Сказав это, она взяла наперевес РПД («Узи» она, похоже, так и оставила в пилотской кабине «Сикорского»). Я же встал, поправив ремень «АК-47» на плече – палец на спусковом крючке, но ствол смотрит в землю, дабы до поры никого и не на что не провоцировать…
А шум моторов и лязг гусениц стал отчётливо слышен где-то уже совсем рядом, практически за зданием аэровокзала.
«Знаете ли вы, что такое фаустпатрон?»
Глава 4. Из боя в бой. Это есть их последний – теперь уже без вариантов
Дальше всё было предельно просто. Мы стояли неподвижно, а изрядно давящий на психику шум моторов и лязг гусениц быстро приближался.
Потом резко завоняло бензиновым выхлопом, и справа, из-за угла стеклянного здания аэровокзала, резво объехав стоявший крайним в ряду некрупный, но, однако же, четырёхмоторный «Вайкаунт» с синими буквами «ВМА» на сине-бело-голубом киле, появились две зелёные, густо заляпанные осенней грязью гусеничные машинки. Слово «машинки» (здесь ещё вполне сгодилось бы аналогично-детское «Танчики») всплыло у меня в голове исключительно потому, что это были АСУ-57. Те, которые ну ни с чем не спутаешь. Тем более что на нормальный танк или САУ это узкоспециальное, авиадесантное недоразумение (вес – 3,3 тонны, длина с пушкой пять метров, высота полтора метра, противопульная броня толщиной в 6 мм и карбюраторный движок М-20, от одноимённой легковой «Победы») ну никак не тянуло.
Никаких значков рода войск и прочего самохвального украшательства (в 1962 году до голубых беретов, тельняшек, БМД и прочих ярких элементов маргеловского «экстремизма», а равно и Афганистана с водкой в стакане, было ещё ой как далеко, и тогдашние советские ВДВ внешне отличались от простой мотопехоты не слишком-то сильно) на броне мелких самоходок не было, только натрафареченные на борта белые номера «201» и «209». Хотя и без всяких эмблем было понятно, что это реально приехала какая-то десантура отечественной выделки – в других родах войск эта гусеничная мелочь даже тогда была никому на фиг не нужна.
Броня обеих самоходок была завалена всяческим полезным и не очень барахлом – зелёные тарные ящики, брезентовые сумки и скатки, какие-то мешки, на одной машине я заметил аж шесть штук ручных противотанковых гранатомётов, в которых я безошибочно опознал РПГ-2, а на второй машине лежало даже зачехлённое 82-мм безоткатное орудие Б-10, этакая длинная труба замысловатого вида с двумя штампованными колёсиками внизу.
Переднюю АСУ-57 оседлали сразу шесть человек, вторую – пять. Все в зеленоватых ОЗК и серых намордниках противогазов (ГП-5 или что-то вроде того) с рюкзаками РД-54 за спиной. Ну всё верно, как-никак, атомная война на дворе. Куда же без них – скатертью-скатертью хлор-циан стелется и забирается под противогаз, каждому-каждому в лучшее верится, если взрывается ядерный фугас…
Только двое из всей этой девятки напялили на головы каски, а вооружены все они были «АК-47» со складными прикладами, плюс один, такой же как у нас, «ручняк» РПД. Единственное, что меня удивило – все солдатики были какие-то мелкие, а в ВДВ обычно всё-таки берут рослых ребятишек. Что это ещё за такие воздушно-десантные егеря-вольтижёры?
АСУ-57 выехали на «перрон» перед аэровокзалом и, увидев нас, слегка крутанулись на месте и остановились как вкопанные, подрагивая на холостых оборотах. Сидевшие на их броне облачённые в прорезиненое фигуры оборотили на нас свои стеклянные гляделки и замерли, поскольку явно ничего не могли понять. Ведь им же явно кто-то успел сказать, что тут кругом сплошная смерть. И вот – приезжают они, а перед ними стоят двое вполне себе живых людей, причём без малейшего намёка на противогазы и прочую противохимическую защиту. Ну явный же непорядок!
А я, со своей стороны, не мог понять, что за бестолковщина творится у них? По моему разумению, любой нормальный командир, которому поручили занять стратегический объект вроде этого аэропорта, должен был сначала выдвинуть сюда какую ни есть пешую разведку, а не въезжать на его территорию так, словно на репетицию ноябрьского парада. Даже если до них и довели, что здесь кругом одни покойники. Вывод: либо они неопытны и невнимательны, либо дураки, либо сильно торопятся. Или, как вариант, всё перечисленное одновременно – спешка нелюбопытных дураков.
В общем, в таком вот недоумении наши «гости» простояли возле своих машин минуты три.
Потом с брони головной АСУ-57 наконец соскочил один невысокий перец в ОЗК и пошёл к нам, не особо поспешая и держа автомат наперевес. Что-то в нём мне показалось неправильным, а если точнее – какой-то слишком раздутый и массивный капюшон защитного комплекта на его голове. Записав это в загадки, я не стал особо заморачиваться на эту тему, поскольку в этот момент остальные визитёры, исключая сидевших за рычагами самоходок мехводов, ненавязчиво взяли нас на мушку, но сделали это как-то неуверенно.
