— А я тебе не гребец, Петушок! — последнее слово Шкирят вновь выделил с особой многозначительностью. Все было ясней ясного, и Валентин успел смириться с неизбежным. Обитатели камеры были настроены воинственно, незримые тучи клубились под низким потолком, в воздухе пахло грозовым разрядом.
Кто-то когда-то сказал, а Валентин запомнил: лучше идти, чем стоять, лучше бежать, чем идти. Именно так он зачастую и действовал.
— Значит на ментов решил попахать? — Валентин впился в Шкирята глазами. — Окончательно ссучился?
Такого они не ожидали. Шкирят привстал, кровь бросилась ему в лицо, даже оголенная грудь заметно побагровела. Нутро этого человека вскипало мгновенно. Казалось, он вот-вот лопнет. На этом и строился расчет. Провоцировать — значит опережать события, значит, некоторым образом их диктовать.
— Ну что примолк? Давай поведай браткам, как с кумом на пару водку пьешь. Майор мне кое-что порассказал…
Шкирят с рычанием ринулся в атаку. Валентин ждал этого и с прекрасной позиции ударил атакующего ногой. Мгновением позже обрушил на череп Шкирята табурет. Рядом словно из-под земли вынырнул малый в тельняшке. Кулак его мазнул дерзкого гостя по виску, и лишь от второго удара Валентину удалось увернуться. Дальше последовала банальная двойка. Малый с воплем зажал разбитый нос. Впрочем, идти следовало до конца. Держа в поле зрения приближающуюся ораву, Валентин даванул пяткой по чужим ребрам. Обладателя тельняшки смело. Он уже барахтался у дальней стены.
— По кочкам разнесу! Твари!… — Валентин колотнул серией ближайшего соперника, послал длинный «перекрест» в долговязого соседа. Верзила прикрылся блоком, вполне профессионально ответил разворотом ноги. Спасла всегдашняя реакция, Валентин успел отскочить. Кое-какие очки он отыграл, но желаемого преимущества по-прежнему не получил. Трое против одного — тоже не сахар. Да и не развернуться как следует на такой площади. Хотя, возможно, в этом таился и плюс. Он продолжал присматриваться к противнику. Двое размахивали руками чересчур часто и с той же скоростью изрыгали ругательства. Эти были на виду, — их Валентин не слишком опасался. Верзила же, бритоголовый и широкобедрый, оказался противником из серьезных. Он не спешил нападать, прицеливаясь прищуренными глазами, что-то явно изобретал. Длинные его ноги гвоздили не слишком точно, но с пугающей жесткостью. Не каждый удар можно блокировать, а от таких кувалд сорок пятого или сорок шестого размера долго не поотмахиваешься. Валентин мог бы попробовать взять верзилу на прием, но мешали те двое. Увы, силы и внимание приходилось делить на троих. В противном случае немедленно следовал пропуск. Любой из таких пропущенных ударов мог оказаться роковым. Прыгая из стороны в сторону, Валентин мотал противников, сбивая их с линии огня, заставляя заступать друг другу дорогу, спотыкаться о собственные ноги. Кинься они все разом, и Валентина ничто бы не спасло. Однако участь Шкирята и малого в тельняшке поубавила атакующим прыти. Воочию познакомившись с возможностями Валентина, они предпочли изнуряющее маневрирование, зная, что дальше камеры жертве никуда не деться, и что три грудных клетки в сумме выносливее одной. Увы, это было правдой. Спарринги на две и на три стороны бесконечно не длятся. Мотая противников, Валентин выматывал прежде всего самого себя. Сердце намолачивало на пределе, он крутился юлой, парируя и контратакуя. Хуже всего было то, что они постепенно распределили роли. Верзила атаковал, двое его приятелей страховали, помогая в нужный момент отступать, исподволь готовясь к решающему штурму. Верзилу Валентин и выбрал в конце концов главной целью. Тем более, что нащупал и первую обнадеживающую слабину. Рыженький шустрик, мячиком подпрыгивающий на левом фланге, умел немного, «Челнок» у него выходил неуклюжий, — отскакивая с ударом и без, он спотыкался на ровном месте. И это несмотря на широченную грудь, на мощные руки. Временем на длительный анализ Валентин не располагал. Скользящим шагом он ринулся на верзилу, заставив его отступить. Ежик рыжего замаячил в опасной близости, и, присев, Валентин провел подсечку — именно такую, какую хотел. Рыжий увалень с грохотом опрокинулся на спину, а Валентин бросился к «цели номер один». Он пропустил хлесткий удар в голову, но умудрился подхватить ногу верзилы. Две-три лишних секунды, и он вышел бы победителем в этой схватке, но этих секунд ему не дали. Он уже заваливал верзилу на пол, вывертывая изо всех сил противящуюся ступню, когда последний из пятерых совершенно безнаказанно забежал сзади и ладонями треснул его по ушам. Слепящая бомба взорвалась в голове, чужой кулак дважды гвозданул в челюсть. Сознания Валентин не потерял только чудом. Нырнув в сторону, он выпустил ногу верзилы, и двое, воспрянув духом, вновь стали его теснить. Валентина шатало из стороны в сторону, бомбы, мины и всевозможные снаряды рвались в голове, сливаясь в единый немыслимый фейерверк. Он все еще не падал. И все еще умудрялся попадать кулаками во что-то живое — уже не сильно, мало на что надеясь.
— Живучий, а?
