Конечно, «спускаясь к великой реке, мы все оставляем следы на песке», но лично я на такой вот вариант (когда тебя не похоронят) не согласен. Кремация в атомном огне выглядела бы более пристойно…
И, по-моему, отправляясь на столь ответственное задание (то есть бросать водородные бомбы на «проклятых комми» с целью окончательной победы демократии и американского образа жизни), эти заокеанские летуны рассчитывали вовсе не на подобный, трагический финал. Кеннеди с МакНамарой явно описывали им это как-то иначе, с лёгким обратным путём, мягкой посадкой и встречей чуть ли не с оркестром и шампанским. Но, как говорится, не срослось…
В общем, к креслам были всё ещё пристёгнуты привязными ремнями казавшиеся сдувшимися, грязные до полного обесцвечивания мешки комбезов (на груди у обитателя задней кабины чудом сохранилась еле различимая табличка «Lt. Col D. Defunct»), в комплекте со спасательными жилетами и подвесными системами парашютов, в которых догнивали мумифицированные кости, обработанные временем, погодой, мелкими грызунами, птицами и насекомыми. Хотя, судя по вполне нейтральным запахам пыли и нагретой солнцем травы, здесь уже давно нечему было гнить…
Судя по пустым нагрудным кобурам пистолетов, пилотов успели обшмонать. Черепов на штатных местах не было, и только из рукава одного комбеза торчали какие-то остатки костей руки. Похоже, их всё-таки качественно объели, а может, снимали с трупов часы и прочие перчатки…
Присмотревшись, я увидел на дне одной кабины серый человеческий череп, а в другой – тронутый ржавчиной пилотский гермошлем, когда-то раскрашенный весёленькой красно-белой «шахматкой». А вот ботинок покойников что-то нигде не было видно, похоже, мародёры исхитрились снять обувку, не отстёгивая тел от сидений…
Что ещё? Две неплохо сохранившиеся приборные доски, на задней – характерный тубус бортовой РЛС. Перед козырьком кабины – прямоугольный провал. Там был аварийный люк штурмана, который, наверное, всё-таки успел выпрыгнуть из бомбардировщика до его падения (что вряд ли сказалось на его дальнейшей участи – даже если спустился на землю живым, его там явно и быстро зашибли до смерти, если не помер сам от проникающей радиации) – в этой кабине был полный хаос из рваного железа, но вот остатков тел или обрывков обмундирования там точно не было.
Этот слишком далеко забравшийся в глубь СССР вражеский бомбардировщик пролежал здесь те самые десять лет, а вот о причинах его падения оставалось только догадываться – могла достать ПВО (дыры, которые вполне могли быть следствием подрыва поражающих элементов боеголовки какой-нибудь зенитной С-75, имелись практически по всему планеру), добить неисправность или поломать ударная волна от взрыва собственного боеприпаса. Ну, или всё перечисленное вместе…
Долетел (с дозаправкой в воздухе из режима боевого дежурства или стартовав с одной из ближних европейских баз – Англия или, там, Норвегия какая-нибудь), тяжкий груз сбросил, но в итоге здесь же и остался…
И был это не В-52, а В-47, он же «Стратоджет». По сути, те же яйца, только в профиль. Ещё одна долбаная «краса и гордость» Стратегического авиационного командования США, которое ничем, кроме массового убийства мирных жителей, по жизни вообще не прославилось.
Только если В-52 у американцев, за неимением лучшего, летают до сих пор, эти агрегаты «вышли из моды» (прежде всего потому, что к ним было неудобно подвешивать любые крылатые ракеты) куда раньше, ещё в конце 1960-х. И у нас, в следующем столетии, В-47 встречается уже только в некоторых авиационных музеях.
В принципе, ничего в понимании странного здешнего мира обломки этого самолёта тоже не прояснили. Разве что, как я помнил, В-47 действительно могли брать на борт очень мощные ядерные бомбы мегатонной мощности…
Интересно, на каком погосте лежат обломки самолётов героического генерала Решетникова и его орлов? Может, именно сейчас какой-нибудь представитель чудом уцелевшей американской бомжатни вот так же рассматривает обломки тех «Медведей» на загаженных остаточной радиацией равнинах бывшего штата Небраска и искренне дивится нарисованным на них красным звёздам? Навряд ли их судьба могла сложиться сильно удачнее, чем у этих, лежавших в чашках ржавых катапультах передо мной «суповых наборов», но как знать…
По крайней мере после единственного разговора с означенным генералом у меня не возникло ощущения, что экипажи этой пары «Ту-95» (возможно – вообще последних в наших ВВС) горели желанием вынужденно садиться на вражеской территории. По-моему, они скорее предпочли бы погибнуть, советские люди, как-никак. Хотя это мне, для которого десять трагических лет спрессовались в несколько суток, легко рассуждать на подобные темы, а вот что реально думали те летуны – вопрос отдельный. Мало ли что было написано в их «запечатанных пакетах»…
Я слез с огрызка фюзеляжа «Стратоджета», опять взвалил рюкзак на плечи и, ругая на чём свет стоит себя и прошедшую атомную войну, пошёл дальше, под мерно-успокаивающий шелестящий шорох листвы ближних деревьев и кустов – ветер к вечеру несколько усилился.
