нку и нездешний загар. Полковник и по собственному кабинету не ходил, а прохаживался, с артистической небрежностью припечатывая каблук, на некоторую долю фиксируя перед очередным шагом, словно давая возможность вдоволь полюбоваться всем присутствующим.
— Ты понимаешь, зачем я тебя пригласил?
— Откуда ж нам, сирым, знать.
— Не прибедняйся. Все ты знаешь, а не знаешь, так догадываешься.
— Хотите предложить карьеру сексота?
— Ну, если без обиняков, то да. Хотя, если понимать под «сексотом» то, что понимает большинство людей, то мой ответ отрицательный. Скажем так, не секретный сотрудник, а секретный агент.
— Есть какая-то разница?
— Полагаю, что да.
— И какой же код мне будет присвоен? Два ноля или три?
Полковник снисходительно улыбнулся.
— На это даже не замахивайся.
— Что, рылом не вышел?
— Не вышел, — полковник кивнул. — Впрочем, могу признаться: чем дольше живу, тем больше путаюсь. Раньше как-то думалось легче. И человечество проще делилось. На профессионалов и дилетантов. А вот на старости лет вдруг выяснил, что дилетантизм-то, оказывается, вещь скользкая и крайне интересная. — Аристократическим мизинцем хозяин кабинета поскреб макушку. — Взять того же Майкла Вентриса. Повторил подвиг Шампольона, не будучи специалистом по языкам. Захотелось, видите ли, — и сел за расшифровку! В результате появились письмена античных греков. А ведь над этим бились целые институты, десятки и сотни ученых мужей! Такие вот пироги! Истинных универсалов нет, и всякая специализация по-своему чревата. Вывод печальный — крутись, как хочешь.
— Что вы и делаете в настоящее время.
— Что мы и делаем, — просто согласился полковник. — Суть в том, Валентин, что многое изменилось. Пока ты парился на нарах, страна три раза кувыркнулась через голову. А сейчас и вовсе готовится к какому-то сальто. Поэтому не стану скрывать, мы нуждаемся в людях и мы их ищем. Всюду, где только предоставляется такая возможность.
— Вы полагаете, что я вам подойду?
— Ну-ну, не кокетничай! Перечислять твои достоинства я не собираюсь Ты не дама, я не кавалер.
— Тем не менее, что-то не верится. Сидел, сидел — и вдруг понадобился.
— Верно! Но я уже сказал, ситуация изменилась. И не от хорошей жизни мы стали просматривать черные списки.
— Гниение начинает брать верх над усилиями санитаров? — криво улыбнулся Валентин.
— Тепло, — полковник усмехнулся. — И уж коли мы заговорили об этом, сразу скажу: прошлые твои истории нас не интересуют. Ни исчезновение общака, ни твои возможные партнеры. Более того, могу поделиться кое-какой информацией. Думаю, она тебя порадует. Ни один из фигурантов, проходивших по твоему делу, так и не дожил до сегодняшних дней. Алоис погиб в автокатастрофе, Малютина расстреляли в собственной машине из автоматов, Сулик укатил в Грецию, но и там его кто-то достал. По официальной версии — утонул, бедолага, в море. Такая вот, понимаешь, незадача.
Остановившись, Константин Николаевич глянул на гостя в упор.
— Ну? Интересуют еще какие-нибудь персоналии?
Валентин сухо сглотнул. Это был отменный крючок, и ему стоило большого труда не заглотить наживку. О Юрии с Викторией он так ничего и не спросил.
— Что ж… Нет вопросов, нет проблем. Можно продолжать беседу.
Валентин в замешательстве потер кончик носа. Слушая разглагольствования полковника, он привычно выискивал скрытую ловушку, сторожил ухом нечаянное слово, вглядывался не в образ, а в тень. Бойтесь данайцев, дары приносящих, — и так далее, и тому подобное. В чудо не верят, страшась будущих разочарований. По той же самой причине не отваживаются на любовь. Но будет ли хуже человеку, угодившему в капкан, слышащему рычание разгуливающих поблизости хищников?
Полковник опять заговорил — и вновь как-то странно, по кривой огибая доступное, предпочитая изъясняться замысловатыми иносказаниями:
— …Так уж выходит, что сперва полноту мужчин замечают любовницы, чуть позже — супруги, а после и они сами. Некоторое время — иногда довольно длительное разбухающие телеса удается маскировать под одеждой, но в последней наиболее критической стадии происходит психологический перелом — и впервые на все попытки похудеть, убрать и сбросить лишнее откровенно машут рукой. И с лицами идущих на амбразуры — в магазинах приобретают костюмы на два-три размера больше предыдущих, в питании перестают соблюдать какие-либо режимы. Нечто подобное, Валентин, наблюдается и на нашей замурзанной планетке. Люди подобно микробам обживали ее на том или ином континенте, росли, меняя дубины на арбалеты, звериные шкуры на полотняные туники, воздвигая храмы и пирамиды, вымирая и вновь возрождаясь. Землетрясения, цунами, всемирные потопы — ничто не уничтожало нас полностью. Всякий раз какой-нибудь лихой Ной обязательно выживал. Забирался в пещерку, на гору, на плот, и все начиналось сызнова — дубины, арбалеты, порох китайского Прометея. Кстати, возможно, вовсе и не китайского, но это уже не столь важно… Я лишь хотел сказать, что истинного прогресса никогда не было. Его выдумывали оптимисты. А мы толклись на одном месте, крутились, как ослепленные мельничные лошадки. И не по спирали, а по самому банальному кругу. История циклилась, не обращая внимания на цифры старого и нового летоисчислений. И даже в главном мы в сущности повторялись: Адам и Ева, Эней и Дидона, Ромео и Джульетта… Мы не знаем ни имен первых царей, ни имен первых демократов-республиканцев. Но уж во всяком случае это не были ни Дантон с Робеспьером, ни даже Брут с Кассием. Лозунг: «землю крестьянам!» в те далекие времена повторяли народные трибуны, заменяя лишь слово «народ» на «плебс». Природа, как пес, побывавший в блошином цирке, стряхивала с себя назойливое человечество, а оно вновь и вновь размножалось, раскачивая землю сильнее и сильнее. В конце концов мы добились своего. Медленно, но верно Земля одолела те несколько шажков, что отделяли ее от пропасти. Да, да! И не надо смотреть на меня такими глазами! Я не фаталист и не поклонник капиталистических сюров. Я только констатирую факты. Впервые тот самый плебс, о котором столько разглагольствовали бородатые мыслители, восторжествовал везде и всюду, обратив пожелания трибунов в розовые реалии… — Полковник шумно вздохнул.
