(Леруа, 2001, с. 435). «…Миф вербует себе сторонников под тем предлогом, что он способен объяснить все события истории и разгадать все тайны общества… Сила мифа о заговоре — в том, что он способен объективировать зло, наделять его лицом и именем» (там же, с. 417).
Одной из таких персонификаций зла стали ведьмы. Не успеют ведьмы уйти в прошлое, как снова появится миф о заговоре тайных сил, и Западная Европа заболеет новой фобией, во всем происходящем будут видеть козни иезуитов, чуть позже миф о заговоре выведет в роли «ведьм» масонов, на роль «ведьм» в европейской истории постоянно попадают евреи. При совершенно очевидной секуляризованной природе этих мифов, порой то иезуитов, то масонов, то евреев, возможно по старой традиции, обвиняют в союзе с дьяволом.
Один из важнейших аспектов привлекательности социальных мифов состоит в том, что мифы делают запутанную и сложную картину мира предельно ясной, «миф убеждает общество в необходимости истребить зло ради торжества добра» (там же). Вряд ли у кого-нибудь этот тезис сам по себе может вызвать возражения. К тому же, что или кто есть зло, называется во всеуслышание. «Могущество мифа заключается не столько в его вымышленных элементах… сколько в его огромной, даже чрезмерной рациональности… Всякое событие миф объясняет совершенно определенным намерением неких сил, намерением тем более порочным, что оно хранится в тайне» (Леруа, 2001, с. 421–422). Причина установлена, виновник указан, ату его! Миф рационализирует коллективные фобии, сложные и многогранные явления он сводит к упрощенным причинно-следственным связям.
Но, как это уже было замечено на трудном опыте ошибок поколения революционеров и реформаторов в нашей стране — «…чаще всего приводит людей к беде слишком простая логика» (В. Тендряков. «Шестьдесят свечей»).
Ведьма как представитель дьявольского антимира
Самый кровавый бой — бой призраков.
Образ ведьмы-еретички складывался в течение XV — первой половины XVI века, по мере оформления идеи еретического колдовства и переосмысления в духе Нового времени традиционной народной культуры.
Традиционной народной культуре всегда было присуще двойственное отношение к людям, которые имеют дело с потусторонними силами и обладают сверхъестественными возможностями — к колдунам, знахарям, магам, шаманам, чародеям, ведьмам… Не важно, как именно их называли у различных народов в различные исторические эпохи. Сфера деятельности этих людей всегда была опутана домыслами и тайнами. Официальное признание их и место, занимаемое ими в обществе, менялись со временем. В наиболее архаичных традиционных обществах в них видели посредников между мирами профанного и сакрального, их обязанностью было гармонизировать отношения между этими сферами и обеспечить нормальное течение жизни. В силу этого маги были духовным, культовым, религиозным центром общества. Позже их положение становилось все более маргинальным, стена предрассудков и домыслов отделяла их от «благопристойного» общества. Тем не менее к этим людям всегда обращались за помощью, хотя их и побаивались и недолюбливали (Гуревич, 1990, с. 279–307; Шервуд, 1996, с. 36–39).
Благодаря богословской казуистике старинные представления о домашних дьяволах и духах, которые могут и вредить, и помогать своим хозяевам, постепенно превращаются в заговор темных сил против всего человечества. Идея глобального управляемого дьяволом заговора культивируется и набирает силу. В свете этой идеи выкристаллизовывается и обрастает подробностями концепция связи дьявола и ведьмы; разрабатывается учение о признаках, по которым угадывается присутствие дьявола, ведьминские знаки, клейма, метки; подробно «исследуются» левитация и ликантропия. Предметом научных споров становятся нюансы сексуального контакта людей с суккубами и инкубами; происхождение и плодовитость дьявольского семени; способы обретения демонами человеческого тела путем сгущения (конденсации) воздуха или путем оживления мертвых. (Роббинс, 1996, с. 183–188, 405–413, 438–439).
Договор с дьяволом. Отречение от христианской веры и попрание креста. Иллюстрация из энциклопедии Гваццо «Справочник о ведьмах» (начало XVII века) (перепечатка из: Роббинс, 1996; далее — Гваццо)
Демонологические изыскания богословов переходят со страниц ученых трактатов в памфлеты и проповеди, проникают во все сословия, внедряясь в сознание людей. Суккубы, инкубы, ведьмы и их сподручные бесы — все это становится частью повседневной картины мира людей позднего средневековья. Во всем происходящем усматриваются козни ведьм. Порча становится универсальным объяснением всех бед, включая неурожаи и войны, болезни и смерти, прокисшее вино и опрокинувшуюся телегу. Обвинение в колдовстве превращается в безотказное оружие против несговорчивого соседа и всякого, кто чем-то не симпатичен.
