Бойцы сразу же пришли в движение. Покойников, которых действительно было немного, погрузили в машины очень быстро, после чего наша колонна тронулась.
И мы ещё толком не успели выехать из города, как пальба у аэропорта стихла окончательно.
А потом впереди стали видны многочисленные дымы, при нашем приближении оказавшиеся как подожжёнными шальными снарядами на подъездной дороге гражданскими машинами, так и горящей боевой техникой. Да уж, действительно, снова как у «Агаты Кристи»: окончен бой, зачах огонь и не осталось ничего, а мы живём, а нам с тобою повезло, назло…
Неожиданно, практически на выезде из города, на ведущей к аэропорту дороге, путь нам перегородил стоявший поперёк проезжей части высоченный танк (шесть мелких катков внизу ходовой части и «шестерёнка» ведущего колеса сзади – хорошо знакомый мне М48) с открытыми люками.
Никогда бы не подумал, что смогу столь мгновенно вскинуть тяжёлый «калашников», но, судя по услышанному мной множественному лязганию затворов, за оружие в колонне в этот самый момент схватились все, а не только я. Но вражеский танк с повернутой в сторону аэропорта башней выглядел безмолвным и безопасным.
Напарница нажала на тормоза, встала и остальная колонна. Однако поскольку я из машины не вылез, спешиваться и занимать оборону солдатики не спешили. Что было делать? Объезжать по обочине? А смысл?
В итоге, мы с напарницей всё-таки вылезли из «ГАЗ-69». Я взобрался на броню «Паттона» и осторожно заглянул в башенный люк. Всё, включая пулемёты и боезапас, было на месте, а вот экипаж попросту сбежал – на полу боевого отделения валялись пустые картонные коробки от сухих пайков и непонятные брезентовые сумки…
Взяли и бросили хороший танк, почему-то подумал я. Хотя да и хрен бы с ним. Главная проблема в том, что он нам проехать не давал…
Словно прочитав мои мысли, Кэтрин полезла в люк мехвода, и, уже через пару минут М48 тихо зарычал мотором и, ломая кусты, задним ходом сполз в кювет, освобождая дорогу.
– Гранату! – потребовал я у стоявших рядом бойцов, видя, что напарница уже вылезла из танка и опасаясь, как бы в ответ на его неожиданное движение со стороны Энсхейма нам «в подарок» не прилетела болванка калибром миллиметров этак на сто… Но никаких выстрелов не было, а мне молча протянули зелёный «ананасик» «Ф-1», который я и закинул в башенный люк, спрыгнув с брони и заорав:
– Ложись!!!
Но нервничал я совершенно зря, поскольку произведённый эффект оказался минимален – просто внутри «Паттона» звонко бабахнуло. Танк не загорелся, но из его люков потянуло сизым дымом с сильным ароматом горелой изоляции. Может, и разгорится…
– Поехали! – скомандовал я, в который уже раз невольно цитируя нашего первого космонавта.
Дальше по сторонам ведущей к аэропорту дороги и на ней достаточно густо торчала вражеская техника, горящая или просто подбитая. Лупили явно из крупного калибра, поскольку от нескольких «Онтосов» и LVTP5 остались лишь живописные руины гусеничных шасси. От стоявших перед аэропортом полицейских машин и джипов вообще не осталось практически ничего – только какие-то рваные куски железа.
Хотя на любой войне снаряды не летят в одну сторону и горели не только вражеские танки, в том месте, где накануне стояла за кустами АСУ-57, по земле разлилось обширное пятно облизывавшего какие-то невообразимые металлические обломки бензинового пламени, а проехав немного дальше, я увидел и дымящуюся Су-100 с двумя дырами в левом борту рубки.
Объезжая замершие там и сям мёртвые вражеские машины, мы двинули прямиком к аэровокзалу, где возле раздавленного вместе с находящимися внутри покойниками практически в блин (по нему явно проехал танк, причём недавно) автобуса стояло несколько наших танков и наблюдалась какая-то движуха. Присмотревшись, я понял, что, кажется, туда сносили раненых и убитых.
И хотя мы и не сообщили по рации о том, что возвращаемся (вот же идиот, взялся людьми командовать, сдуру, как с дубу, хотя если считать, что я, типа, всего лишь шпион, получается не так уж и стыдно), никто при нашем появлении не запаниковал и не начал палить, как видно, военнослужащий народ всё-таки видел, как мы уезжали.
Знакомая гаубица М-30, с опущенным в положение для стрельбы прямой наводкой толстым стволом, стояла на прежнем месте и вроде даже не была особенно повреждена. Новыми деталями пейзажа были больше десятка крупных воронок, истыкавших землю вокруг орудия, изобилие стреляных гильз и опустошённых снарядных ящиков. Возле гаубицы дежурило четверо артиллеристов в касках, но вот сержанта Арошанова я среди них почему-то не увидел. Метрах в пятидесяти позади орудия догорали остовы двух грузовиков – по-моему, «ГАЗ-63» и «ЗИС-151». И кругом, насколько хватало глаз, валялись разбросанные взрывами части тел и фрагменты цивильной одежды – американские снаряды перепахали и порвали на куски изрядное количество трупов гражданских, которые никто не успел (да, честно говоря, и не собирался) убрать. Выглядело всё это отвратительно…
Раненых сносили (легкораненые шли сами) к тентованному грузовику «ЗИЛ-157», где суетились несколько солдат и сержантов с красными крестами на брезентовых сумках – явные санинструкторы. А вот никакой более продвинутой медицины здесь не было, и отправка в медсанбат никому явно не светила. То есть перевязать-то перевяжут, а вот что дальше – вопрос. Да и где они теперь вообще, в этой ситуации полного днища, все эти госпиталя и медсанбаты?
