— Об этом не беспокойся. Что надо — все увидит. А что не надо… — Долгополов замешкался, но, встретив прямой взгляд старика, торопливо закончил, — а что не надо — мы ему тоже покажем. Нечего нам свои недостатки прятать. Пусть товарищ корреспондент все знает. А охоту соорудить надо. Я решил и на квартиру к тебе его поставить. Не возражаешь?
— Ко мне — так ко мне. Изба большая, места хватит.
— Вот и отлично, — обрадовался Долгополов. — Так он сегодня к вечеру будет.
Поговорив еще немного с председателем колхоза и уточнив некоторые детали предстоящей встречи с корреспондентом, Еремеев ушел, а Кузьма Ефимыч распорядился насчет лошади.
…Специальный корреспондент областной газеты, Аверьян Максимович Снежков, приехал под вечер. Это был человек среднего роста, очень полный и добродушный, как большинство толстяков. Его румяное лицо свидетельствовало о прекрасном здоровье, говорил он слегка окающим приятным баритоном. Словом, весь внешний вид Снежкова никак не вязался с человеком, который пишет погромные фельетоны.
Гостя встретил сам Кузьма Ефимыч. Побеседовав с товарищем из области, Долгополов проводил его на квартиру к Еремееву. По дороге он говорил:
— Илья Петрович у нас первый на селе охотник. Облавы на волков устраивать мастер. Лисиц стрелять — тоже. План по сдаче пушнины всегда перевыполняет. А что касается птицы, так об этом и говорить нечего. Вот если бы вы имели свободное время да любили стрелять тетеревов, он бы вас на такие места сводил, что просто удивление.
— Очень интересно, — заметил Снежков. — Я, признаться, большой любитель охоты. Когда в командировку выезжаю, всегда ружье с собой прихватываю. Завтра у меня по плану знакомство с вашими фермами, затем — ремонт инвентаря, дальше — клуб… Ну, а потом и на ток сходить можно.
Долгополов при упоминании о фермах сразу поскучнел, но последняя фраза корреспондента его подбодрила. Он хитро улыбнулся.
— Фермы, товарищ Снежков, никуда не денутся. А косачи могут разлететься. Вы уж сначала постреляйте, а потом и за дела возьметесь.
— Что ж, — после некоторого раздумья согласился Аверьян Максимович, — можно и так.
Они подошли к дому Еремеева, и Кузьма Ефимыч постучал в окно. Во дворе громко залаяла собака, гремя цепью. Через минуту калитка распахнулась, и появился сам хозяин.
— Вот, Илья Петрович, принимай гостя. Товарищ Снежков Аверьян Максимович. Корреспондент.
— Милости прошу, — ответил Еремеев. — Заходите в избу.
— Вы уж меня извините, — сказал Долгополов, — мне в правление надо. Посевная на носу, дел куча. Везде надо успеть самому. Устраивайтесь, отдыхайте, товарищ корреспондент.
Он попрощался и ушел. Еремеев провел гостя в просторную чистую комнату и велел жене готовить ужин. Снежков оказался очень разговорчивым человеком, шутил, смеялся, рассказывал последние новости. Илья Петрович слушал его и думал: «Стало быть, ты фельетоны пишешь? И про нас будешь писать? Не мешает тряхнуть Кузьму Ефимыча, уж очень он зазнался, а дела-то в колхозе не ахти».
— Скажите, — внезапно спросил Аверьян Максимович. — Правда, что у вас косачи пешком ходят?
— Косача у нас много. Птица глупая, сама на ружье лезет. Но брать ее надо с умом.
— Председатель мне говорил, что вы завтра на охоту собираетесь. Возьмете меня?
— Отчего не взять. Можно. Ружье-то у вас есть?
— Есть, есть, — засуетился Снежков. — Отличное ружье. Новенькое. Я редко охочусь. Все, знаете ли, некогда. Вот поехал в командировку, с собой взял. Только патроны зарядить не успел…
Еремеев хотел что-то сказать, но корреспондент не дал ему вымолвить слова.
— Гильзы, порох, дробь и прочее у меня в чемодане. Чайку попьем и зарядим. Не думайте, что я с голым ружьем заявился. Все есть.
Жена Ильи Петровича подала яичницу, молоко, хлеб.
— Прошу, — коротко сказал хозяин. — Не взыщите. Чем богаты, тем и рады.
— Да вы напрасно беспокоитесь. Я хорошо пообедал, пока ждал лошадь.
Но долго себя просить Снежков не заставил. Он с аппетитом принялся уплетать яичницу. Потом долго и с наслаждением пил чай, рассказывая разные забавные истории из своей охотничьей жизни. Илья Петрович смотрел на него и только удивлялся. «Вот язык, — думал старик. — И как только не устанет».
Но Аверьян Максимович все-таки устал. Когда он поднялся, наконец, из-за стола, веки его слипались, и он страшно зевал, прикрывая рот ладонью.
— Умаялся за дорогу, — словно оправдываясь, проговорил он. — Да и не выспался.
— Так вы ложитесь, постель готова.
— Что вы, Илья Петрович. Мне еще патроны зарядить надо.
— Давайте я заряжу. А вы отдыхайте.
— Правда? Нет-нет, неудобно. Я уж лучше сам. А впрочем, вот чемодан. Там все, что требуется.
Снежков передал Еремееву свой объемистый чемодан и, еще раз извинившись, ушел в другую комнату спать.
