– Ну, это смотря, кто такие для вас порядочные люди, – сказал майор Жабников открывшему двери заспанному сторожу.
Тот был немолод, розовощек, в мятой косоворотке. И синяком под глазом, напоминавшим кляксу.
– А вот и бог Пан, – заметил я. – Вот где Великие Дионисии с утра до ночи!
– Кто такие? – сморщился сторож.
– Полиция, любезный, дорогу нам, – Жабников отодвинул хмельного сторожа и вошел в вестибюль.
– Не признал, не признал, – уже в спину им стал кланяться розовощекий пожилой сторож с фингалом. – Хотите, девочек разбудим?
– Заткнись, – вполоборота бросил Жабников.
Вестибюль, а за ним и холл были обшиты розовым материалом. Висели аляповатые картины с дамочками в париках, с обнаженной грудью, открытыми ногами; с игривыми кавалерами вокруг них, слетевшимися точно пчелы на мед.
– Мы господам всегда услужить головы, – заметил сторож.
– Тебе же сказали – заткнись, – послышался с лестничного марша женский голос.
– Да что случилось-то? – вопросил сторож.
– А то и случилось, – к ним спустилась немолодая дама с немного отечным, перепудренным, но все еще хранившим остатки былой привлекательности лицом, и даже в летах сохранившая волнующие формы. Ее плечи и начало пышной груди были вызывающе открыты – мадам все еще хотелось выглядеть красоткой. – Доигрался наш постоялец. Донесли-таки! Видишь, вся полиция Семиярска тут!
– А-а, – протянул сторож. – Тогда ясно… он того… лишковал в эти дни, ой как много лишковал! Рукоприкладствовал даже…
– Доброе утро, мадам Ракитина, – холодно поздоровался майор Жабников и, еще не совсем понимая, куда клонит хозяйка, грозно спросил: – Горазд Рыжин у вас?
– Я ж говорила тебе, – мадам обратилась к сторожу, – сколько бы веревочке ни виться, конец будет. Он уже по всем нашим девкам прошелся, – объяснила она Жабникову, взглядом профессионалки разглядывая мужчин, – всех, кто живет в этом доме, поимел, разве что кроме меня, Матрены и сторожа нашего. А Люльку Ссадину и Милку Колбасьеву уже и отлупить успел. Особенно Люльке досталось. Они теперь переживают. За мордашки-то свои. А теперь запой у него. И все равно посещать его требует, – с усмешкой добавила она. – Ну, так деньги уплочены, – пожала полными голыми плечами мадам, – мы готовы порадовать Горазда Никитича. Лишь бы не колотил больше никого. Кто вызвал-то вас?
– Вам лучше этого не знать, мадам, – сказал майор Жабников. – К вашему публичному дому это отношения не имеет.
– Вот как?
– Именно так. Он вооружен?
– Кто, Рыжин?
– Разумеется.
– Да он в стельку! – развела она руками. – Был у него револьвер – так мы его убрали от греха подальше.
– И на том спасибо. А теперь проводите нас к нему.
– Матрена! – крикнула мадам Ракитина.
– Матрена! – завопил сторож.
Вышла еще одна женщина, пожилая, что ведала тут по хозяйственной части. Одетая скромно и грозная видом.
– Отведи господ полицейских к Рыжину, – попросила Ракитина.
– Слушаюсь, мадам, – ответила та. – Идемте, – кивнула она на лестницу. – Я бы сама его скрутила, бывали дела, да уж больно здоров!
Мы вышли на второй этаж. Из дверей выглядывали заспанные мордашки девиц. Парочка чмокнули губами в направление полицейских. «Я свободна, господа! – сказала одна. – Милости просим!»
– А блудницы-то хороши! – прошептал Степан мне на ухо. – И дом красив, и девки что надо! У-ух!
– Тс-с! – бросил я. – Не за тем мы здесь! А домик и впрямь веселый! – не смог не согласиться я. – «Мулен Руж» прям!
Из одной двери высунулась мордашка с подбитым глазом и распухшим носом.
– К Рыжину, господа полицейские? – спросила она.
Наша принадлежность распознавалась этими дамами сразу.
– К нему, красавица, – ответил один из сыскарей.
– Пристрелите его, – посоветовала она.
– Скройся, Люлька! – вполоборота рявкнула на нее Матрена.
Та с неохотой закрыла дверь. Мы вошли в апартаменты развратника и выпивохи. Он лежал в середине комнаты на боку, с задранной рубахой, голым вывалившимся брюхом, подложив ручищи под голову. И тяжело храпел.
– Забирайте вашего клиента, господа жандармы, – сказала Матрена.
– Опять везение? – усмехнулся Жабников.
– Сейчас увидим, – ответил я.
Мы обошли его кругом. Несмотря на свою фамилию, волосы и бороду Рыжин имел смоляные. Сальное лицо его горело от выпитого алкоголя. Он был похож на обожравшегося до полусмерти кабана, которому ни до чего нет дела. Даже до нагрянувших охотников! Жабников пнул тушу, но Горазд Рыжин только тяжело и громко всхрапнул. Пнул еще раз, но тот лишь неохотно дернулся. Тогда Жабников склонился над дрыхнувшим клиентом публичного дома.
– Рыжин! – на ухо ему завопил Жабников. – Горазд Рыжин!
Майор, жилистый и сильный, раскачивал его и так и сяк. Но тот лишь заливался храпом. Матрена, сторож и несколько девиц, которых этот бугай совсем недавно употребил по женской части, советовали, как им лучше трясти тушу. Но вот он стал приходить в себя. Бугай разлепил глаза и зачмокал губами.
