— Тогда бы уже завтра парламент собрался на чрезвычайное заседание!
— Само собой. Я только пошутил.
— Мне сообщили, что контакта с омоновцами избежать не удалось. Это правда?
— Так ведь шустрые ребята! Как было за ними уследить? И моторы форсированные. Одну нашу группу омоновцы взяли практически в кольцо. Пришлось парням открывать огонь на поражение. Представьте себе, если бы кого-нибудь взяли живыми! Но, слава богу, вырвались. И теперь виноваты во всем, разумеется, нацисты. То бишь — «черные».
— Когда они начали действовать?
— Подбивали их на одиннадцать вечера, но Петренко решил перестраховаться. Неожиданно перенес акцию с одиннадцати часов на двенадцать, — Клим Лаврентьевич хмыкнул. — Стратег доморощенный! Думал всех перехитрить!… В общем начали чуток позднее, из-за чего, наверное, и упустили того же Фана. Но в общем все прошло по оговоренному графику. Адреса «черным» подбросили вовремя, оружием их снабдили еще раньше, так что критических сбоев не наблюдалось. Дважды на них нарывались милицейские патрули, но они с боем уходили. Разумеется, Шпаков завибрировал! Под самым носом — и такие разборки!
— Кажется, пострадали посторонние?
— Что поделать? Все те же издержки! Нацики, сами знаете, — народ бешеный. Дай им только поработать, — уж засучат рукава по самую шею. Само собой, немного переусердствовали. Петренко-то, вожачка, мы на коротком поводке держали, а вот помощничек его точно с цепи сорвался. Может, отличиться хотел, а может, с иглы не слезал. Шизанутый, одним словом. Парни его четырнадцать фирм погромили — план почти вдвое превысили. Всех крутых кончали на месте, заказанную документацию уничтожали. Правда, с авторитетами и впрямь вышла промашка…
— Это мне известно. Я спрашиваю об уличных сводках!
— В смысле, значит, незапланированных жертв? — Клим Лаврентьевич натянуто улыбнулся. — Немного есть, чего греха таить. Только ведь сами виноваты. Шастают где ни попадя! Не спится им, видите ли. Сказано ведь в Библии — не искушай! Вот и наказало провидение нерасторопных…
— Меня интересуют цифры!
— По моим сведениям — в основном городская шелупень: четверо пьянчужек, бомжатинка разная, двое подростков…
— И женщина! — обвиняюще закончил полковник.
— Это не наши! — замотал головой Клим Лаврентьевич. — Установка была твердая!
— Подите к черту со своей установкой! Если они даже адреса фирм путали, чего уж говорить о прохожих! Шмаляли, небось, в кого попало.
— Я понимаю, это, конечно, не оправдание, но того же Бобра именно таким образом и зацепили. Он, сволочуга, на «Врэнглере» катил с подружкой. «Черные» его голоснули, а он по газам. Ну, и дали ему вдогон пару очередей. Птица, конечно, не бог весть какая, но крови ментам немало попортил. Шпакову нас бы поблагодарить за этого гада, а не жаловаться.
— Поблагодарит когда-нибудь… Где сейчас Петренко?
— Официально в бегах. Как и Сеттер с Големом. На самом деле — там, где и надлежит быть. С этой частью операции никаких недоразумений не было. На протяжении всех акций «Кондор» дышал им буквально в затылок. И от тех же омоновцев, кстати, дважды благополучно отсекал. А в пять утра по единой команде нациков взяли. В том самом карьере. Треть положили на месте, остальных привезли к котловану. Экскаватор там уже был наготове.
— Возможные свидетели?
— На месте захоронения — никого, на улицах, вероятно, были. Все окна не занавесишь… Только ведь в сумерках разное, бывает, мерещится! — Клим Лаврентьевич фыркнул. — Этот канал мы тоже постараемся взять под контроль. Кто его знает, о чем надумают просигнализировать лояльные граждане. Есть у меня среди смежников свои людишки. Их, пожалуй, и загрузим.
— Только не переусердствуйте.
— Как можно, Константин Николаевич!
Полковник поднялся из кресла, грузным шагом приблизился к двери.
— Держите меня в курсе всего происходящего, не упускайте ни единой мелочи. Несколько дней у нас еще есть, а после столица наверняка сформирует очередную комиссию болтунов.
— Ну, с этими-то мы справимся!
Константин Николаевич медленно покачал головой.
— Я опасаюсь другого. По моим сведениям, в городе шастает уже не менее дюжины спецкорров, а эти герои любят копытом рыть. Если кто из наших сорвется…
— Понимаю!
— Ни черта вы не понимаете! — полковник побагровел. — Никого, слышите! — никого из репортеров не трогать! Будет прокол, отсекайте хвосты.
— Значит… Своими руками — своих же?
— Значит, да. Придется идти на жертвы. Тронем прессу, хай поднимется до небес. А их надо наоборот перетянуть на свою сторону, благо есть чем. Город, как ни крути, подчистили.
— Разумеется! Пусть уж лучше поют осану…
Полковник взялся уже за дверную ручку, когда Клим Лаврентьевич остановил его.
— Один маленький нюанс! Сразу отчего-то и забыл.
— Я слушаю.
— Видите ли… — помощник замялся, — есть подозрение, что некто воспользовался услугами «Сети».
