Кто же стрелял? Слышу треск ломаемых веток, чьи-то шаги.
На лужайку выходит охотник в болотных сапогах и брезентовой, выгоревшей на солнце, куртке. В руках у него ружье. Не видя меня, он быстрыми шагами идет к мелкому месту. Незнакомец поднимает голову, озабоченно глядит в сторону шилохвости. Не соображая, что делаю, кричу:
— Юрий!!
Удивленный охотник останавливается. Я выбегаю из кустов ему навстречу.
— Юрий! Дружище!
Да, я не ошибся, это он, мой друг детства и юности, Юрий.
Товарищ не сразу признает меня. На его лице недоумение, растерянность, потом — светлая, мягкая, такая знакомая улыбка.
— Как, ты?! И здесь!..
Сколько радостного волнения, теплоты в его словах, в слегка дрожащем голосе!
Забыв обо всем, мы бежим друг другу навстречу, не разбирая дороги, напролом через кусты, лужи воды и горячо обнимаемся. Безмерно счастливые, смотрим восторженно один на другого, вместе заговариваем, и оба смущенно умолкаем. Отходим немного в сторону, садимся на бугорок, покрытый прошлогодней травой, и забрасываем друг друга беспорядочными вопросами. Смеемся, шутим, не замечая того, говорим очень громко и возбужденно. Мы снова чувствуем себя школьниками, будто и не было долгих и трудных семи лет.
Я смотрю на Юрия и про себя отмечаю, как сильно он изменился за эти годы. Улавливаю в лице, в движениях, в манере говорить что-то новое, чего раньше не было.
— Как ты возмужал, дружище! — замечаю я, хлопая товарища по широкой спине. — А ведь я все еще представлял тебя таким, как в день отъезда.
Юрий смеется.
— А ты на себя посмотри, ты-то каким стал. Мимо десять раз пройдешь и не узнаешь.
— Почему ты не пришел ночевать на наше старое место, к заливу Лысухи?
При упоминании об этом заливе, название которому мы придумали сами, Юрий улыбается и мечтательно говорит:
— Да-а-а. Залив Лысухи, лес Белой куропатки. Не забыл, значит? А я теперь не в городе живу, а на мельзаводе, недалеко отсюда. Сплю дома, а на рассвете иду к реке.
Уже солнце поднимается над лесом, рассыпая золотые снопы лучей над рекой, уже из деревни Шершни доносятся мычание коров, стрекотание мотора, и чей-то высокий голос повторяет одну и ту же фразу: «Иван, поедешь в город? Иван, поедешь в город?» — а мы все сидим и разговариваем, забыв про охоту, забыв обо всем на свете. Вспоминаем школьные годы, товарищей, любимых и нелюбимых учителей, наши безобидные проделки. Потом рассказываем, что каждому пришлось испытать в войну.
— Охотничьи навыки мне и в армии пригодились, — говорит Юрий. — В сущности, жизнь солдата и охотника имеет много общего. У нас в роте было немало уральцев и сибиряков, которые до войны занимались охотой. На фронте они показали себя отличными стрелками, хорошими разведчиками, ловкими, смелыми, выносливыми и находчивыми.
Долго мы еще так сидим и разговариваем. Наконец Юрий встает.
— Заболтались мы. Надо селезня достать да еще немного побродить. А потом у костра посидим, чайку вскипятим, как бывало.
И он, переваливаясь, идет к плесу.
Я смотрю на товарища и слышу радостный стук своего сердца. Украдкой смахиваю предательскую слезинку, хотя стыдиться ее мне нечего. Ведь это — настоящее большое счастье: найти старого, хорошего друга. Я нашел его вот здесь, на берегу маленького, заросшего тростником плеса, нашел на охоте. И надо ли удивляться этому, если мы оба с детских лет любим родную природу, то огромное наслаждение, которое она доставляет. Разве забудешь когда-нибудь дни, проведенные в лесу, на озере, у реки! Много интересного мы повидали и пережили, и, — я верю — еще много прекрасного впереди.