— Некогда греки-ахейцы покорили более высокую культуру критян, а вскоре после Троянской войны варварские полчища дорийцев тайфуном прошлись по всему Балканскому полуострову, выжигая греческую цивилизацию до третьего колена. Увы, все повторяется, но в более пугающих масштабах.
— Я так понимаю, на горизонте опять замаячили правнуки дорийцев?
— Примерно так.
— Значит, даешь очередного спасителя? Даешь мессию?
Валентин не мог удержаться от иронии, — очень уж прозрачное предисловие преподнес ему собеседник, однако полковник и не думал сердиться.
— Всякий, следующий велению совести, автоматически становится мессией. Мессий одиночек не было и не будет. И Христос не был мессией, он был лишь великим примером, ибо мир спасают не оптом, а в розницу. И каждый начинает с самого себя, своего крохотного окружения. А когда один решает за всех, когда по мановению какого-нибудь Троцкого миллионы бросаются на другие миллионы… — Полковник поморщился. — Таких, братец, оптовых спасателей надо бы к ближайшей проруби — да в холщовый мешок с пушечным ядром.
— И кто будет это делать? Очередной оптовик?
Лицо полковника посмурнело. В глазах проблеснула сиреневая тоска, и Валентин ощутил невольный озноб. Люди с такими глазами действительно готовы на мессианские походы. Болотом и мглой веяло от этого взгляда. Все «да» и «нет» полковником были произнесены. Он не размышлял, он попросту витийствовал — о том, что было для него давным давно решенным.
— Вы думающий человек, Валентин. И не чураетесь принципов, — полковник задумчиво глядел в стол перед собой. Перейдя на «вы», он и говорить стал суше, как-то отчужденнее. — Я думаю, нам с вами по пути. Да вы и сами скоро это поймете.
— Однако мне хотелось бы знать! Хотя бы в общих чертах… Чем именно мне придется заниматься?
— Разумеется, чистой работы вам никто не предложит. Но это справедливо. Тем более, что кто-то должен разгребать грязь.
— Работа океанического краба?
— Примерно.
— Великолепно! — Валентин понимал, что лучше бы промолчать, но его несло. — Значит, все-таки будем спасать мир?
— Подчищать, скажем так. А спасти его навряд ли уже удастся.
Повторно откатившись от стола, полковник сцепил пальцы на животе, а, точнее сказать, на том месте, на котором в его возрасте у людей прорастают курганы и сферические холмы.
— Сейчас вас проводят обратно. Возможно, с нынешнего дня бои для вас прекратятся. Точнее сказать, это будет зависеть от вашего дальнейшего поведения. Скажу лишь одно: подобные предложения дважды не делаются.
— Один вопрос, если позволите.
— Слушаю.
— Может быть, растолкуете, кто тот старикашка в камере? Садюга-телепат? Еще один Вольф Мессинг?
— Обыкновенный колдун, — полковник поднял седую голову, и взгляды их встретились, точно сошлись два стальных клинка. Шпага службиста оказалась тяжелее. Не выдержав, Валентин отвел глаза в сторону.
Черт возьми! Да там ли он находится, где думает?! Впервые мозг дал ощутимый крен. Валентина словно подтянуло волной к борту вставшего на дыбы судна, откуда с пугающей доступностью распахивался вид на кипящую бездну. Палуба являлась всего-навсего неустойчивым островком, скользкой спиной черепахи, и бездна, поглотившая пространство от горизонта до горизонта откровенно потешалась над людской беспомощностью. Мир держался даже не на трех китах! Он был таким, каким представлялся людям в древние времена — неустойчиво плоским, от края до края заполненным чертями, лешими и ведьмами. Их не было видно днем, но… Отклеивался на одну-единственную секунду ус, неловко слетала шляпа, и подноготный мир проступал в своем истинном свете. Лишь на миг правда приоткрылась Валентину, но и этого оказалось достаточно, чтобы поколебать устоявшееся, поросшее крапивой и чертополохом, во что верилось еще совсем недавно. И то, что продолжал говорить полковник, было Валентину уже не столь уж нужно.