Марцери шагнул из сотворенного им же самим портала и стремглав кинулся к одному из массивных деревянных стеллажей, сплошь уставленному склянками с жидкостями самых разнообразных цветов и оттенков. Он так спешил, что опрокинул пару резных дубовых стульев, смахнул со стола поднос с приготовленными для него явствами и вместо заклинания «Свет свечей» протараторил «Свет и огонь», чем поджег дрова в камине, а заодно и одну из роскошных портьер. Взбешенный этим досадным промахом, старый маг стал сыпать тысячами проклятий, большая часть из которых адресовалась отнюдь не куску золоченой парчи, что некогда мирно висел над окном, а некой «проклятой старой ведьме».
Несмотря на опасность, что огонь с портьеры перекинется прямиком на стоящую невдалеке мебель, Марцери не стал его тушить. Трясущимися от бешенства и нетерпения руками он схватил с полки два пузырька с красной и чернильно-черной жидкостью и немедленно залил их содержимое себе в глотку. После чего старый маг словно окаменел. Он так и стоял, держа в руках опустевшие склянки, закрыв глаза, прислушиваясь к эффекту, который должны были произвести снадобья.
Как раз в этом состоянии его и застал примчавшийся на шум слуга по имени Жила. Он прибежал снизу по крутой винтовой лестнице, и прямо-таки остолбенел на последней из ее ступенек, когда обнаружил своего господина недвижимо стоящим на фоне языков хищного кровожадного пламени. В первое мгновение Жила подумал, что огонь ― это часть какого-то ритуала, который проводит старый маг, но присмотревшись, понял, что это вовсе не магия, а самый что ни на есть взаправдашний пожар. Именно поэтому верный своему долгу слуга стрелой кинулся его тушить.
Что касается Марцери, то он продолжал сохранять прежнюю невозмутимость и будто бы даже не замечал всего происходящего вокруг. Однако когда горящая парчовая портьера была таки сорвана с карниза, залита графином отменного красного вина и затоптана ногами, старый маг все же снизошел до вопроса:
— Жила, какого дьявола ты тут натворил? Почему не применил пожирающее огонь заклинание? ― негромко произнес он. ― Я ведь учил тебя.
— Я… я… ― растеряно пролепетал широкоплечий здоровяк в длинной, до колен, коричневой камизе, очень напоминающей монашеские балахоны братства «Неистового огня». ― Я не ведал получится или нет, вот и поступил по-простому, как всегда, одним словом.
— Как всегда… ― пробурчал Марцери и вернул опустевшие склянки обратно на полку. ― Бестолочь!
— Виноват, господин, ― пролепетал слуга, но вместо того чтобы раскаяно понурить голову, стал как-то странно коситься на мага.
— Чего пялишься?! ― Марцери, конечно же, заметил.
— Провались я в Тартар, никак вы опять с гоблинской мочой искрементировали? ― Жила по-бабьи всплеснул руками.
— Экспериментировали, дурак!
Порицая тупоумие слуги, Марцери сокрушенно покачал головой, после чего все же произнес «Свет свечей». В тот же миг к свету жарко пылающего камина добавилась целая россыпь огоньков на вспыхнувших восковых свечах. Полдюжины из них находились в двух массивных канделябрах, стоящих по обеим сторонам от большого зеркала в золотой раме. Вот к нему-то и подошел старый маг. Он долго и придирчиво изучал свою тощую изборожденную морщинами физиономию пока, наконец, не кивнул удовлетворенно.
— Понемногу отпускает, ― старик подбадривающе подмигнул своему отражению. ― Хорошо. А то ведь так и оттек легких можно схлопотать. Н-н-да… надо будет непременно поправить здоровье. И чем скорее, тем лучше.
— У меня как раз есть то, что вам нужно, ― верный слуга обрадовался, что может угодить своему господину.
— Неужели? ― глава братства «Неистового огня» с нескрываемым любопытством покосился на Жилу, и тот совершенно отчетливо разглядел, как в глазах мага вспыхнули дьявольские огоньки.
— Да. Пришла сегодня днем, ― подручный главного чародея империи раболепно заулыбался и потер свои волосатые лапы. ― Молодая, пышногрудая, дочь какого-то купца. Папаша присмерти, вот она и примчалась просить великого мага о чуде.
— До сих пор ждет, говоришь? ― Марцери плотоядно улыбнулся.
— Как вечереть стало, девка домой засобиралась, папеньку, мол, проведать, да только я ей не позволил. Напоил красотку отваром из кореньев желтого крестоцвета, так та тот час и уснула. Сейчас в опочивальне лежит, вас дожидается.
— А ты ее случаем не отравил, коновал ты этакий? ― явно повеселевший маг двинулся в сторону винтовой лестницы. ― Желтый крестоцвет штука сильная и коварная.
— Что вы, господин, как можно! ― Жила кинулся вслед за Марцери. ― Я проверял. Спит она. Просто спит.
— Хорошо, ― старый колдун жестом остановил слугу. ― Прибери здесь все. Если понадобишься, позову.
Марцери ушел, а Жила, дождавшись когда шаги хозяина затихнут, поднял с пола холодного фазана. Слуга обтер его о край своего плаща, разломал и жадно откусил здоровенный кусок. Мясо оказалось нежное и необычайно вкусное. От удовольствия Жила замычал. Да, для его хозяина готовит лучший придворный повар, тот же что ублажает чрево самого императора Ригера. Жиле очень редко удавалось попробовать что-либо из его кулинарных шедевров, но сегодня… сегодня явно тот самый редкий счастливый случай, и Жила будет последним дураком, если его упустит.
