увной фабрики. Твое дело — маленькое: найти виновного, и точка. Какие там хищения? Какие финансовые документы? Да ты, парень, в своем уме? Какого хрена ты полез в чужую епархию? Шибко умный? — Полковник Лиховцев рассвирепел не на шутку. — Теперь вот что. Сейчас поедешь на беседу в юридическое управление Смольного. Езжай немедленно: третий этаж, кабинет триста семнадцать. Пропуск тебе в бюро пропусков оставлен. — Полковник тяжело вздохнул. — Потом доложишь. И чтоб хоть там… без самодеятельности!
В триста семнадцатом кабинете лейтенанта Юрьева ждали. Он получил пропуск в окошке, отметился на входе, поднялся на третий этаж и прошагал по ковровой дорожке к тяжелой резной двери. В предбаннике пожилая секретарша с угрюмым лицом резво упорхнула за обитую черной кожей дверь, через секунду выпорхнула обратно и махнула Юрьеву рукой, приглашая войти.
Он вошел. В длинном, как футбольное поле, кабинете во главе бесконечного полированного стола восседал полный коротко стриженный мужчина в очках. Был он широк, массивен и еще далеко не пенсионного возраста. Гладкое тяжелое лицо как бы стекало книзу складками кожи, придавая его обладателю значительность.
По обеим сторонам стола, боком к двери, сидели еще двое. Степан с удивлением признал в обоих своих старых знакомцев с фабрики — хамоватого начальника службы безопасности Кривошеина и угрюмого замдиректора по общим вопросам Привалова.
Хозяин кабинета вяло махнул рукой.
— Садитесь, товарищ Юрьев, в ногах правды нет. Я пригласил вас прийти по одной простой причине. Мы знаем предприятие «Балтийский рабочий» как одно из старейших предприятий Ленинграда и области. И все, что там делается, не проходит мимо внимания руководства города. Вы это понимаете? Как идет следствие? Какие успехи? Или трудности? Удалось найти того негодяя, кто это сделал?
Степан, уже начавший понимать, зачем его пригласили в этот кабинет и чего добивается от него этот важный толстяк, ввернул:
— Я считаю, что нападение на главного бухгалтера совершил не один человек, а группа…
При этих словах до сих пор сидевшие молча Кривошеин и Привалов заерзали, переглянулись и свирепо вонзили в Юрьева две пары глаз.
Толстоголосый никак на это замечание не отреагировал, словно не расслышал.
— В наших общих интересах, чтобы это бытовое преступление было раскрыто как можно скорее и виновный понес заслуженное наказание. Ваши коллеги и вы лично были на фабрике. Странно, что вы не опрашиваете местных жителей, может быть, кто-то что-то видел… Там район неблагополучный… Вероятно, что товарищ Серегин стал невольной жертвой хулиганства или… Словом, не мне вас учить, товарищ Юрьев. Я надеюсь, что скоро этот неприятный инцидент будет исчерпан. — Он рассеянно поводил рукой по столешнице, поворошил какие-то бумажки. — Вы свободны. Полагаю, что возникшие у товарищей… — тут он мотнул головой в сторону Кривошеина, — претензии к вашей работе можно считать чистым недоразумением. Успехов вам!
Не успел Юрьев выйти за дверь, как следом за ним из кабинета бросились оба посетителя.
— Понял, мусорок? — прошипел ему в затылок Привалов, уже когда они оказались в коридоре. — Или тебе надо объяснить еще популярнее? Я могу…
— Спокойно, Гриша, — одернул его Кривошеин, волком глядя на Степана. — По-моему, Аркадий Петрович выразился ясно, и он понятливый паренек. Так?
— Понятливый, бля… Дать ему в лоб, чтоб понятие поглубже засело! — мрачно пробурчал Привалов.
— Опять ты со своими шуточками! — строго оборвал его Кривошеин.
Лейтенант Юрьев внимательно посмотрел на Привалова, потом перевел взгляд на Кривошеина:
— «Чтоб понятие поглубже засело»… Я теперь от вашей фабрики не отстану. Завтра же подам рапорт и добьюсь, чтобы обэхаэсэс провело у вас проверку по полной программе!
Теперь не выдержал с виду более спокойный Кривошеин. Он удержал за руку напарника, уже изготовившегося накинуться с кулаками на нахального милиционера, и прошипел:
— Ну, ты сам напросился, мусор. Теперь гляди, как бы с тобой чего не вышло. О здоровье своем побеспокойся, да не только о своем… Ты, я гляжу, неученый еще. Так мы тя поучим, падла…
— Ты, дерьмо собачье, хорэ у нас вынюхивать! — тяжело дыша, процедил Привалов ему в ухо. — Еще раз тебя на фабрике увижу — пеняй на себя! Тебе русским языком сказано: вынюхивай по соседству! А к нам не лезь!
Степан, набычившись, медленно развернулся с намерением вмазать этой говорливой падле кулаком в пятак, но Кривошеин с Приваловым уже юркнули в какой-то узкий проход, ответвлявшийся от главного коридора Смольного, и исчезли.