Договор с дьяволом. Стирание со лба ведьмы священного елея. Гваццо
Во время разгара репрессий преследовались вовсе не те, кто был сведущ в приемах магии и колдовал. Жертвой мог стать любой: старуха и молодая девушка, мужчина и женщина, богатый и бедный, бургомистр и бродяга… Знахарки, ворожейки, повитухи, то есть женщины, владеющие некими эзотерическими знаниями и магическими практиками, составляют ничтожную часть обвиняемых (Шверхофф, 1996, с. 321). Они могли оказаться на костре, но так же как и любые другие жители данной местности. Вероятность резко возрастала, если только об их занятиях было широко известно всей округе.
Преследования ведовства как одной из самых страшных ересей имеют лишь косвенное отношение к колдовству, эзотерическим знаниям и культам.
Ведьмы заново крестятся во имя дьявола. Гваццо
Одно попутное замечание в связи с охотой на ведьм. Никакое провозглашение колдовства ересью и «вытравливание» его из культуры Нового времени не затрагивало его глубинных корней. Колдовство, магия, ведовство — это не только наличие в обществе некоторых социальных функций, закрепленных за определенной категорией людей, но прежде всего это особый образ мышления и логика понимания причинно-следственных связей. Для этой логики характерно неприятие случайности как объяснения тех или иных событий. То, что рациональное мышление считает сверхъестественным и потому оставляет за пределами познаваемой реальности, для магического миропонимания как раз является объектом познания (Юнг, 1994, с. 160–184). Магическому мышлению присуща убежденность, что за случайностью скрываются иные таинственные, но совершенно реальные мощные закономерности[5]. Это те самые силы, что правят миром и определяют порядок вещей. Эзотерические знания об этих тайных силах открываются лишь тем, кто удостаивается посвящения в маги.
Имена присягнувших дьяволу вычеркиваются из Книги Жизни и вписываются в Книгу Смерти. Гваццо
Подобное магическое миропонимание было частью ментальности того времени, и во времена охоты на ведьм оно продолжало процветать. Сплошь и рядом «пострадавшая» от ведьмы сторона упоминала в суде, что пыталась своими силами справиться с колдовскими чарами, то есть предпринимала аналогичные магические контрмеры (Роббинс, 1996, с. 417). Более того, большинство методов, которыми священники боролись против ведьминских чар — царапанье[6], использование амулетов, бичевание, — имеют свои прототипы среди древнейших магических приемов (см. об этом: Фрезер, 1980).
И инквизиторы и их жертвы, рассматривая причинно-следственные связи между событиями, прибегали к магическим по сути своей объяснениям, в частности к вмешательству потусторонних сил и козням дьявола. К.В. Томас пишет о «субъективной реальности» ведовства, в которой пребывали все люди, в том числе и наиболее просвещенные умы той эпохи (Томас, 1982, с. 97). Это-то как раз и заставляло верить в существование ведьм, в порчу и в необходимость преследований. Христианство переосмыслило дохристианские магические представления о тайных силах в категориях «божественного» и «демонического»[7], принципы же взаимодействия этих начал оставались теми же. Так что борьба с еретическим колдовством никак не подрывала корней древней магии.
Тогда кого же и за что обвиняли в ведовстве?
Подписание договора с дьяволом. Гваццо
Во времена всеобщей демономании ведьму стали привлекать к суду даже не за тот вред, который она приносит, но только за одно ее послушание дьяволу, который избрал ее своим орудием. Эссексский проповедник Дж. Гиффорд в конце XVI века писал: «По слову Божьему, ведьма должна умереть не за то, что она убивает людей — она не может этого сделать, если только она не из ведьм, убивающих ядами, которые они получают от дьявола или делают по его наущению; но уже за то, что она общается с дьяволами» (Роббинс, 1996, с. 139).
Обвиняемые, как это было сказано выше, отнюдь не обязательно должны были быть колдунами/ведьмами или «людьми знания». В разгар репрессий в них вовлекались самые разные слои общества и возрастные группы, к ответу привлекались не только женщины, но и лица мужского пола, а также богатые, знатные, почтенные, нищие и обедневшие, молодые и старые, красивые и уродливые. Портреты «типичных ведьм», которые не раз выводились в локальных исследованиях, обычно характерны только для определенной местности. Эти портреты разнообразны и противоречивы, среди них и пожилые овдовевшие женщины, ведущие уединенный образ жизни, и нонконформистки, известные своим сварливым норовом, и бедные презираемые всеми существа, не имеющие средств для жизни. «Устранение докучливых маргиналов с помощью обвинения в ведовстве — схема убедительная…», (Шверхофф, 1996, с. 322) но и это обобщение не обходится без своих «но».