олякова: он еще в машине говорил, что кряковые на этом озере почти не встречаются.
Полный патронташ я расстрелял за какие-нибудь два часа и добыл около десятка разнопородных уток. Достал из рюкзака коробку с патронами и снова наполнил патронташ. Занимаясь этим делом, я вдруг поймал себя на мысли, что со стороны Алмазова выстрелов не слышно. Гулкие раскаты поляковской двустволки двенадцатого калибра раздавались довольно часто. Он стрелял не меньше моего. А вот слева, где находился Владимир, было спокойно. «Наверное, выбрал место неудачное, — успокоил я себя, — вот и сидит, считает наши выстрелы».
До двенадцати часов я убил еще несколько селезней. Собрал всю дичь и очень довольный вернулся к месту сбора. Сергей Поляков опередил меня и разводил костер, готовясь варить традиционный утиный суп.
— А Владимир что-то запаздывает, — сообщил он. — Не люблю, когда люди неаккуратны.
— Наверное, сейчас подъедет, — вступился я за приятеля.
Поляков что-то проворчал и опять наклонился к костру. Я стал теребить уток для супа. Сергей оказался не из разговорчивых. На все мои старания завязать беседу, он отвечал односложными «да», «нет», «пожалуй» и «не знаю». Зато поварские способности Полякова были выше похвалы. Он живо опалил и разделал по всем правилам пару селезней, добавил картофель, приправу, и скоро аппетитный запах приятно защекотал наше обоняние.
А Владимира все не было. Долгое отсутствие товарища начало не на шутку беспокоить нас. Вдобавок небо затянули неведомо откуда появившиеся хмурые облака. Были все основания предполагать, что может начаться дождь, и тогда на легком «Москвиче», чего доброго, застрянешь где-нибудь в грязи проселочной дороги.
— Пойду поищу Владимира, — сказал я, вставая. — Чего это он, в самом деле, запаздывает.
Сергей кивнул головой и, сосредоточенно помешивая тонкой палочкой варево, буркнул:
— Тоже, охотник!
Я помнил, куда уходил Алмазов, и направился берегом в ту сторону. Идти было неудобно. Часто встречались глубокие ямы, наполненные водой и забитые затонувшим березняком, в изобилии росшем на берегу озера. Приходилось часто делать обходы, то приближаясь к самой воде, то углубляясь в лес. Спотыкаясь на каждом шагу, я прошел метров двести и остановился. По моим расчетам, Алмазов должен находиться где-то в этом районе. Крикнул и прислушался, но никто не отозвался. Еще раз крикнул — и опять полное молчание.
«Может, Владимира надо искать совсем не здесь?» — подумал я и почувствовал, как смутная тревога все более и более овладевает мной. Что Алмазов — охотник, да еще опытный, в этом я сомневался с самого начала. А теперь казалось, что он и ружья-то никогда не брал в руки. Мало ли опасностей подстерегает новичка: мог вывалиться из лодки и утонуть, мог нечаянно выстрелить в себя да разве предусмотришь все, что может случиться? Картины, одна мрачнее другой, рисовались в моем воображении.
Я остановился, чтобы немного успокоиться и закурить. На березу, стоявшую поблизости, сел красноголовый черный дятел-желна, с любопытством посмотрел на меня и, не пугаясь, принялся деловито обшаривать ствол дерева, выстукивая крепким клювом каждое подозрительное место.
Наблюдая работу дятла, я на минуту забыл о Владимире, но вспомнив, выругал себя за бездействие. Он, может быть, нуждается в помощи, а я тут стою и спокойно раскуриваю.
Бросив папиросу, я обогнул довольно широкую канаву с водой и вышел на опушку. То, что я увидел в следующую минуту, никак не соответствовало моим предположениям. На поваленном толстом стволе березы сидел спиной ко мне Алмазов. У берега стояла лодка, а в ней виднелось ружье. Несколько поодаль, в укромной маленькой заводи, плавала стайка белогрудых гоголей. Птицы, вероятно, не замечали человека и спокойно ныряли, доставая из воды корм.
Что делал Владимир, было непонятно. Я хотел окликнуть товарища, но передумал и, тихо подойдя сзади, заглянул ему через плечо. Разложив на коленях блокнот, мой друг что-то писал.
— Володя! — негромко позвал я.
Алмазов быстро вскочил на ноги, каким-то блуждающим взглядом посмотрел на меня.
— Ох и напугал! — наконец произнес он. — Ну разве можно так?
— Извини. Я не думал, что ты испугаешься. Мы ждали тебя долго. Время второй час. Решили, что с тобой что-нибудь приключилось. Вот я и пошел на поиски.
— Второй час?! — недоверчиво воскликнул Алмазов и весело рассмеялся. — А я-то думал, что просидел здесь не более часа. Понимаете, интересная мысль пришла. Строчки так и ложатся. Стихотворение почти готово. Осталась концовка…
— Значит, я помешал поэту творить новое произведение?
— Ну, зачем такие громкие слова: поэту, произведение… Помешал — это верно. Ну, не беда — дома допишу.
— На охоту ездят для того, чтобы охотиться, а не сочинять вирши. Вокруг вас дичь так и кишит. Не понимаю, как это можно писать в подобной обстановке. Нет, не охотник вы.
— Может быть, — согласился Алмазов. — Только, по-моему, если я напишу неплохие вирши, то это тоже в своем роде трофей, и я буду доволен.
— Так вы ни разу не выстрелили?