Подручный Марцери поднял с пола поднос, положил на него фазана и поставил на стол. После этого он полез в один из шкафов и аккуратно, почти с трепетом, извлек оттуда початый бочонок с вином. Именно этим божественным нектаром и был наполнен тот графин, из которого Жила щедро поливал пылающую портьеру. Великолепное сардийское вино! Теперь уже будет практически невозможно определить сколько осталось внутри бочонка, а сколько погибло в адском огне. Жила обрадовался этому открытию и сразу до краев наполнил один из пузатых золотых кубков. Возвращения хозяина он не опасался. Старый маг будет занят половину ночи, а то и подольше.
Сделав один большой глоток, Жила подумал, что было бы совсем неплохо, кабы эта девка утопала отсюда на своих собственных ногах, и ему не пришлось бы на полный желудок тащить ее остывающий труп. Пускай выйдет себе из потайной калитки, сжимая в ручонке честно заработанное зелье для своего папаши, а через пару кварталов упадет в какую-нибудь сточную канаву и тихо отойдет в мир иной. Все чинно, мирно, спокойно. Хотя… чего себя обманывать?! Не бывать этакой удаче. Хозяин сейчас далеко не в лучшем состоянии, так что высосет милашку досуха. Э-хе-хе, ― Жила тяжело вздохнул и, не растеряв ни толики аппетита, впился своими кривыми почерневшими зубами в нежное сочное мясо.
Глава 19
Над землей еще клубился легкий утренний туман, а восходящее солнце едва-едва позолотило макушки самых высоких деревьев, когда к заставе, расположившейся на опушке Великого Юльского леса, подъехал небольшой отряд. Всего восемь всадников на рослых и мощных латойских жеребцах. Среди них было четыре рыцаря, два оруженосца, маг, судя по черной рясе из братства «Грозового неба», и еще один очень странный хомос: невысокого роста, с узкими раскосыми глазами и двумя тонкими слегка изогнутыми мечами, рукояти которых торчали из-за его плеч, будто обрубки крыльев у дохлой, поджаренной драконом горгульи. Именно этот путник и вызвал у имперских стражников наибольший интерес.
— Кто таков? Откуда? — здоровенный бородатый детина, очевидно старший заставы, уставился на низкорослого своими бесцветными рыбьими глазами.
Услышав эти вопросы, один из рыцарей резко развернул коня, дабы прийти на помощь своему спутнику, да только не успел. Низкорослый решил самостоятельно объясниться со стражниками:
— Я учитель фехтования. Зовут меня мастер Зига. Родом я из Жадо. Сейчас направляюсь в столицу, — с жутким акцентом прошепелявил обладатель двух странных клинков.
— Фех… чего? — не понял стражник и оглянулся на двух своих подручных, стоящих рядом.
— Сдается мне, это какое-то бранное слово, — угрюмо прогудел один из них.
— А о городе с таким чудным названием я и не слыхал никогда, — подписался второй.
— Угу, — согласился с обоими мнениями старший заставы и взгляд его мутных рыбьих глаз вновь перекочевал на всадника. Только на этот раз давешние подозрительность и недоверие переросли в нем в настоящую угрозу.
От такого поворота дел низкорослый путник весь напрягся. Правда, внешне это выглядело вовсе не как готовность немедленно ринуться в драку, а скорее напоминало извечное рыцарское высокомерие по отношению к простолюдинам. Вот только тут имелась одна небольшая проблемка: всадник не был рыцарем, так что подобное пренебрежительное отношение к трем вооруженным людям, тем более стражникам, грозило очень и очень нехорошими последствиями. Чем бы все закончилось, неизвестно, кабы в разговор не вмешался один из рыцарей:
— Фехтованием в Жадо именуют искусство боя на мечах. — Возглавлявший отряд воин в черных доспехах медленно, демонстрируя самые мирные намерения, подъехал к стражникам.
— На мечах? Правда что ли? — в голосе мужчины, с детства сроднившегося с оружием, появился первый проблеск уважения, который тут же потускнел и поблек, как только стражник оценил габариты заморского гостя. — Что-то мелковат ты для бойца. Небось папаша у тебя из гномов? — Это было сказано вовсе не для смеха, а скорее выяснения личности чужеземца, шастающего по дорогам империи. Хвала богам, у низкорослого мечника хватило мозгов, что бы это понять.
— Мой народ не очень высокого роста, — гордо ответствовал он. — Зато мы не проиграли ни одной войны.
Это заявление произвело должное впечатление. Огорошенные стражники даже не заметили, как по губам рыцаря в черном проскользнула ехидная ухмылка, однако он тут же опомнился, глянул в сторону быстро поднимающегося из-за горизонта светила, и тут же поспешил перейти к делу:
— Мы спешим, так что давайте поскорее решим с подорожной. — Воин махнул одному из оруженосцев: — Планше, ну-ка отсчитай служивым восемь монет.
— Будет исполнено, господин Д’Артаньян, — слуга одетый в простую не очень свежую холщевую рубаху, поверх которой красовался потертый колет, явно перешедший к нему в наследство от господина, стал доставать кошелек с баронским гербом.