Вдали на шоссе из рассеивающейся туманной дымки быстро выползло темное пятнышко, которое приближалось и росло, принимая очертания автомобиля. Майор поморщился, точно прожевал лимон, и обернулся к своим бойцам:
— Приготовились, мужики. Ща начнется…
— Приготовились, мужики, ща начнется… — пробормотал Саня Зарецкий и снял свой исполинский кольт с предохранителя. — Блокпост на хрен!
Варяг вгляделся вперед — и точно: сквозь истончившийся рассветный туман проглянули человеческие фигуры. И тут ему в голову пришла дерзкая, если не сказать совершенно безумная, идея.
— Вот что, Саша, — обратился он к Зарецкому. — Убери свою пушку и прими благообразный вид. Сейчас попробуем с этими ментами побеседовать по душам. И ты, Степа, убирай эти «калаши» с глаз долой… Легенда будет такая: с проселка съехала такая же «тойота-лэндкрузер» и поперла в сторону Заозерья. Все. Номеров не запомнили, пассажиров видели: четверо здоровенных кавказцев.
Он не успел закончить фразу, потому что водитель Шурик Журбин уже подъехал к «кирпичу» и, послушно сбавив газ, затормозил. Варяг открыл дверцу и неторопливо вышел навстречу майору ОМОНа.
— Здравия желаю, товарищ майор! — важно, но дружелюбно поприветствовал смотрящий обалдевшего омоновского командира. — Я так понимаю, вы встречаете гостей, — с этими словами Варяг кивнул на хлипкое заграждение поперек трассы. Он неторопливо полез в карман, вынул красное удостоверение с золотым двуглавым орлом и с такими же золотыми тиснеными буквами и, развернув, приблизил к глазам майора Стеценко. — Кстати, майор, километрах в трех отсюда мы встретили очень странную машину. Очень.
— И чем же эта машина вам показалась странной? — читая удостоверение, поинтересовался командир ОМОНа.
— Это был такой же джип, как у нас… Правда, Александр Иванович? — обратился Варяг за поддержкой к водиле. — Какое странное совпадение… — не давая майору вставить ни слова, продолжал Варяг, с удовлетворением заметив, что удостоверение большого государственного чиновника возымело на провинциального омоновца магическое действие. — Тоже черный… Правда, очень запачканный… Номера тоже все в грязи. В салоне сидело трое или четверо мужчин ярко выраженной кавказской внешности… Джип уехал в противоположную сторону…
— А вы… куда направляетесь? — заикаясь, выдавил майор Стеценко, не спуская глаз с красного удостоверения. — И кто с вами?
— Это мои помощники, товарищ майор. Мы… Я нахожусь в служебной командировке в Петербурге. И вчера вечером мне захотелось проинспектировать здешний участок федерального шоссе «Россия» на предмет изучения возможности строительства вдоль трассы цепочки мотелей. Вы, наверное, знаете, товарищ майор, что в недавнем постановлении правительства стоит вопрос об усовершенствовании инфрастуктуры туризма в стране… Ну и… Позвольте, я уберу удостоверение? — Владислав захлопнул красную книжечку и сунул ее в карман.
— Ясно, — сглотнув слюну, пробормотал майор Стеценко. И, обернувшись к своим бойцам, мотнул головой: маг, сдвиньте «кирпич» и пропустите…
Те беспрекословно выполнили немой приказ командира.
— У меня такое впечатление, что один из сидящих в джипе людей держал в руке автомат! — строго бросил Варяг, забираясь обратно в салон. — Хотя я не специалист в этих делах… Мог и ошибиться. А вы кого тут караулите?
Майор неопределенно взмахнул рукой и ничего не ответил.
— Удачной службы, товарищи! — бодро крикнул Варяг. Джип рванулся с места.
Несколько минут в салоне висела гробовая тишина. Наконец Саша Зарецкий расхохотался.
— Ну ты даешь, Владик! Ну и разводка. Я такого разводилова ни разу еще в жизни не видал, хотя сам могу развести так, что маму с папой забудешь… Я думал, этот майор ща в штаны наложит!
Сержант улыбнулся:
— Да, Владик, в тебе умер великий актер!
И тут сзади послышался треск беспорядочных автоматных очередей. Две или три шальные пули чиркнули по бронированной обшивке корпуса джипа.
— Проснулся майор! — скрипнув зубами, выплюнул Зарецкий. И тронул Журбина за плечо. — Давай, Журик, жми на газ. Теперь самый полный!
Сержант топтал римские улицы, с нетерпением желая поскорее покончить с синьором Эудженио Доницетти — первым сицилийским доном, фигурирующим в списке на отстрел. Судя по досье, Которое он за две недели собрал на Доницетти, у этого сицилийского пахана руки были по локоть в крови. Свое богатство и власть тезка великого итальянского композитора строил далеко не изящными методами, хладнокровно отстреливая конкурентов — сначала по бизнесу, а потом и по мафии. Быстро сколотив состояние на торговле оливковым маслом в Палермо, Доницетти подмял под себя производителей жидкого золота по всей стране — от Калабрии до Лигурии, и с теми, кто пытался противостоять алчному и нахрапистому молодчику из Сицилии, он расправлялся жестоко и хладнокровно. Поговаривали, что самых строптивых и горластых Доницетти топил в чанах с оливковым маслом — для острастки и в назидание другим. Во всяком случае, после такой вот расправы с тремя генуэзскими фабрикантами он расчистил себе путь для завоевания оливкового рынка Италии.
