Поэтому, пока она не успела толком рассмотреть эти, срезанные стрельбой в упор, мёртвые тела, я поспешил втолкнуть её в дверь какой-то свободной комнаты, чуть в стороне, правее общей «баталии». Там не было трупов, но зато были буфет с какой-то посудой, тумбочка, пара стульев и застеленная койка – массивно-железная, явно двуспальная кровать с панцирной сеткой и металлическими шарами на спинке. Наверное, именно на такой и должны были спать, а также строгать новых немцев разные там конюхи и горничные, слуги почтенных немецких господ-бюргеров времён кайзера Вильгельма и позапрошлой Мировой войны.
Мягким толчком автоматного ствола я посадил Клаудию на койку, а потом (признаюсь – действовал я не очень профессионально, поскольку соответствующей практики не было) приковал запястье её левой руки к спинке этой самой древнегерманской кровати удачно завалявшимися у меня в кармане наручниками (вот что значит предусмотрительность, как знал, что пригодятся!), отжатыми у тех покойных срамников.
– Зачем? – только и спросила она слабым голосом, глядя на мои манипуляции.
– А для гарантии, чтобы не сбежала раньше времени. Хочешь – лежи, хочешь – сиди. А это тебе, чтобы не скучала…
Сказав это, я сходил в соседние комнаты и, немного пошарив там, принёс ей открытую, но не слишком пустую бутылку с каким-то винищем, заодно прихватив относительно чистый бокал и удачно оказавшийся рядом керамический кувшин с водой. Чтоб могла, так сказать, и попить, и выпить. Кстати, в случае с запечатанным пузырём мог возникнуть новый конфуз – где у них тут штопор, я не знал (конечно, где-то он обязательно должен был быть, раз они накануне столь бурно бухали, но на фиг мне сдалось – лишний раз рыться среди покойников?), а открывать вино автоматным шомполом или лихим, псевдогусарским методом отбивания горлышка я как-то не умею. Поставив бутылку и бокал на тумбочку рядом с кроватью и не получив в свой адрес каких-либо дополнительных вопросов или реплик, я решил что, таким образом, вопрос с временным содержанием военнопленной был решён мной вполне удовлетворительно. Далее я вышел обратно в коридор, прикрыв дверь снаружи.
– Кто это там? – неожиданно услышал я знакомый глуховатый голос за спиной.
Резко обернувшись, я увидел стоявшую позади меня Кэтрин. Напарница уже успела снять с себя всё лишнее, разоблачившись до белья. Теперь засохшей крови на ней было куда меньше, а сама она перестала походить на мертвяка или зомби. Кстати, видел я подобное уже во второй раз за эту «командировку», не дай бог, будет третий, четвёртый и далее по списку…
Вновь оклемалась, стало быть, неубиваемая эрзац-баба, с встроенной функцией Терминатора…
А я и не заметил, как за всякими мелкими делишками и разговорами пролетело два часа (посмотрел на свои наручные – блин, так и есть), и она, как по будильнику, очухалась. Ну раз так, добро пожаловать обратно, в эту довольно дерьмовую реальность…
– Долго рассказывать, – ответил я. – Можно сказать – старая знакомая и вдобавок ещё и хозяйка стоящего возле дома вертолёта. Мне интереснее другое – почему твои умные приборы её не засекли?
– А где она была? – уточнила напарница без тени удивления в голосе.
– В подвале или, если его можно так назвать, погребе одного из сараев на заднем дворе. Лежала связанная и с кляпом во рту.
– Не могу точно сказать, командир. Постройки здесь сплошь старые, капитальные, из камня и толстого дерева. По идее, такой дом слегка экранирует, стены сарая экранируют, почва тоже. И, возможно, я на неё просто не обратила внимания. Тепловая отметка от неподвижного человека, долго пролежавшего неподвижно, да ещё и на холоде, слабая. Соответственно, такой маломощный сигнал аппаратура может неправильно идентифицировать, посчитав его не за человека, а какое-нибудь мелкое животное, скажем, лисицу, кошку или крысу…
– Понятно. Значит, в вашем продвинутом мире идеала всё равно нет, как и в этом. Очень жаль…
– И что она здесь делает? – спросила Кэтрин, пропустив мимо ушей мою последнюю реплику.
– Захотела отобрать у этих придурков свой вертолёт, но, как я понял, была не слишком убедительна…
– Я не про это, командир. Учитывая окружающую обстановку, вертолёт теперь всё равно ничей и им может воспользоваться кто угодно, а точнее – любой, первый, кто окажется поблизости. И, исходя из этого, мне непонятно – почему она до сих пор жива? И зачем она нам?
– Ты это, полегче… Всё-таки давай не будем мочить тут всех подряд… Есть же какие-то пределы даже в этом заплечном бизнесе?! Как-никак, она была безоружна. А жива она ввиду необходимости…
Выдав, чисто автоматически, эту фразу, я понял, что ляпнул сие совершенно не подумав. Действительно, а какая тут жгучая необходимость? Моя, персональная, положительная реакция на воспоминания? «Джон Коннор излишне тепло относился к Терминаторам серии «Т-800»»?! Так это же всё лирика, не относящаяся к делу…
– Какой необходимости? – переспросила напарница.
Вот как ей, блин, объяснишь?