Ему все стало ясно. Все. Теперь он понял, что и впрямь всю эту неделю охотился вслепую. Но сейчас он прозрел. И намек Аркадия Петровича уяснил. Ему посоветовали не копать, а спустить дело на тормозах, замять, замотать… Примерно то же самое, только не обиняками, а напрямую, ему сказал Васька Макеев. Забавно. Они точно сговорились… Этот самодовольный боров из горисполкома… И хам Кривошеин, и урод Привалов… Как бы не так! Степан сжал челюсти так, что в деснах заломило. «Я докопаюсь, кто и за что изувечил главбуха…»
Вернувшись в контору, Степан засел за рапорт, который после разговора в большом кабинете и особенно посте стычки с двумя гадами он решил подать во что бы то ни стало. Текст получился большой, потому что лейтенант постарался изложить свои подозрения аргументированно, без «воды» и эмоций. Он уже дописывал последнюю страницу, как вдруг ему позвонили из ЖЭКа и сообщили, что дверь его квартиры открыта, вероятно, взломана…
Он упросил знакомого сержанта-водителя подбросить его на патрульном газике до дома. Замок и впрямь был взломан. Войдя в квартиру, Юрьев обомлел: тут словно побывала стая дикарей или уличных вандалов. В большой комнате все было разгромлено: книжные полки выпотрошены, ящики серванта выдвинуты и все их содержимое — столовые приборы, коробочки со старыми мамиными украшениями, фотоальбомы, отцовские почетные грамоты — разбросано по полу, обивка стульев и дивана распорота крест-накрест, паркет залит чернилами, чернильные потеки покрывали обои и потолок… Смущенно топтавшийся в коридоре начальник ЖЭКа Николай Степанович осторожно спросил, не украдено ли чего и не стоит ли вызвать участкового. Но Степан уже и так понял, что у него побывали не квартирные грабители.
— Не надо, — глухо ответил он, — ничего не украдено. Я сам разберусь…
Выпроводив оторопевшего Николая Степановича, он стал собирать с пола разбросанные грамоты, обрывки старых семейных фотографий, а когда поднял из-под стола разорванную золотую цепочку — мать тайком, скрывая от отца, носила на ней золотой крестик, — ощутил прилив жестокой и бессильной злобы. Кто же это сделал? Какая сволочь? Тут долго гадать не нужно… Он догадался, кто побывал у него дома. И зачем. Но только доказательств у него не было никаких — ни улик, ни следов.
Он взял в ванной веник и принялся было подметать, но не выдержал. Надо съездить туда, найти их… Решение созрело сразу. Найти их… Но что он может сделать? Арестовать? Смешно… Но их надо наказать. А если это не они… Да, скорее всего, не они, не сами же Кривошеин и Привалов приехали сюда и учинили такой разгром. Понятное дело, подослали каких-то ублюдков.
Когда вышел на улицу, перед глазами все плыло, в ушах гудело. Душа горела — от обиды, от ощущения собственного бессилия и от неутоленной, слепой ярости… Он бродил по городу несколько часов, точно лунатик, точно пьяный. Его один раз даже армейский патруль остановил около Эрмитажа, невзирая на милицейскую шинель, — проверили документы, принюхались к дыханию и отпустили с миром.
Стало темнеть: Близился вечер. Оказавшись около автобусной остановки, Степан сел на первый подошедший автобус, проехал остановок десять, сошел. И вдруг с удивлением увидел, что стоит возле проходной фабрики «Балтийский рабочий».
И сразу все стало на свои места. Это была судьба.
— Я их у рою, этих гадов! Урою… — прошептал он.
Степан дернулся было к железным воротам со звездой, но быстро передумал и поспешно двинулся в обратную сторону, вдоль забора, свернул за угол, прошел еще метров пятьдесят и остановился. Это было то самое место, где избили главного бухгалтера Серегина. Он заметил в бетонной плите широкую, в ширину человеческой фигуры, дыру, заложенную проржавевшим стальным листом. Ага, возможно, именно через нее и вылезли нападавшие… Степан не без труда протиснулся в нее, сильно оцарапав тыльную сторону правой ладони. Он обмотал окровавленную руку платком и посмотрел на часы: начало десятого. Рабочий день давно закончился. Под покровом сгустившихся сумерек он рысцой побежал к административному корпусу, где на втором этаже горело два окна…
Он догадался, кто там сидит в столь поздний час.
Подойдя к двери, Юрьев заметил, что она чуть приоткрыта. Он приник к щелочке, прислушался. В кабинете было тихо. Вдруг раздался телефонный звонок. Трубку сняли, и знакомый голос Кривошеина произнес:
— Алло! — И после паузы хрипло: — Ты, Вить, уверен, что вас там, на Литейном, никто не видел? Точно? Ну ладно… Как все прошло? — Пауза. — Ну и славно. Если этот лейтенантишка не совсем дебил, должен понять, что к чему… Ты из города с ребятами сегодня смойся, лучше до конца месяца где-нибудь перекантуйтесь. Все, бывай!
Телефонная трубка со стуком легла на рычаг. Кривошеин, хлопнув в ладоши, довольно крякнул.
Степан даже усмехнулся про себя: как же он вовремя подоспел, прямо к раздаче! Эта падла Кривошеин себя с потрохами выдал телефонным разговором со своим громилой… Теперь ясно, кто учинил налет на его квартиру! И, схватившись за ручку, с силой рванул дверь на себя.
Начальник службы безопасности фабрики и он же по совместительству временно исполняющий обязанности директора Кривошеин стоял у окна. Поглядев на вошедшего лейтенанта милиции, он насмешливо произнес:
— Опять пришел, мусорок? А чего пришел? Договариваться по-хорошему? Так это днем была такая маза. А теперь ты ее упустил, дурашка… — И, хотя он произнес эти слова спокойно, в его потемневших глазах заплескался страх.