– Рыжин Горазд! – Жабников склонился еще ниже. – Ты меня слышишь! Обезьяна?!
– У-у, лапуля! – прочмокал тот, тяжело поднял ручищу и похлопал широченной пятерней майора Жабникова по небритой щеке. – Водочки еще принеси, соловей!
– Вот сволочь, – пробормотал семиярский сыскарь Жабников. – Как таких земля носит? – Он распрямился. – Кадушку с ледяной водой, немедленно! И в наручники его! Утоплю гориллу!
Еще через полчаса дом терпимости с броским названием «Мадам де Помпадур» вздрогнул от диких воплей охочего до девок, водки и рукоприкладства бугая-клиента. Дело происходило в прачечной. Рыжин бился, как белуга в сетях, в гигантской кадушке, куда набросали снега и льда и залили водой из колодца. Четверо полицейских держали его там, придавив доски к деревянным краям, а кто и сев на них. И ревел Горазд Рыжин тоже как белуга, а то и почище. Стекла дрожали в рамах по всему трехэтажному особняку. Девицы смеялись до слез, наблюдая за тем, как мучается их недавний полюбовник. А Люлька Ссадина, с фингалом и распухшим носом, приговаривала: «До смерти его топите, до смерти!» И Милка Колбасьева, с разбитой губой и распухшим ухом, брызгала слюной: «Чтоб тебя черти в аду век так мучили!» Только через полчаса хмель стал выходить из Горазда Рыжина, и он запросил пощады.
– Мадам, мадам! – заплакал он. – Я больше не буду девок трогать! Истинный крест не буду! – он даже пытался перекреститься в кадушке, но положение и наручники мешали ему. – Отпустите!
– Не знает еще и не гадает, кто по его душу пришел, – усмехнулся Жабников.
Доски сняли с кадушки, борова выволокли наружу и поставили на колени. Только тут он увидел, что его окружают крепкие мужчины с суровыми лицами.
– Дамы, вон подите! – прикрикнул Жабников.
– Слышали, девицы, мы не нужны господам полицейским, – бросила мадам. – По своим кабинетам, быстро! – и сама закрыла дверь прачечной с той стороны.
– Г-господа полицейские? – переспросил Горазд Рыжин – у него зуб на зуб не попадал, и от холода, и с жуткого похмелья.
И вновь нам не стоило терять понапрасну времени.
– Мы знаем все, Горазд Рыжин, – ледяно сказал майор Жабников.
– Все? – тяжело сглотнув, переспросил тот.
– Все, – кивнул Жабников. – Про то, как ты заплатил Пузанько, тому, что Сукин, и Штрило деньги за убийство Треглядова, секретаря губернатора. Знаем, что тебя послал твой хозяин Дармидонт Кабанин.
– Я ничего такого не знаю, – замотал тот головой, расплескивая капли воды со смоляной шевелюры и бороды.
– В кадушку его, – приказал Жабников. – И снега туда!
– Не надо! – завопил тот.
– Говори тогда, – потребовал майор.
– Не знаю, о чем вы! – очень жалостливо заплакал тот.
– Говори, Горазд Захарыч, – вдруг вышел к нему Степан Горбунов.
– Степка, и ты здесь?! – изумился тот, только сейчас разглядев человека Кураева.
– Все кончено, Горазд Захарыч, – вздохнул тот. – Твоего хозяина сам царь-батюшка повелел найти и предать суду, ему ничто прощено не будет, и дело осталось за малым – найти его. С тобой или без тебя, а господа сыскари все равно найдут. А ты будешь день за днем в этой вот кадушке бултыхаться. Надо тебе это? А потом всю жизнь в колодках в Сибири землю грызть. Это после таких-то девок, а?! Хочется?
– Не-а, – честно ответил Горазд Рыжин.
– Вот видишь, – покачал головой Степан. – Пономарь нам все уже рассказал, про тайник Дармидонта Михайловича в том числе. Он теперь, Пономарь, может, и тюрьмы даже избежит. Ведь он-то никого не убивал!
– И я никого не убивал! – воскликнул Горазд. – С девками, может, чересчур зол был, но так иным нравилось!
– Вот ведь животное, – покачал головой Жабников.
– Говори все, что знаешь, – посоветовал Степан, – и отделаешься малой скорбью. Верно я говорю, Семен Семенович?
– Верно, – кивнул тот.
– Помоги и ты царю православному, Горазд, – подсказал Степан Горбунов. – Дело советую. Спасай шкуру.
– В церкви он прячется, той самой, под Симбирском, которую на свои деньги построил, да та рушиться стала! – горячо, шепотом проговорил Рыжин. – Там подвалы глубокие! Есть где схорониться! А места этого боятся все! Говорят, проклятое место! Оттуда даже людишки ушли, когда колокол упал и дьячка задавил, а потом трещина по колокольне пошла и золото с куполов осыпаться стало! Бояться все того места! Туда я должен был добраться-то после того, как секретаря губернаторского повесют!
– Так Дармидонт Кабанин и сейчас там? – спросил я.
– Точно так! – кивнул боров. – Ждет меня!
– Спасибо, Степа, – я хлопнул своего товарища и спутника по плечу, когда мы отошли в сторону. – Не ожидал я такой подмоги. А ведь все сходится, – я поднял глаза на майора. – И генералу Палеву пришла телеграмма из Симбирска, что видели там, на юге губернии, людей похожих на Кабанина и его разбойников. Только без бороды был Дармидонт Михайлович!
Майор Жабников поглядел на себя в узкое зеркальце на стене.