— Даже в лодку не садился.
— Так. Понятно теперь, почему гоголи плавают от вас в пяти-десяти шагах и не боятся. Знают, что поэт для них не страшен.
— Какие гоголи?
— А хотя бы вот эти, — я показал на стайку уток, все еще плававших в заводи.
— И правда, гоголи! — удивился мой друг. — А знаете, стихи у меня об охоте.
— Тогда это, вероятно, плохие стихи. Нельзя написать хорошо о том, чего не знаешь.
Алмазов открыл блокнот и начал читать. По мере того как он читал, я все более и более убеждался, что несправедливо упрекнул товарища. Стихи были прекрасные. Кончив читать, Владимир с тревогой посмотрел на меня.
— Ну как?
— Хорошо! Честное слово, хорошо. С радостью беру свои слова обратно и прошу на память подарить мне этот первый экземпляр, написанный на берегу озера.
— С удовольствием, хоть сейчас.
— Нет, можно и потом. А теперь идемте. Поляков заждался и нервничает. Да и суп давно готов.
ТОВАРИЩ ИЗ ОБЛАСТИ
В полдень в кабинете председателя артели «Всходы коммуны» резко и настойчиво зазвонил телефон. Кузьма Ефимыч закрыл папку с бумагами и, не торопясь, подошел к аппарату.
— Долгополов слушает, — солидно произнес он.
В трубке заверещало, защелкало, потом словно из-под земли глухо донеслись отрывочные слова, отдельные фразы. Лицо председателя колхоза стало вытягиваться, на нем появилось выражение явного беспокойства. Кузьма Ефимыч ухватился за трубку обеими руками, крепче прижал ее к уху, боясь проронить хоть одно слово из того, что говорил председатель райисполкома.
— Будет сделано, — в полной растерянности залепетал он. — Только что у нас интересного? Артель, сами знаете, не из передовых, ничем не прославились. К соседям бы лучше его направили, а? Нет? — Кузьма Ефимыч вздохнул и покорно проговорил: — Ну как знаете. Вам виднее. Пусть едет. Что? Охоту любит? На косачей? Это можно. В лучшем виде оборудуем. Лошадь? Вышлем лошадь.
Председатель заулыбался своему невидимому собеседнику и, еще раз уверив районное начальство, что все будет сделано как надо, повесил трубку. Открыв дверь в соседнюю комнату, Долгополов крикнул:
— Анюта, сходи-ка за Еремеевым. Скажи, чтобы бросил все и шел ко мне. Председатель, мол, вызывает. Важное дало. Поняла?
Девочка встала с лавки.
— Поняла, Кузьма Ефимыч, — звонко ответила она и выбежала из правления. Кузьма Ефимыч вернулся на свое место и снова открыл папку с бумагами. Но теперь он просматривал ведомости механически, не вникая в смысл документов. «Не было печали, — думал председатель. — И чего к нам посылают? Мало разве других колхозов в районе… Нарочно, что ли?»
Скоро вернулась запыхавшаяся Анюта и объявила, что Илья Петрович сейчас придет. Действительно, минут через десять в кабинет вошел плотный старик и остановился в дверях.
— Звал, Кузьма Ефимыч?
— Звал, звал, — торопливо ответил Долгополов. — Присаживайся, Илья Петрович. Разговор у нас будет.
Еремеев сел на стул против председателя и вопрошающе посмотрел на него. «Слушаю, мол, выкладывай, что такое стряслось». Кузьма Ефимыч пожевал губами, промычал «м-да» и поглядел на Илью Петровича.
— Так вот… Корреспондент к нам приезжает.
— Кто? — не понял Еремеев.
— Корреспондент. Это который пишет. Понимаешь? Из нашей областной газеты. Мне сейчас из райисполкома звонили. Просили, чтобы лошадей за ним послал. Ну, он тут посмотрит кое-что, а потом, наверняка, в газету писать будет. Фельетон завернет, не иначе, — со вздохом закончил председатель.
— Добро, — отозвался Еремеев, разглаживая усы. — Уж и не припомню, когда последний раз писали про нашу артель.
— А чего тут доброго? — сердито перебил Кузьма Ефимыч. — Хорошего не напишут — они этого не видят, а вот критику навести — с удовольствием.
— Если правильная критика — тоже не вредно. Чего греха таить, есть у нас недостатки, а мы вроде их и не замечаем.
— Ну ладно, ладно. Критиковать нынче много любителей развелось. Показали бы лучше, как эти недостатки изживать надо. Да я не за тем вызвал тебя. Помимо всего прочего, этот самый корреспондент охоту любит. Интересовался, нельзя ли у нас на косачей поохотиться. Ну я, понятное дело, сказал, что охоту организовать можно. Пусть человек постреляет, надоело ему, поди, все фельетоны писать.
Долгополов замолчал и, как-то странно поглядев на Еремеева, заговорил, понижая голос до шепота:
— Ты, Илья Петрович, у нас первый на селе охотник. В лесу для тебя тайн нету. Знаешь, где эти самые косачи собираются. Стало быть, тебе и карты в руки. Возьми-ка на себя корреспондента. Устрой охоту, чтобы человек доволен остался и настроение у него не испортилось.
Еремеев, хотя и приятно был польщен похвалой председателя, однако понял, что у того — свое на уме.
— Постой-ка, Кузьма Ефимыч, так ведь он приедет не на тока ходить, ему интересно наше хозяйство посмотреть.