– Что ты натворил, – обречённо, в самые губы.
– Моя?
Она вскинула голову, и я едва не застонал, увидев, какой надеждой засветился её взгляд. Молча кивнула, и я прижал её к себе.
– Никто и никогда, Марианна.
Глава 12
Меня то швыряло к нему с какой-то жесточайшей одержимостью, то отбрасывало назад с такой же неумолимой обреченностью. Дни, похожие на адские пытки, и я в каждом из них проживаю сразу две жизни. В одной – он мой, наконец-то рядом, наконец-то настолько близко, что от одного его присутствия сердце дрожит и заходится в бешеном восторге, а в другой – осознанное понимание, что это спектакль, который мы разыгрываем для других, декорации. Пусть красивые, обжигающие и так похожие на реальность, но все же декорации.
Видеть его и не видеть в его глазах себя, слушать его голос и не слышать в нем нас, чувствовать его прикосновения к руке, к волосам…мимолетные, быстрые и не чувствовать в них любви. Словно меня опутывает коконом лжи самой себе, и я до дикости хочу верить. Боже, как же я хочу верить, что вот сейчас…или сейчас все изменится…Но нет. Ничего не меняется, ничего не происходит, и только напряжение достигает какой-то наивысшей точки кипения. Когда этот фарс взорвется брызгами разочарования и ненависти. Потому что это невыносимо опасно – дразнить Николаса Мокану и играть с ним в те игры, в которых он всегда побеждает. А я играла. Ходила по тонкому, невероятно острому лезвию босиком и с завязанными глазами. Еще никогда в своей жизни я не соблазняла его так, как сейчас…и себя вместе с ним. Я продумывала каждую деталь своей одежды, прическу, взгляд, улыбку. Я его не просто дразнила, я его провоцировала, используя то оружие, которое он дал мне сам в нашей прошлой жизни. Видела, как сатанеет от желания, как чернеют глаза и сжимаются скулы, каким тяжелым становится взгляд, и понимала, что, когда заиграюсь, этот зверь разорвет меня на части. Стоит лишь оступиться, совершить ошибку, и он отберет контроль, он использует его против меня же. За каждую улыбку, за каждый взгляд, за каждую расстегнутую пуговицу на блузке и за край чулка он окунет меня в кипящее масло живьем и будет смотреть, как я корчусь в агонии. Я доходила до точки отчаяния. Я мучила себя намного сильнее, чем его. При каждой встрече, беседе, поездке в офисы и за город. Видеть, как его трясет от желания, захлебываться восторгом и в то же время жадно понимать, что я хочу больше. Что мне надо ВСЕ. Я хочу его сердце и душу. Но он принял вызов…и сбрасывал меня в пропасть взглядами, намеками, прикосновениями. Перед приемом в нашем доме Курт приехал к нам в офис вместе с Ником для подписания основного договора. Пока он перечитывал заново все бумаги с истинно немецкой придирчивостью к каждому параграфу, Ник смотрел на меня. И я чувствовала этот взгляд физически, глядя в его глаза и ощущая этот первобытный голод. Нет, не свой…свой уже давно превратился в нескончаемую пытку. Его голод. Он с каждым днем становился иным. Тягучий и очень терпкий, он потрескивал в воздухе разрядами электричества и вызывал ворох мурашек на коже от предвкушения этого голода на мне. Я смотрела в его расширенные зрачки, в которых горело мое отражение. Да, в языках синего пламени…мой инквизитор уже сжигал меня живьем и слышал мои крики. Их слышала и я и именно поэтому покрывалась мурашками. Его взгляд словно говорил мне: «Ты скоро приползешь ко мне на коленях, маленькая. Ты будешь умолять меня прикоснуться к тебе. Сама». И мне до боли захотелось это сделать…опуститься на колени перед этим Дьяволом. Почувствовать вкус его плоти во рту, в руках…внутри себя. Бешеными толчками. Смотрела, как он потягивает виски, обводя длинными пальцами край бокала, круговыми движениями, а у меня сжимаются колени, в горле пересохло, как от жажды, и между ног так влажно, что, кажется, ею пропитался воздух. И он…он ее чувствует. Ноздри трепещут, и пальцы вдруг резко сжимают бокал, и он опрокидывает его в себя одним махом.
Это был мой первый срыв. Когда они ушли… Я закрылась в кабинете, задернув жалюзи и в изнеможении прислонившись спиной к двери, задрала юбку на бедра, раздвинув ноги, скользнула под резинку насквозь мокрых трусиков и сжала пульсирующий клитор, представляя, что это его пальцы, проникала в себя с судорожными немыми всхлипами, дрожа всем телом, шепча его имя пересохшими губами, кончая и чувствуя, как по щекам текут слезы разочарования. И сползла на пол, обхватив колени и запрокинув голову. Все еще подрагивая после оргазма, тяжело дыша и проклиная себя… и его за то, что другой, за то, что заставляет так унизительно доводить себя в полном одиночестве и плакать от разочарования и бессилия. Хотеть его, как проклятая, и не сметь себе позволить упасть в эту пропасть…Потому что теперь я в ней раздроблю все свои кости сама. Его не будет со мной.