– Если мы с тобой сегодня ликвидируем крайнюю, оставшуюся цель, наше задание будет выполнено, так? – начал я, не очень надеясь хоть в чем-то убедить этот непробиваемый биомашинный интеллект.
– Так, – согласилась Кэтрин.
– А если это так, нам, а точнее, прежде всего тебе, поскольку я-то точно смогу обойтись и без этого, для возвращения обратно нужно будет добираться до одного из действующих спасательных порталов. По прошлой встрече с тобой мне известны четыре таких портала, которые находятся в Восточной Германии, Ливии, России и Иране. Я всё верно запомнил? Или где-то есть ещё какие-то дополнительные «точки» подобного же назначения?
– Нет, всё верно, командир.
Ну, не очень-то я ей поверил, хотя она же всего-навсего инструмент и всей информацией может не обладать. А сколько всего таких порталов и где они находятся – ей могли и не сообщить. Хотя, ладно, четыре так четыре, как говорят у нас, в колхозе – нашим легче…
– А раз всё верно, на текущую повестку дня неизбежно выходит вопрос: как быстро и по возможности незаметно добраться до одного из указанных порталов. При условии, что вокруг нас, культурно выражаясь, полыхает натуральная атомная война и кругом творится полный пиз… в смысле, хаос. Я доходчиво излагаю?
– Да. Согласна.
– Ну а раз согласна, должна знать, что у этого вертолёта, при всём моём уважении к дяде Игорю Сикорскому, дальность всё-таки маловата для перелётов типа того, который нам предстоит. А у этой тётеньки, которую я только что достал из погреба и развязал, тут, совсем близко, в аэропорту Энсхейм, стоит, считай под парами, исправный и заправленный под пробку самолёт типа С-45. И я решил, что этот самолёт может нам пригодиться, тем более что другого мы уже можем и не найти…
– Это понятно, командир, но всё-таки почему она ещё жива?
– Блин, что тут непонятного?! У нас это называется – жизнь в обмен на информацию! Она рассказала всё, что знала, а я за это пообещал её не убивать! Потому она и жива! Что не ясно?
– Обещать можно всё что угодно. Поскольку это логически правильное действие, с точки зрения человеческой психологии. Ведь люди склонны до последнего верить в лучшее. Но это вовсе не означает, что нужно каждый раз обязательно выполнять обещанное…
– А, ну да… Я же забыл, кто ты такая… Раз ты по-другому не понимаешь, слушай приказ: эту дамочку берём с собой и до поры до времени не трогаем! Вопрос о том, кому жить, а кому умирать, будем решать, когда доберёмся до самолёта! Это, надеюсь, понятно?
– Принято, – только и сказала Кэтрин. – Раз вы командир – вам решать. Но таскать за собой лишнего человека – это в нашей ситуации просто ненужные хлопоты.
«Ну, хоть раз чисто формальная должность мне пригодилась», – подумал я, одновременно сообразив, что, пожалуй, эта Клава Ла-Тремуевна могла и услышать что-то из нашего разговора. Конечно, кровать, к которой она была прикована, стояла далеко от двери, да и продолжающиеся взрывы за горизонтом создавали необходимый шумовой фон, но мало ли? Кстати, со стороны мы, наверное, выглядели как некое яркое воплощение бреда сумасшедшего – в полутёмном коридоре, да ещё рядом со свежими трупами беседуют прикинутый в облачение советского танкиста мужик с автоматом Калашникова за плечом и изрядно помятая бабенция в белье и окровавленных повязках. И, кстати, мы начисто забыли о том, что в это время происходило снаружи…
– Ты куда-то собралась? – спросил я у напарницы.
– Вниз. Полагаю, на здешней кухне должна быть вода. Надо привести себя в порядок…
– Тебе помочь или посторожить снаружи? Кстати, а что там, на свежем воздухе, происходит? А то мы как-то отвлеклись…
– Лучше если поможете. Ничего опасного снаружи не происходит, я контролирую обстановку, в радиусе пяти километров точно нет никакого движения. Но знаете, что меня удивляет, командир?
– И что же тебя удивляет? – спросил я, несколько офигев от того, что биороботам из будущего, оказывается, присуще такое старомодное чувство, как удивление.
– С момента нашего прибытия сюда моя аппаратура не фиксирует никакого движения за пределами примерно восьмикилометрового радиуса вокруг нас. Но ещё больше удивляет то, что там не фиксируются и никакие живые объекты, даже совсем мелкие, типа мышей, белок или птиц. И это очень странно…
– И не говори… Хочешь сказать, что за восемь километров от нас вдруг почему-то умерло всё живое? Причём одномоментно и неожиданно?
– Выходит, что так. Но никаких ядерных взрывов или критических повышений радиационного фона ни в самом Саарбрюкене, ни в его окрестностях приборы при этом почему-то не зафиксировали…
– Н-да, ещё одна хренова загадочка. Ладно, будем добираться до аэропорта – может, по дороге что-то и выясним…
И, сказав это, я понял, что на душе становится как-то совсем не комфортно. Ведь современная война ядерным оружием, увы, не исчерпывается, и, не дай бог, нарваться на что-нибудь не столь громкое, пусть лишённое ярких кинематографических спецэффектов, но не менее убойное – например что-нибудь бакт