Правее, ближе к входу в здание аэропорта (как можно было понять, кроме осколков и пуль, в него угодила и пара-тройка снарядов не особо большого калибра, от чего стёкла в здании вылетели напрочь, представляю, что теперь там внутри, после того, как трупы перемешало с битым стеклом), развернулись по фронту заляпанные свежей грязью Т-62 и два Т-54.
Крайняя справа «пятьдесятчетвёрка» выглядела так, словно её «пожевали и выплюнули» – левая надгусеничная полка, со всеми размещёнными на ней ящиками, отсутствовала напрочь, с лобового листа было сорвано всё, включая буксирные крюки и фары, на его броне темнели две вмятины, а на левой «скуле» башни тянулась довольно глубокая борозда, явно от подкалиберной болванки (но сквозных дырок тем не менее не было!). И этот порядком измочаленный танк всё-таки был жив – в момент нашего появления шестеро возившихся возле этой машины с кувалдометром и выколоткой танкистов как раз вгоняли последний «палец» в его, судя по всему, только что соединённую левую гусеницу, помогая себе простыми словами и энергичной жестикуляцией.
Возле Т-62 стояли несколько человек в шинелях, ватных бушлатах и комбезах. К ним напарница и направила наш «ГАЗ-69».
Когда мы подъехали, навстречу сразу же двинулись двое – танкист весь в чёрном, со смутно знакомой рожей и какой-то невысокий тип в пехотной шинели с погонами младшего лейтенанта.
Танкистом, как легко догадаться, был лейтенант Васищев (всё лицо в разводах размытой потом копоти, правый рукав куртки разорван, три пальца на левой руке неряшливо перевязаны грязноватым бинтом), а вот второго я здесь раньше не видел. Собственно, он был черноус, рябоват и немолод, а значит, судя по всему, как часто бывало в нашей армии, был просто занимающим офицерскую должность сержантом или старшиной, из числа сверхсрочников. Каптенармус какой-нибудь…
– Здравствуйте, товарищ капитан! – приветствовал меня Васищев.
– Младший лейтенант Кийко! – явно на всякий случай представился немолодой, приложив руку к козырьку изрядно перепачканной землёй офицерской фуражки и разглядывая меня с некоторым сомнением во взгляде. Но ещё большее сомнение у него явно вызывала персона, которая сидела у меня за водителя – это было ясно и без всяких слов.
– Здравия желаю, товарищи офицеры! – козырнул я в ответ и тут же взял быка за рога. – Отбились? Каковы потери и как обстановка?
Оказалось, что в целом ничего хорошего, но всё-таки лучше, чем можно было ожидать. С учётом тех, кто погиб в городе под моим командованием, в наличии осталось шестьдесят девять относительно активных штыков из ста восемнадцати, не считая танкистов. «Относительно», поскольку раненых и контуженых из этого числа набиралось двадцать пять человек. Из них восемь – тяжело и очень тяжело, а значит, учитывая общую ситуацию, без малейших шансов на выживание, до какой-нибудь полевой хирургии их точно было не довезти… Ну а технические потери – сгорели один Т-54, Т-34–85, одна Су-100 и три АСУ-57 из имевшихся пяти. Плюс два «ГАЗ-69» и четыре грузовика. И приличный расход боеприпасов всех видов и калибров.
Противник, похоже, оставил на поле боя всё, что у него было. При беглом осмотре панорамы недавнего боя я насчитал восемь подбитых и горящих «Паттонов» и столько же «Бульдогов». Остальное были М50, «Онтос» и LVTP5.
На вопрос, что тут вообще было и как всё протекало, Васищев ответил, что никакой предварительной артподготовки со стороны американцев не было, а к атаке, благодаря нашему своевременному сообщению по радио, здесь были готовы. В общем, шедшие колонной и до последнего не желавшие разворачиваться в боевой порядок (мин они боялись, что ли?) американские танки не подпустили близко, встретив их огнём РПГ, безоткаток, 57-мм пушек АСУ-57 и стрелявшей прямой наводкой гаубицы, огонь которой, похоже, стал полной неожиданностью для врага. Довершила всё точная стрельба Т-62 и контратака всеми наличными танками и САУ. Куда большей проблемой оказались около сотни американских морских пехотинцев, которые несколькими мелкими группами просочились на лётное поле с разных сторон. До аэровокзала дошло меньше половины, но они всё-таки почти сумели захватить вышку управления полётами. Пришлось выдвинуть туда Т-54 и Су-100, которые и решили исход боя, без затей расстреляв вышку прямой наводкой. Большая часть не имевших противотанковых средств вражеских солдат полегла на месте, а убежать смогли только несколько человек. Критически посмотрев в сторону ярко горящей вышки управления полётами, я понял, что танкисты, похоже, несколько перестарались. Хотя, с другой стороны, а зачем она теперь кому-то нужна?