исследователей.
Но как начинается охота на ведьм? Как запускается маховик репрессий?
Все начинается с глобальной идеи спасения всего человечества, с борьбы за единую правду, с утверждения единственно верных ценностей. Это могут быть идеалы Реформации или Контрреформации, утопии коммунизма или антиутопии национал-социализма или другие увлекающие за собой в «светлое будущее» панацеи от несовершенства рода человеческого…
Идея, которая поведет за собой массы, должна быть масштабна. Это должна быть идея «всемирноисторической, вековой важности», ни в коем случае она не должна размениваться на подробности, мельчать, снисходить до разработки конкретных целей. В «Mein Kampf» А. Гитлер это ясно сформулировал: «Идеология национал-социализма должна быть священным фундаментом. Его нельзя размывать подробным объяснением». Все реальные проблемы жизни тонут в этой новой идеологии, озаряющей горизонты человечества: неурожай и голод меркнут перед грядущим царством Князя Тьмы; стыдно обращать внимание на отдельные недостатки перед лицом мировой революции и грядущей победы коммунизма; и уж вовсе не к лицу самой великой нации, истинным арийцам, сетовать на отсутствие масла и безработицу.
Когда великая идея прокладывает себе дорогу — тут уж не до интересов отдельной личности. Люди оцениваются исключительно с точки зрения их полезности для общего дела, их почетный долг — отдать себя без остатка во имя борьбы за непогрешимую истину (Асмолов, 1996, с. 589–591). Где уж считать жертвы! На идею продолжают работать даже те, кого эта великая идея и стоящая за ней идеология отвергают и лишают права на жизнь. Так в ХХ веке жертвы репрессий служили до последнего своим режимам, кто на урановых рудниках, кто на строительстве Беломорканала, а у фашистов — даже пеплом на полях, удобряя всходы будущих урожаев.
Альбрехт Дюрер. Шабаш
Обратившись к истории великих идей, можно обнаружить удивительную закономерность: идеи совершенствования и спасения человечества в целом с отдельным человеком обходились жесточайшим образом, по известной формуле: «Все для людей, и ничто для человека».
Глобальность поставленной задачи, ее размах во времени и пространстве, с одной стороны, становятся своего рода оправданием разрыва с реальностью и пренебрежения настоящим. С другой стороны, они же стоят на страже непогрешимости самой идеи: кому и как судить о правильности лучшего в мире учения, если оно принесет свои плоды только в туманной дали. «Светлое будущее» не раз фигурировало как крепкое алиби для самых разных реформаторских начинаний.
Пока великие идеи спасения всего человечества — теория, ими можно восхищаться или возмущаться. Как только они претворяются в жизнь, они плодят врагов. И дело даже не в том, что «кто не с нами, тот против нас». Просто если совершенство уже открыто и известно, то все остальное не просто несовершенно, а враждебно, ересь, антимир.
Очередная гримаса истории: террор начинается с борьбы за светлое будущее.
Образ врага конструируется как антиидеал. Строго в соответствии с запросами времени и места, врагами объявляются ведьмы, пособники мирового капитализма, коммунисты, сионисты…
Но и это еще не все. Наказание обычного преступника соизмеримо с его преступлением. На «врага идеи» данный принцип не распространяется, ему наказание отмеряется безо всякой связи с преступлением, и вообще сам факт преступления мало кого интересует, достаточно лишь допустить мысль, что он — враг, а раз враг, значит, способен на любое зло (см. об этом: Арендт, 1996, с. 554–593). Так создаются «призрачные» враги, которые подвергаются остракизму не за совершенный проступок, а только в силу обретенного ими статуса врага веры или врага народа. Объявляясь врагами великой спасительной идеи, они сразу оказываются за чертой, превращаясь из человеческого существа в нелюдя. Вот почему соседка, названная ведьмой, уже не заслуживает ни жалости, ни снисхождения, ни юридической защиты. Так включается и срабатывает механизм делегитимизации, который не только приписывает обвиняемому все возможные грехи, но сразу выводит его за пределы социальной реальности, в зону, где не действуют нормы человеческих отношений (см. о делегитимизации: Bar-Tal, 1990).
Это и есть тот самый «перевертыш» в сознании от толерантности к нетерпимости.
В этой запредельной реальности, где оказывается нелегитимное существо, возникает механизм, описанный Р. Вальцем и названный им «парадоксальной коммуникацией». Парадокс заключается в том, что любое действие жертвы обвинения, каким бы оно ни было, только подтверждает ее вину. Молчит — значит, сказать нечего, значит, признает свою вину. Возражает, спорит, защищается, — но разумные доводы и обычная логика не распространяются на нелюдя и изгоя, а разговоры только способствуют распространению слухов (Шверхофф, 1996, с. 325).