Илья Петрович достал все необходимое и, что-то бормоча себе под нос, принялся заряжать патроны.
Еремеев поднял корреспондента со вторыми петухами. В окне еще виднелись звезды, но до рассвета было уже недалеко. Снежков долго мычал и никак не хотел просыпаться.
— Какая там охота, я спать хочу, — отмахивался он. — Дайте человеку отдохнуть.
— Как угодно, — обиделся старик. — Сами ведь напросились. Я и один могу.
Аверьян Максимович сел на кровати, как ребенок, протер глаза кулаками и, вспомнив о вчерашнем разговоре, быстро начал одеваться.
— Извините, Илья Петрович. Это я спросонья. Дома меня жена водой обливает, чтобы в чувство привести. Я сейчас. Далеко нам идти?
— С версту будет.
Снежков оделся, плеснул в лицо холодной водой и, окончательно придя в себя, стал серьезен и молчалив.
— Патроны-то зарядили? — деловито осведомился он, доставая из чехла ружье.
— Три десятка.
— Вот спасибо.
— Благодарить потом станете.
Через пять минут корреспондент и Еремеев шагали по спящей деревне. Полная луна освещала дорогу, и длинные тени охотников неотступно тянулись сзади. Какая-нибудь дворняжка, завидев людей, спросонья лениво принималась брехать, ей отзывалась другая, а этой — следующая, и так перекличка шавок тянулась до последней избы.
Илья Петрович привел гостя на старую лесную вырубку, где у него давно был поставлен скрад.
— Вот здесь и будете охотиться. Косачи на вырубку обязательно прилетят. Ток у них тут. Первого не бейте — это токовик. Иначе все разлетятся.
— Знаю, — коротко ответил Снежков. — На току я не первый раз.
— Тогда, стало быть, учить нечего. Ни пуха ни пера. Я недалече буду.
Еремеев ушел, а Снежков залез в скрад и, разворошив солому, постарался удобнее устроиться. Одет он был тепло, но утренняя свежесть давала себя чувствовать.
Луна заливала вырубку ровным холодным светом. Постепенно к этому свету начали прибавляться краски наступающей зари. Отчетливее виднелись деревья, пеньки, отдельные кустики. Что-то темное и, как показалось Снежкову, очень большое бесшумно опустилось на вырубку в нескольких метрах от скрада. Аверьян Максимович не сразу сообразил, что это — птица, и, только пристальнее вглядевшись, понял, что перед ним разгуливает косач. «Токовик, — подумал он, вспомнив слова Еремеева. — Его трогать нельзя».
А тетерев, обойдя вырубку, громко хлопнул крыльями, подскочил над землей и задорно чуфыркнул. На его призыв откликнулись сразу два петуха и спланировали с ближайших деревьев на лужайку. А через несколько минут подлетело еще несколько пар.
Там и тут разгуливали крупные черные птицы с ярко-красными бровями и развернутыми косицами хвостов. Тетерева беспрерывно бормотали, расходились парами и начинали драки. Это очень походило на драку домашних петухов. Снежков долго выбирал пару, в которую выстрелит первый раз. Наконец, он остановился на двух беспрестанно дерущихся косачах, прицелился и нажал спусковой крючок.
Хлопнул выстрел, и на секунду в нем потонули все остальные звуки. Птицы на вырубке прекратили свой турнир: удивленно оглядывались. Аверьян Максимович ничего не мог понять. Косачи, в которых он только что стрелял, продолжали, как ни в чем не бывало, стоять друг против друга. «Промазал», — решил он и, прицелившись более тщательно, надавил спуск второго ствола. Обе птицы подскочили, но ни одна не упала. Охотник торопливо перезарядил ружье и снова выстрелил раз за разом. Результат остался прежним. «Что за наваждение? — недоумевал Снежков. — Как будто попадаю, а убить не могу. Заколдованные они, что ли?».
Он вставил новые патроны. Косачи, потревоженные выстрелами, успокоились, и ток возобновился.
Аверьян Максимович подождал, пока пернатые бойцы, забыв осторожность, снова вошли в азарт. Одна пара дралась совсем рядом. Старый большой петух гонял по вырубке молодого. Вот он настиг противника и заставил его защищаться. В тот момент, когда они сцепились, Снежков выстрелил. Дробь стеганула по тугим крыльям, но не свалила ни одного из бойцов.
Ничего не понимая, охотник начал стрелять раз за разом, пока не увидел, что вырубка вдруг опустела и нигде не было видно ни одного косача. Корреспондент бросил ружье и вылез из скрада.
Над лесом зарумянилась зорька. Где-то неподалеку запел дрозд, ему вторил зяблик. Пробужденный от сна лес наполнялся все новыми и новыми звуками.
Снежков достал складной нож и расковырял один патрон. Выбросив пыж, он высыпал на ладонь с чайную ложку отборной пшеницы…
— А, черт! — вырвалось у него. — Так он мне вот чем патроны зарядил!
Он вытащил картонный пыж из другого патрона, из третьего, из всех оставшихся. В каждом вместо дроби была насыпана пшеница.
— Ну погоди, — зло шептал незадачливый охотник. — Шутки шутить! Со мной это даром не пройдет.
Сзади неслышно подошел Илья Петрович.
— С полем?! — не то спрашивая, не то поздравляя, сказал он.
— С полем? — вскричал корреспондент. — А это что такое? Что это такое, я вас спрашиваю?
И он протянул Еремееву полную горсть зерна.
— Пшеница! — удивился старик. — Где взяли-то?