Краем глаза я видел, как умело держит пулемёт стоявшая слева чуть позади меня Кэтрин (никакая обычная баба с такой тяжестью в руках долго не простоит), и понимал, что она их всех, если что, срежет одной очередью ещё до того, как они успеют сделать хотя бы один выстрел в нашу сторону. Если, конечно, они, скажем, не успеют пальнуть по нам фугасным из своих 57-миллиметровок. Но замысловатые дульные тормоза обоих АСУ-57 смотрели мимо нас, куда-то в сторону взлётки. К тому же следовало брать в расчёт и то, что они здесь были явно не одни. Раз речь накануне шла о некой «мехколонне до десяти единиц», за зданием аэропорта, а может, уже и внутри него точно находился кто-то ещё.
Неизвестный, особо никуда не торопясь, топал к нам, поскрипывая обмотанными резиновыми бахилами ногами и покачивая торчащим из висящей через плечо брезентовой сумки чёрным гофрированным слоновьим хоботом противогаза, автомат висел у него на плече, как и у меня – палец на курке, дуло вниз.
Противогаз, он, как известно, вообще излишне демонизирует, причём любого, поскольку ты не видишь ни глаз, ни выражения лица собеседника. И поэтому не знаешь, корчит тот, кто стоит перед тобой, рожи или прикидывает, с чего начинать процесс мордобития. На эту тему, помнится, что-то нехорошее говорили в комедии Мэла Брукса, той, что про космические яйца…
– Товарищ, снимайте вы этот гондон и маску бегающего слоника, тут безопасно, – максимально миролюбиво сказал я вместо приветствия в момент, когда неизвестный подошёл ко мне вплотную, глядя в его бесмысленно-круглые противогазные очеса. Ну опять не сдержался я, упомянув этот древний анекдот про химическую тревогу и «пусть слоники побегают»…
Неизвестный молчал с полминуты, явно о чём-то раздумывая, но потом всё-таки решил снять с себя всю эту резину. Потянул назад капюшон ОЗК и под ним (вот оказывается, что это была за объёмная «загадка»!) неожиданно обнаружилась полевая офицерская фуражка с защитной кокардой (ну вот зачем она ему, блин, тем более не над, а под капюшоном, неужели хочет всегда чувствовать себя офицером?), снял головной убор, а затем с явным облегчением стянул и маску. Опасливо вдохнул-выдохнул, потом с явным облегчением свернул намордник и убрал в сумку на поясе. От него сразу же завоняло мокрой резиной и ядрёным потищем.
– Отбой химической тревоги! – крикнул этот «товарищ», оборачиваясь к своим, и тут же добавил: – Токарев! Передайте команду остальным!
Гляди-ка ты, по уставу выражается, военная косточка!
Его подчинённые, услышав и увидев это, как-то сразу перестали целиться в нас, немедленно начав разоблачаться. Раздались простые русские возгласы облегчения, плавно переходящие практически в восторг. Чувствовалось, что эти бойцы достаточно долго изображали из себя сосиски в целлофане. Народный театр имени Захер-Мазоха…
При этом один из бойцов, едва стянув противогаз, побежал куда-то за здание аэропорта, видимо, тот самый Токарев спешил обрадовать сослуживцев информацией о том, что намордники уже можно снять.
Позаботившись таким образом о подчинённых, мой собеседник водрузил фуражку обратно на голову и начал стягивать с рук плохо поддающиеся противохимические перчатки. Без сомнения, это был офицер, но явно в невеликих чинах. Невысокий, молодой, худенький, но явно не брившийся последние двое суток. Его причёска была короткой, но под противогазом тёмные волосы взмокли и беспорядочно встали торчком, мокрым был и ворот гимнастёрки, торчавший из выреза ОЗК. А вот глаза офицерика были какие-то предельно испуганные, практически до состояния уже несколько раз виденного мной здесь, причём у многих, выражения тихого ужаса.
– Кто такие? – вопросил глухой, явно пересохший голос офицерика. Хотя и без этого, после моей первой реплики, было очевидно, что мы свои.
Для начала я решил не хамить, вполне понимая его реакцию. Что можно подумать, если ты командир и у тебя есть какой-то конкретный приказ, а тебя вдруг встречают вооружённые мужик в советской танкистской форме, пилотке и сапогах и вполне себе гражданская баба, поверх модного платья которой почему-то напялена советская танкистская куртка с блестящими пятнами, то ли крови, то ли масла? А поскольку, по его «генплану», нас здесь быть явно не должно, на его месте и я бы тоже сильно удивился…
– Капитан Башкирцев, 1-е управление Главного разведывательного управления Советской армии. А это – лейтенант Закорюкина, из того же управления! – отрекомендовался я, продемонстрировав своё служебное удостоверение, на которое собеседник глянул мельком и без малейшего интереса. По-моему, в проверке документов он был, мягко говоря, не искушён, а из последней моей фразы уловил только ключевое слово «разведывательный».
– А делаете вы тут чего? – спросил он, наконец стянув перчатки и энергично почёсывая левой рукой щетину на щеках.
– Да то же, что и вы. Вообще-то, мы из заграничной резидентуры ГРУ. Сразу после начала боевых действий начали действовать по заранее подготовленным планам, в тылах противника.