Эта же «парадоксальная коммуникация» не оставляет обвиняемому шанса доказать свою непричастность к вменяемым ему преступлениям. «Парадоксальная коммуникация» утверждает априорную виновность обвиняемого и оправдывает правомерность любого действия по отношению к нему.
И в законодательстве, и в повседневной жизни процветает логика средневековой ордалии, которая уповала на высшую справедливость. Чтобы доподлинно убедиться в виновности подозреваемого, его испытывали водой: если подозреваемый не шел ко дну, это означало, что вода его не принимает, так как ему покровительствуют темные силы, и что его вина очевидна, и его следует казнить; а если несчастный тонул сразу, значит, невиновен, и его можно оправдать. Истина превыше всего!
Любой террор поражает своей безудержной жестокостью, от костров инквизиции до сталинских репрессий: «Если враг не сдается — его уничтожают». Последняя формулировка несколько лицемерна, пусть даже враг и будет сдаваться, его все равно уничтожат, не простят, не поверят в раскаяние, сочтут все уловкой, простить можно преступника, но не нелюдя (мол, затаился, ждет своего часа, но правосудие не обманешь…).
За апологией жестокости во все времена стоит делегитимизация, она снимает последние барьеры на пути репрессий, необходимо быть беспощадным к тем, кого признали врагом человечества.
Милосердие и жалость приносятся в жертву великой идее.
Здравый смысл уступает место «парадоксальной коммуникации». На «нелюдей» не распространяются ни юридические, ни общепринятые нормы взаимоотношений. Агрессия, патология и пороки рода человеческого заступают на службу очередной утопической идее.
За террором всегда стоит столкновение различных систем ценностей, мучительное противоборство одних идеалов и норм жизни с другими. Это «война идей». Борьба за единую идеологию и признание единой для всех правды чревата преследованиями инакомыслия и репрессиями.
Вот самый грубый, самый общий «рецепт» террора.
Даже самые бездарные военные действия, направленные против внешних врагов, пусть крайне неуспешно и неэффективно, но все же уменьшают численность вражеского войска. В отличие от этого утверждение единой для всех правды оборачивается «охотой на ведьм» и не столько избавляется от врагов, сколько плодит все новых и новых.
В репрессии «встроен» своего рода механизм по созданию врагов.
Фанатичная приверженность даже самой благой идее, признанной великой единственной истиной, стоит у истоков любого террора. Насильственное внедрение в жизнь любой идеи — от проповеди «мирского аскетизма» Кальвина до воодушевляющей идеи всеобщего равенства и братства — неоднократно в истории человечества приводило к созданию тоталитарных сообществ и к террору.
Маховик репрессий запускается «сверху», трудами теологов, демонологов, идеологов, утопистов, социальных и религиозных реформаторов, а также харизмой «великих практиков», которые берутся за претворение в жизнь грез о лучшем мире и готовы положить на это свою жизнь, да и не только свою… И только потом, когда кабинетные изыскания теоретиков соединяются с инициативой населения, маховик репрессий начинает набирать обороты.
«Война идей» превращается в массовый террор. Срабатывают универсальные на все времена механизмы, и:
«Какое, милые, у нас тысячелетие на дворе?»
Вместо заключения
От созидательных идей,
Упрямо требующих крови,
От разрушительных страстей,
Лежащих тайно в их основе…
…Дорога ведет к кострам инквизиции или к концентрационным лагерям. В наше время это стало почти что прописной истиной. И дело не в содержании самой идеи, а в том, что она объявляется главной, на нее уповают как на средство спасения, под ее знамена созывают, надеются, что она объединит людей, выведет общество из очередного кризиса. И она действительно и объединит, и поведет за собой, по той самой дороге, которая «устлана добрыми намерениями»…
Мы живем в трудное время, и трудности эти столь разнолики, что всякий перечень их был бы неполон и примитивен. И звучат голоса, призывающие к созданию национальной идеи, идеи, которая станет почвой для единения разобщенных и потерявших всякие ориентиры людей, даст силы и надежду преодолеть трудности, будет светом в конце туннеля. Эта идея расставит все на свои места, не допустит поругания святынь и попрания истинных ценностей. В свете этой национальной идеи сразу станет понятно, что вечно и нетленно, а что заблуждение… Национальная идея в наше время еще не обрела отчетливые очертания, не родилась, а лишь зародилась, но она уже несет в себе потенциальную энергию непреложной истины, одной на всех.