Через полчаса пути я неожиданно увидел впереди что-то непонятное. Преграда походила на странный забор, а заходящее солнце придавало пейзажу излишнюю загадочность…
Пришлось достать бинокль. Правее, километрах в трёх, блестела река, странно широкая для этих мест…
А само нечто… Нет, не забор это был. Всего лишь – полуразрушенная железнодорожная насыпь, на которой шпалы с рельсами встали практически вертикально и оттого действительно стали напоминать забор, этакий исполинский, неровно-волнообразный штакетник…
Не фига же себе, дунуло здесь – даже рельсы согнуло и поставило торчком…
Кругом и даже на еле различимой в траве щебёнке бывшей насыпи успели прорасти молодые тополя – в окрестной траве в изобилии белел их пух. Ну да, как раз сезон, тополиный пух, жара, июнь…
Под насыпью, на протяжении не менее километра, лежали вагоны, а точнее то, что от них осталось – в основном ржавые колёсные пары и прочие массивные металлически части. Ещё там было несколько лопнувших, словно картонные, сгоревших цистерн и лежавшая на боку, давно лишённая дверей и стёкол кабины машиниста помятая коробка тепловоза знакомой марки ТЭ10. Похоже, после падения с насыпи и взрыва всё это железо качественно сгорело, а потом долгие годы ржавело. Н-да, ржавчина в разных причудливых видах и вариациях – ещё одна примета этого погибшего мира…
Когда я, поскальзываясь и матерясь (сухой прошлогодний репейник цеплялся за любые выступающие части), перелез через насыпь, понял, что «железка» здесь почему-то шла практически параллельно реке (в принципе, отчасти это совпадало с протекавшей где-то, примерно в этих местах, если верить виденным мной картам из нашей реальности, рекой Самарой), но теперь сохранившееся полотно можно было увидеть не везде – где-то оно причудливо вздыбилось, а где-то вообще пропало под многолетним слоем земли и травы. Столбы, семафоры, стрелки и прочие признаки железнодорожного хозяйства тоже либо изничтожило, либо согнуло и помяло так, словно сделаны они были не из железа, а из пластилина. Никогда раньше такого не видел…
Стало быть, я вступил на территорию, где десять лет назад качественно поработало атомное пламя, а не одна только ударная волна. Кто-то, из числа «особо умных» (ну, или «особо кровожадных»), спросит, а где же груды человеческих костей? Ну понятно, у всех перед глазами сразу возникает стереотипный пример – ночная тьма, подсвеченная только голубыми вспышками лазеров, мрачные руины Лос-Анджелеса, жёваные остатки каруселей на детской площадке и прямо-таки россыпи черепов, которые топчут железные ступни идущих в атаку Терминаторов – «Восьмисоток». Это всё, ребята, конечно, красиво (кино оно и есть кино), но, увы, полная лажа. В 1990-е, в период частых подработок вашего покорного слуги на ниве бульварной, криминальной журналистики умные люди из бюро Судебно-медицинской экспертизы вполне доходчиво объяснили мне, причём на конкретных примерах, – после высокотемпературного пожара, когда всё мясо на мослах сгорело, оставшиеся человеческие кости становятся очень хрупкими. И, полежав под открытым небом всего один сезон или даже меньше (ветер, осадки, перепад температур, ультрафиолет), эти самые кости распадаются практически в труху. А спустя десять лет людские останки уже гарантированно распались в костяную муку, на которой давно проросла зелёная травка. Так что топтать какие-то там «костяные россыпи» в моём случае точно не придётся…
И действительно, между чрезмерно растёкшейся в низине рекой и бывшей железной дорогой мне там и сям стали попадаться руины качественно сгоревших разнокалиберных построек, от которых после давних и явно очень сильных пожаров мало что осталось – кое-где закопчённый кирпич уцелевших стен выглядел даже оплавленным. Пройдя немного по насыпи, я начал натыкаться на металлические остатки сгоревших вагонов и автомобилей – и здесь всё было привычно разбито вдребезги… Потом, справа под насыпью, попались два полускрытых метёлками бурного разнотравья танка Т-34–85 – один, без левой гусеницы, лежал на боку, но зато сохранил башню, в отличие от второй, однотипной машины, стоявшей поодаль относительно ровно. Судя по всему, эти горелые танки десять лет назад сдуло с полотна ударной волной вместе с платформами, на которых их везли, – в высокой траве просматривались ржавые вагонные диски и оси…
Солнце село, и я решил сходить в сторону реки. В синих вечерних сумерках погнутые столбы со свисавшими до земли проводами и обломки кирпичных стен с лишёнными окон слепыми проёмами навевали тревогу, привычно рисуя в моём воображении разных монстров (действительно, мало ли кто тут может спрятаться?), но автоматика «ИКНС» не показывала в пределах своего стандартного радиуса ничего, кроме мелких птиц и ещё более мелкого зверья. Чего бояться, десять лет назад тут испарилось или сгорело даже то, то не должно гореть…
Спрашивается, ну и где же какие-то уцелевшие военные городки, в которых якобы совершали свои хитрые бартерные сделки ядовинские аборигены? Что, опять сплошные лживые сказки, сочинённые теми, кто наивно надеялся на то, что хоть где-то сохранилась «лучшая жизнь»? Очень похоже на то. По крайней мере, после того, что я здесь уже многократно видел, можно смело утверждать главное – на этих погостах и пожарищах уцелеть не могло практически ничего, а значит, и жить здесь невозможно…