Была сделана попытка реконструировать девиантное поведение обвиняемых. Р. Вальц, проанализировав материалы деревенских судов, пришел к неожиданному заключению — те, кто был обвинен в колдовстве, не отличались ранее какими-либо выраженными особенностями поведения, а те, кто постоянно привлекался к суду за всяческие нарушения порядка, не обвинялись в колдовстве (Р. Вальц)[8].
Конечно, «докучливые маргиналы» — это «группа риска», но в охоте на ведьм присутствует некий иррациональный момент. Когда вина человека очевидна, он отвечает за нее по закону. Обвинение же в ведовстве, в порче и тому подобном имеет место, когда нет никаких очевидных прегрешений. Враг создается из ничего, а точнее, из мифа, утверждающего идею существования зла во плоти и крови. Миф только называет противника, но никогда не определяет его слишком четко. Излишняя конкретизация делает врага менее опасным (Леруа, 2001, с. 418). В этом смысле все попытки реконструировать социально-психологический портрет «типичной ведьмы» обречены на неудачу.
Миф создает общую установку на поиск врага, а интолерантность, растворенная в обществе, может кристаллизоваться в обвинение, направленное на любого и каждого, и тогда уже в зависимости от эпохи, страны, от конкретных исторических обстоятельств жертву назовут ведьмой, гугенотом, врагом народа, жидомасоном, коммунистом…
Со второй половины XVI века под стереотип ведьмы-еретички стали подгоняться все, кто попадал в водоворот преследований. Прокладывая путь идеалам Нового времени, общество в лице инквизиции, по выражению К.В. Томаса, «навязывало роль ведьм своим жертвам» (Томас, 1982, с. 98–99).
Охота велась не на «настоящих» ведьм, а на искусственно созданный призрак — призрак еретика, вероотступника и подданного Князя Тьмы. Воистину: «Самый кровавый бой — бой призраков». История, в особенности история нашего ХХ века, щедро снабжает нас тому примерами.
Вино для тюремщиков
Какой смысл имеет понятие убийства, когда мы сталкиваемся с массовым производством трупов?
Охоту на ведьм можно назвать террором, массовым безумием, мракобесием, но ее никак нельзя назвать беззаконием. Юридическая сторона преследований была четко продумана, все было обосновано и предусмотрено.
Уже в «Молоте ведьм» последовательно проводится мысль, что исключительность преступления, совершаемого ведьмой, требует введения особого порядка судебного разбирательства с нею.
Питер Брейгель. Правосудие (1559–1560). Гравюра. Фрагмент
Ко второй половине XVI века, когда преследование еретиков перерастает в массовые репрессии, законодательство «совершенствуется», все зацепки, которые могут дать ведьме хоть какой-то шанс остаться безнаказанной, убираются. Судебный произвол возводится в ранг закона.
Дела о ведовстве могут рассматриваться во всех судах, инквизиторских, епископских, светских.
Исключительно для судов над ведьмами вводятся новые юридические нормы и приглашаются свидетели, которых к любому другому суду и близко бы не подпустили.
Принимаются показания лиц, ранее осужденных за лжесвидетельство, лишенных гражданских прав, отлученных от церкви; принимаются показания малолетних детей, а также принимаются во внимание так называемые призрачные показания. «Призрачные показания» — это свидетельства честных граждан, что те точно видели дух или призрак подозреваемого, который мучил их или отплясывал на шабаше (Роббинс, 1996, с. 176–183, 350–351).
Питер Брейгель. Правосудие (1559–1560). Гравюра. Фрагмент
Защита обвиняемого не допускается, дабы не вынуждать адвоката впадать в грех, защищая ересь.
Охота на ведьм ведется всецело в рамках закона. При этом рамки закона специально подгоняются и расширяются под нее.
И еще одна интересная подробность. Есть правило, которому неукоснительно следовали гонители во всех странах, — издержки судопроизводства оплачиваются из имущества осужденных ведьм и их семей. Сохранились расценки и подробные счета, где во франках, шиллингах, флоринах, рейхсталлерах, в английских и шотландских фунтах аккуратно прописываются цены на обезглавливание, удушение, сожжение, колесование, выжигание клейма, выставление к позорному столбу и на другие «услуги», которые страшно называть… Здесь же указываются сопутствующие накладные расходы, такие как стоимость установки столба, цены на пеньковую веревку, которой скручивали жертву, на торф и деготь для костра и даже во что обошлось вино для тюремщиков… (там же, с. 430–435).
Все строго по установленному прейскуранту, никакого произвола. Склоните головы перед законом!
Юридическая сторона преследования ведьм неотделима от нравственных оправданий жестокости и репрессий.