— Что?! — Константин Николаевич ощутил, что почва уходит из-под ног. Виски стиснуло и отпустило. — Как это могло случиться?
— Пока не знаю. Сами понимаете, в последнее время было не до того. Но по вашему же настоянию к операции подключали несколько звеньев, и… В общем вышло так, что с одним звеном получилась неувязка. Оно УЖЕ было задействовано. И НЕ НАМИ, понимаете?
— Так… Что-то удалось выяснить?
— Я засадил за работу лучших аналитиков «Интерната». Кое-какие ниточки есть, так что попытаемся размотать клубочек.
— Может быть, ошибка?
— Возможно, но мы должны твердо в этом увериться. Во всяком случае я вам тотчас сообщу, если всплывут подробности.
Угрюмо кивнув, полковник вышел в коридор.
Это было время тревог, время кропотливых самокопаний. Леонид бездействовал, позволяя Ольге все основательнее прибирать власть к рукам. И когда слышалась команда «на обед!» или «на ужин!», он с настороженным интересом прислушивался к внутреннему своему отклику, не обнаруживая ни раздражения, ни чисто мужского протеста. А однажды даже шепнул: «Господи, да я ведь женатый человек! Почти женатый!…» И мысль эту он вновь и вновь взвешивал, рассматривая со всех сторон, словно диковинную игрушку. Так торжествует подросток, впервые изловчившийся встать на руки или переплыть от бортика до бортика бассейн.
Впадая в задумчивость, Леонид воображением убегал в будущее, об Александре вспоминая реже и реже. Да и Ольга старалась обходить опасную тему стороной. И не только эту. Когда Леонид вскользь поинтересовался судьбой Зинаиды, вразумительного ответа он так и не сумел получить. Везде и всюду будучи бескомпромиссной максималисткой, предпочитающей идти напролом и на таран, в эти дни Ольга продемонстрировала чудеса дипломатии, приоткрывшись с самой неожиданной стороны. Все сколь-нибудь щекотливые вопросы эта дама решительно табуировала. Она не заговаривала о покинутом муже, ничего не спрашивала о ранении Максимова, не упоминала и о том, что обнаружила случайно во время уборки в платяном шкафу Леонида. Казалось, Ольгу абсолютно не интересовало, что было у него до нее. Да и было ли что-нибудь в действительности? Ночами, посапывая на мягком женском плече, Леонид и сам порой готов был уверить себя в том, что ничего особенного не было. Жизнь одиночки и космический вакуум — родственные понятия. И никто ни в кого не стрелял, никто не сокрушался по поводу переломов костей и выбитых зубов. Уходили в небытие распластанные на земле тела, забывалось опухшее лицо Валеры, его неловко прижимаемая к ребрам рука. Некий предохранитель в голове перегорал, и все враз перечеркивалось размашистым крестом.
Уютными, почти семейными вечерами жизнь начинала писаться наново — красивым и ровным почерком, прежние листы вырывались. И только трезвое утро возвращало понимание того, что наново вряд ли получится, и городская круговерть рано или поздно вмешается в их судьбу. Леонид закипал и злился, терзая гитару, уныло возвращаясь к груде электронных плат и радиодеталей. Но позже прибегала с работы Ольга, и все необъяснимым образом преображалась. Уплывая от реалий на розовый далекий остров, он забывался в восхитительных снах, чтобы по утру вновь очнуться посреди натянутых волокон гигантской паутины и с ужасом услышать стадионный гул человеческой жизни.
Уже вечело, когда серебристый «Оппель» Клима Лаврентьевича притормозил возле углового высотного здания.
— Вот здесь, Коленька, и припаркуйся. А я на часок удалюсь, — помощник полковника извлек из дипломата цветастую коробку с конфетами, плоскую бутыль с ликером неловко упихнул в карман.
— Может, все-таки глянуть, что там в подъезде? Мало ли?
— Не тревожься, подъезд у нее самый передовой, — Клим Лаврентьевич со значением подмигнул. — Чистенький, красивый, благоухающий.
Охрана понятливо заухмылялась.
— Долго не задержусь, — начальник выбрался из машины и быстрым шагом устремился к дому.
Уже в подъезде он добросовестно вызвал лифт и, не задерживая, отправил под самую крышу. После чего поднялся по ступеням и, свернув за угол, оказался перед дверью, выводящей во внутренний двор. Сквозной подъезд, любовь и мечта шпиона, выручал иной раз и чекистов. Здесь же у батареи спиной к проходу стоял широкоплечий субъект. Клим Лаврентьевич тихо поинтересовался:
— Где он?
Так и не обернувшись, субъект глухо откликнулся:
— Во двор и налево. Белая «Вольво» под тополями.
Спустя минуту, помощник полковника уже шутливо выкладывал на сиденье «Вольво» принесенное.
— Подарки для подружки, если не возражаете.
— Спасибо. Примите и вы свой подарочек, — Патрон протянул увесистую пачку. — Пятьдесят тысяч, как и договаривались. Сотенки новехонькие — прямо из-под американского станка.
— Новые — это хорошо, — Клим Лаврентьевич, забавно поморщив нос, принюхался к «подарку». Вот уж неправду говорят, что деньги не пахнут. Пахнут — еще как! Нечто терпкое, едва уловимое, напоминающее свежеотпечатанную книгу, но более сладкое. Подобные запахи Клим Лаврентьевич обожал.