Голос принадлежал верзиле. Остановив приятеля, он примеривался с какой стороны сподручнее добить упорного противника. Скрючившись, Валентин ушел в глухую защиту. За тем, что происходило, он почти не следил. Сознание уплывало, как детская лодочка, спущенная на воду. Оно было еще тут рядом, но ветер задувал в крохотный парус, обещая могучий порыв, и лодочка улетала все дальше и дальше к невидимому горизонту.
Кажется, он уже стоял на коленях, когда за спиной отворилась дверь.
— На место, Гурьин! И ты, Левша, на место!… Хватай его, сержант.
Валентина подцепили под мышки, поволокли вон из камеры. Хлопнула дверь, загремели замки. Уже в коридоре его попытались поставить на ноги, но колени подгибались, земля притягивала с неодолимой силой. Разлепив глаза, Валентин разглядел, что стены коридора выкрашены в багровые тона. Таким же был бетонный пол, сапоги конвоиров, небо за окнами.
— Не переборщили мы? А, сержант?
— Ничего. Еще четверть часа в запасе. Окуни его в душ, дай нашатыря — и на ринг…
На ринг… Это Валентин расслышал и понял. И только теперь осмыслил нехитрую комбинацию майора. С ним не собирались расправляться руками блатных, по большому счету информация о стадионе их давно не интересовала. Просто-напросто тряпочку выжимали до последней капельки. С помощью Шкирята Валентина только довели до нужной кондиции, а теперь его выставят на ринг против какого-нибудь офицера-смершевца — и, разумеется, по категории «А».
Валентин хрюкнул, пытаясь рассмеяться, но звуки, исторгнутые горлом, скорее напоминали плач. У избитых всегда так. Сразу и не поймешь — рыдают или хохочут. Очень уж одно похоже на другое. Валентин сглотнул, принуждая себя к молчанию, кое-как сделал первый самостоятельный шаг. Сержант придержал его за локоть.
— А ты молоток! — пробурчал он с уважением.
Глава 2
От бесконечных баррэ указательный палец совсем онемел. Игра не ладилась. Должно быть, из-за чертовых мыслей о чертовой машине… Леня Логинов отложил гитару, круговыми движениями энергично растер уши. На кой дьявол человеку слух, если нет голоса? Впрочем, наоборот — было бы хуже. Гораздо хуже.
Под потолком дважды моргнул свет. И еще раз. Будто кто-то неведомый оповещал таким образом о неких секретах, наскоро переведенных в нехитрый пунктир морзянки. Машинально Леонид стал отмечать: два длинных, короткий, снова короткий, пауза. Еще пара коротких и уж такой длинный, словно кисть радиста залипла на треклятом ключе.
Леонид раздраженно поглядел на тронутую сальной мутнинкой лампу. Возникло дикое желание протянуть к ней руку, стиснуть до боли в пальцах, раздавить грушевидную капсулу. Он скрипнул зубами. Все верно — схватить и раздавить, чтобы прервать трепет блеклого сияния — вечно желтого, искусственно недозрелого. А еще лучше — ощутить в ладони шишковатый редковолосый череп того неуклюжего радиста и раздавить вместо лампочки. Хруп, и все…
Покосившись на гитару, он вяло поаплодировал самому себе. Встав с дивана, прошелся взад-вперед по комнате. Чепуха! Конечно, все чепуха! Моргающий свет, секреты, радист… Морзянкой здесь и не пахло. Где-то поблизости опять трудилась сварка, и бенгальским фейерверком догорали ворованные электроды. Может быть, ставили решетки на окнах, а может, крепили стальные двери. Сейчас все вокруг укреплялись и баррикадировались. Тотальная феррумизация в ожидании надвигающейся эпохи ржавчины. Из простеньких косостенных квартирок люди переселялись в бронированные сейфы. Дома превращались в подобия банков, а их обитатели — в банкиров, весь капитал которых состоял из собственных вибрирующих душонок.
В который раз Леонид приблизился к окну, рукой отвел штору и нервно прикусил губу. Все та же машина красовалась перед подъездом. Бежевая «Судзуки» с едва просматриваемым сквозь лепнину грязи номером. Лакированная, всхрапывающая выхлопами лошадка, готовая в любую секунду взрыть наледь шипованной резиной.
Логинов смотрел на иномарку и щурился. Машина и впрямь попыхивала ядовитым дымком, но это ровным счетом ничего не значило. Никуда она не собиралась ехать. Ребятки, притаившиеся в чреве японского драндулета, попросту грелись. Рослые увальни, истомившиеся от вынужденной неподвижности. Зима — не лето, и каждые пятнадцать-двадцать минут приходилось заводить двигатель, включая внутренний обогрев. Искусственное тепло быстро заполняло салон, двигатель вновь затихал, жиденькая струйка выхлопов исчезала.
Леонид отшатнулся от окна. Господи! Да ведь он сходит с ума! Мало ли машин торчит ежедневно под окнами! Ну, ждут кого-нибудь! Почему обязательно его?!
Перейдя в соседнюю комнату, Леонид попытался рассмотреть номер машины. Если что, хоть весточку будущим ищейкам оставит. Какому-нибудь новоявленному Путилину. Или нет их нынче? Ни Путилиных, ни Холмсов?…
Щелкнув авторучкой, он оторвал от газеты клочок, быстро записал. Букву и первые две цифры. Дальше было не разобрать. Глинистые разводы, снег… Леонид подался вперед. Это еще что такое? Сквозь заднее стекло машины просматривалось мутное пятно. Что-то светлое, но что? Чья-то рука? Или лицо? Если лицо, значит, его сейчас тоже разглядывают. Великолепно! Леонид перевел взор на боковое зеркальце автомобиля, и, конечно же, ему показалось, что зеркало развернуто излишне круто.