А потом чувствовать, как вся кровь приливает к щекам, когда вернулся в кабинет вместе с Зоричем и Шейном, пересчитывать доход от сделки. Полосовал меня горящим взглядом. И мне казалось, что он знает…знает, что я делала, когда они ушли. Господи! Да они все это знали. И я под видом того, что мне душно, распахивала окна настежь и старалась не смотреть Нику в глаза, чтобы не видеть эту наглую, самодовольную ухмылку, приправленную глухой яростью. Потому что сама…потому что не ему.
***
Я смотрел на Марианну, стоящую в центре залы в длинном черном платье с бокалом шампанского в руках, и всё сильнее стискивал челюсти, изо всех сил стараясь при этом, чтобы улыбка послу Германии в Лондоне не выглядела злобным оскалом. Лживое общество лживых тварей, нацепивших обворожительные улыбки, от которых внутри всё больше разрасталось чувство омерзения. Как же я ненавидел все эти светские приёмы, на которых приходилось сдерживать себя не просто в руках, а на толстой ментальной металлической цепи, и с каждым часом я всё отчётливее слышал, как позвякивают ее звенья, выпадая из моих рук. Тем более при взгляде на жену, обольстительно улыбающуюся тому или иному франту. После каждой такой улыбки я желал только одного – убивать. Всех и каждого, кому она посмела дарить то, что принадлежит мне. Нараставший гул голосов, беспрерывно поздравлявших меня с чудесным возвращением (ублюдки очень осторожно обходили слово "воскрешение"), не позволял думать о том, почему меня это настолько раздражает, что хочется вцепиться в глотку очередного кретина, счастливо улыбающегося Марианне. Да и не был я сейчас способен углубляться в подобный анализ. Только не тогда, когда она бросала загадочные взгляды в мою сторону, щеголяя откровенным разрезом, из которого выглядывала соблазнительная ножка. Дьявол! Так бы и отодрал её прямо на их глазах, чтобы все знали, кому она принадлежит! Думал так и понимал, что нет. Ни хрена. Слишком много чести видеть им её в этот момент, знать, как она может кричать от наслаждения, как может кончать. Возможно, потом мне станет абсолютно всё равно, но сейчас она принадлежала мне и только мне. Вспомнилось, как зашёл в кабинет буквально неделю назад и едва не задохнулся, почувствовав аромат её оргазма. Стерва отказывала мне, но с лёгкостью шалила одна, пока я за стенкой решал рабочие вопросы. Смотрел тогда на неё и сжимал кулаки, чтобы не наброситься, не накинуться на неё, наплевав на возившихся рядом и упорно делавших вид лишённых обоняния помощников, не заставить извиваться под собой и кричать по-настоящему. Лучше одной, по-быстрому, чем со мной, Марианна? И внутри пожар разрастается и едким дымом понимание – долго не выдержу. Заставлю прекратить эти грёбаные игры! В ту ночь так же не вернулся домой, до одурения трахая проституток у мадам Поузи в безуспешной попытке приглушить привкус злости, упорно сопровождавший меня теперь рядом с Марианной.
– Успокойся, – голос Влада заставил сильнее сжать бокал в руке. Только его мне сейчас не хватало! – Моя дочь всегда играет по правилам.
– Только, видимо, в этот раз на грани фола, – ответил, скорее ему, чем себе. Очередное упоминание о родстве – понимает, что еще одного самца возле неё я уже не выдержу.
– Я более чем спокоен, Воронов. – не глядя, следя глазами за Марианной, отдающей какие-то распоряжения Генри.
– Скажи это бокалу, который сейчас затрещит.
– За то время, что меня не было, ты получил диплом психолога, Вашество?
– Я король…Мне его ректор университета просто так торжественно вручил.
Я усмехнулся.
– Пытаешься разрядить обстановку, Воронов? Боишься за гостей?
– Нет, просто у меня тоже есть жена. И ничто меня так не злит, как мужчины, крутящиеся возле неё, когда думают, что я не вижу их.
– И где твоя жена? – повернулся, наконец, к нему и поймал странную задумчивость во взгляде.
– Она осталась с сыном дома. Глава крупной французской компании, специализирующейся на добыче урана, – король поднял бокал, указывая едва заметными кивком на одного из гостей. Я повторил за ним, приветствуя высокого блондина в темно-синем смокинге.
Повернулся в сторону, где стояла Марианна, и почувствовал беспокойство, не найдя её там. Черт, Мокану, что действительно тебя приводит в ярость: её флирт с другими мужчинами или то, что тебе за это время так и не удалось получить её.
Рвано выдохнул, увидев эту маленькую дрянь в объятиях другого высокого блондина с длинными распущенными волосами. Он чему-то громко рассмеялся и поцеловал мою, мать его, жену в щёку!
Шагнул к ним, чувствуя вспыхнувшую огнём ярость, и остановился, ощутив тяжёлую руку, сжавшую плечо.
– Расслабься, Ник, это Изгой.
– Да хоть сам Сатана! – повёл плечом, сбрасывая его руку.
– Расслабься, я сказал! Он твой друг, между прочим. Чёрт…он брат моей жены!
– И что? – глубоко вдохнул, увидев, как к мужчине подошла миниатюрная брюнетка в зеленом платье и обняла Марианну.
– Его жена. Диана. Подруга твоей жены, если тебе, конечно, интересно. – В голосе Влада насмешка, и я почти готов стереть её с его лощёного лица кулаком.
***
Этот прием больше походил на все то же сборище, как и на кладбище, только теперь все они праздновали возвращение моего мужа. Те же лица, и на них, вместо масок скорби, фальшивые улыбки. Но мы были обяза