Думая в последние дни об этом подонке, Сержант не мог сдержать омерзения: таких сволочей он готов был отстреливать где угодно, в любом уголке мира — даже не ради выгоды российских криминальных структур, а во благо человечества. Акция устранения оливкового магната-убийцы была намечена на завтра.
Сержант прибыл в Рим неделю назад, в середине сентября, и его курсанты уже дожидались командира в городе. Конечно, на людях все четверо вместе не светились, связь держали только по сотовым телефонам — что для Домового, Сизого и Лесоповала было в диковинку: в тульском лесном лагере такую чудо-технику парни видели разве что на демонстрационных занятиях.
С мраморных ступенек лестницы, ведущей на бульвар, с шумом и гамом скатилась ватага цыганских детей, а следом такой же шумною толпою, но более степенно, сошли взрослые. Цыганки, как и в России, были одеты в длинные цветастые юбки и кофты непонятного покроя, на шеях у них болтались тяжелые бренчащие ожерелья. Ватага прошествовала к столикам кафе, расставленным прямо на тротуаре и защищенным от дождя и солнца большими зонтами.
Однако моросить, кажется, перестало. Впрочем, дождь с утра был таким мелким, что, привыкнув к нему, >же трудно было разобрать, чем дышишь: влажным ли воздухом или теплым дождем. Все прошедшие дни и трое курсантов, и сам Сержант по очереди следили за передвижениями Доницетти. В средствах они себя не ограничивали, поэтому каждый взял напрокат по машине — и привязали к лимузину Доницетти хвост.
Чаще всего тот просиживал целыми днями дома, но наблюдатели сразу же обнаружили за ним одну постоянную привычку, ставшую своего рода ритуалом повседневной жизни авторитетного мафиозо, — на ней-то Сержант и решил выстроить тактику заманивания зверя в западню. Выяснилось, что привычка дона Эудженио Доницетти связана с национальным характером. Наверное, поэтому ее и за слабость никто принять не мог: дон Доницетти обожал пиццу с анчоусами. И не мог прожить без нее буквально ни дня. Однако он любил не просто пиццу с анчоусами, которую ему могли подать в любой римской пиццерии, а именно приготовленную в маленькой забегаловке «Дель Пьеро», что притаилась на узкой улочке недалеко от Колизея. Ровно в тринадцать ноль-ноль каждый день, включая субботу и воскресенье, Доницетти приезжал сюда на своем черном «кадиллаке» и ровно через сорок пять минут отбывал.
Когда Сизый в первый день доложил, что Доницетти заехал днем перекусить в маленькую пиццерию «Дель Пьеро» на виа Коммунале, Сержант не придал этому значения. Когда же на следующий день то же самое сообщил и Лесоповал, он заинтересовался. И в половине первого пополудни следующего дня остановил свой «фиат» метрах в ста от «Дель Пьеро» и стал ждать.
Бронированный «кадиллак» синьора Доницетти плавно подрулил к пиццерии ровно в тринадцать ноль-ноль, и Сержант понял, что важный пожилой синьор, вошедший в дверь в окружении своих телохранителей, был уже, по существу, покойник. Он еще мог ходить, разговаривать, снисходительно здороваться с выбежавшим ему навстречу кругленьким хозяином пиццерии, как мог наслаждаться своей любимой пиццей, но все это уже не имело значения. Можно ли всерьез от-носиться к человеку, который через несколько дней умрет?
Ровно в полдень в «Дель Пьеро» вошел высокий мужчина в хорошем костюме, с угрюмым лицом — явно ішостранец. Хмуро оглядевшись по сторонам, он прошел в глубину небольшого зала, плюхнулся на плетеный стул, поерзал, усаживаясь поудобнее, и выразительно посмотрел на открытую дровяную печь, откуда доносился аппетитный аромат печеной пиццы. В тот момент, когда иностранец выбрал себе столик, официант скользнул в служебное помещение за занавеской, откуда вскоре появился, но уже не один, а с толстопузым хозяином, — на чьем круглом лице застыло озабоченное выражение. Толстяк поглядел на иностранца, потом перевел взгляд на настенные часы, успокоился и что-то торопливо прочирикал официанту.
Официант заторопился к иностранцу, быстро принял заказ и почти бегом принес поднос с дымящейся пиццей и высоким бокалом пива. С тем и оставил его в покое. Минут через двадцать выразительный взгляд официанта сигнализировал хозяину, что иностранец хоть и покончил с едой, но сидит, вытянув ноги, и уходить явно не торопится. Более того, поманив к себе пальцем официанта, он на ужасном итальянском попросил повторить бокал пива.
Прежде чем выполнить просьбу посетителя, официант вновь исчез в глубине пиццерии и вновь вернулся с хозяином, который начал подавать признаки беспокойства. Тем не менее иностранцу пиво принесли, и он с явным удовольствием пригубил пенный напиток. В половине первого толстяк хоз