Наказание ведьмы представляется не жестокостью, а «вынужденной самозащитой» общества от дьявольских происков и актом спасения заблудшей души. «Лишение закоренелых еретиков жизни в конечном счете идет им на пользу, ведь чем дольше они живут, пребывая в своем заблуждении, тем больше людей совращают и тем на бо́льшие проклятия себя обрекают» (кардинал Беллармино — цит. по: Роббинс, 1996, с. 204). Казнь ведьмы — единственный способ воспрепятствовать дьявольским проделкам и спасти душу раскаявшейся грешницы.
На ведовских процессах разрабатывается и выстраивается изощренная апология применения пыток.
Ведьма обязательно должна сама чистосердечно сознаться в своих прегрешениях. А, по мнению инквизиции, только признание, сделанное под пыткой, идет от сердца и является подлинным, без пытки ведьма или вовсе не признается, или признается, только чтобы избежать последующих мучений (Роббинс, 1996, с. 356). Так что не пытать нельзя, и пытка становится неизбежным спутником ведовских процессов.
«Какое бы наказание мы ни назначили ведьмам, — писал в XVI веке просвещенный юрист и экономист Жан Боден, — …это ничто по сравнению с мучениями, которые уготовил им Сатана, не говоря уж о вечной агонии, которая приготовлена для них в аду, поскольку земной огонь не может гореть более часа или около того, пока ведьма не умрет» (цит. по: Роббинс, 1996, с. 204).
Даже в Англии, где пытка запрещалась обычным правом, в судах над ведьмами практиковались различные издевательства, по сути являвшиеся пытками.
Самая изысканная и технически совершенная пыточная система была в Германии. Пытки педантично подразделялись на предварительные, заключительные и дополнительные, а также на обычные и чрезвычайные, причем существовали инструкции, где каждому виду дознания рекомендовался наиболее подходящий пыточный инструмент. Помимо этого практиковались всяческие истязания, не считавшиеся пытками, вроде многодневного лишения сна, кормления только соленой пищей, привлечения к ответу родственников и т. п. (Роббинс, 1996, с. 341–346).
Для удобства судопроизводства бредовые показания, вырванные под пытками у обезумевших от боли жертв, унифицировались. Для этого был разработан список вопросов, которые инквизиторы обязаны задать ведьме на дознании. Один из таких стандартных листов, включавший 29 вопросов к ведьме, использовался судьями Кольмара (Эльзас) год за годом на протяжении трехсот лет: «…Как ты стала ведьмой?.. Как имя твоего хозяина из числа злых демонов?.. Кто тот, кого ты выбрала своим инкубом?.. Кто твои сообщники по злым делам?.. Как был организован банкет на шабаше?.. Какие бури ты вызывала и кто помогал тебе их вызывать?..» (там же, с. 14, 348–349).
Регламентировались также способы казни и последние «милости», такие как удушение перед сожжением или замена сырой медленно горящей древесины в костре на сухую. В Нейссе (Силезия) палач настолько усовершенствовал технологию казни, что лет на триста опередил свое время и предвосхитил фашистские Освенцим и Дахау: он сконструировал особую печь, в которой только за 1651 год сжег 42 женщины (там же, с. 107).
Питер Брейгель. Правосудие (1559–1560). Гравюра. Фрагмент
Бесспорно, опыт преследования ведьм внес свою лепту в пыточное мастерство» всех последующих «охот на людей».
Сквозь толщу времени проступают узнаваемые черты юридической практики беззакония.
Прежде всего, само понятие преступления, совершая которое любой и каждый становится врагом рода человеческого (врагом народа или нации), должно стать «резиновым» и предельно аморфным. Никто точно не скажет, какие именно правонарушения квалифицируются соответствующим образом. «Никогда нельзя составить некий полный перечень "опасных для государства" действий, поскольку никогда нельзя предвидеть, что может угрожать руководству и народу когда-либо в будущем» (Nazi conspiracy, vol. 4, p. 881 — цит. по: Арендт, 1996, с. 555). Это цитата не из ведовских процессов XVI–XVII веков, это высказывание нацистского теоретика и губернатора Польши Ханса Франка.
Далее, по логике террора, обвиняемый «уничтожается как юридическое лицо» (Арендт, 1996, с. 580), он не может оправдаться, у него нет адвоката, а судопроизводство сводится к формальностям. Неформальны только муки и пытки.
Экономическая составляющая террора также удивительно постоянна. Три века охота на ведьм «питалась» конфискацией имущества осужденных. Конфискация имущества осужденных была обязательной практикой как во времена борьбы с еретиками, так и во времена сталинизма и гитлеризма. Конфискация имущества — надежная «смазка» для бесперебойной работы репрессивного механизма и активного поиска все новых и новых жертв во все века.
И что существенно, государство никогда не нападает, оно всегда защищается, защищается от всех видов инородности и инакомыслия, от ведьм, от коммунистов, от евреев и от врагов народа. «Посредством уничтожения опасных лиц служба безопасности хочет отвратить опасность, угрожающую нации, независимо от того, какое преступление могли бы совершить эти люди» (Th. Maunz — цит. по: