— Но это же положит конец специальному расследованию, — сказала я.
— Да, — ответил этот человек. — Я знаю.
После этого я встретилась с Аннаном. «Ничего личного, — попытался утешить меня генеральный секретарь. — Все считают, что вы — очень хороший прокурор и провели большую работу». Но… Аннан сказал, что не может возражать против назначения нового прокурора в трибунал по Руанде. «Это будет слишком сложно», — объяснил он и подтвердил, что всегда считал, что в каждом трибунале должен быть свой главный прокурор.
Я попыталась спровоцировать Аннана и спросила, что будет, если я предпочту остаться в трибунале по Руанде, а не в трибунале по Югославии. Я могу переехать в Арушу, поселиться там и продолжать свою работу… «Нет, Карла, — ответил Аннан. — Вы останетесь в трибунале по Югославии. Процесс против Милошевича слишком важен, чтобы передавать его в другие руки».
После этого мне стало совершенно ясно, что назначение нового прокурора связано только со специальным расследованием, а никак не с малой эффективностью работы одного и того же человека и в Северной Европе, и в Восточной Африке.
Аннан согласился отложить отправку соответствующего письма Совету безопасности, пока я не изложу свою позицию членам Совета. Генеральный секретарь дал мне 24 часа, и я по достоинству оценила этот жест. Наша беседа продолжалась 15 минут. Перед уходом я еще раз изложила Аннану свои доводы и сказала: «У вас не будет специального расследования, и вы это понимаете. Зафиксируйте это для истории».
В течение следующих суток мы с моими сотрудниками проинформировали членов Совета безопасности о том, что назначение нового прокурора в трибунал по Руанде ослабит его независимость и отнюдь не будет способствовать разрушению культуры безнаказанности. Подобное решение продиктовано исключительно сиюминутными политическими соображениями.
«Не вижу никаких серьезных причин к разделению должностей, за исключением политических, — снова и снова твердила я в тот день. — Я отлично понимаю, почему правительства Руанды и других стран поддерживают это предложение. Все дело в моем специальном расследовании. Кто же, кроме Совета безопасности ООН, может поддержать прокурора в этом вопросе?»
Мы выяснили, что большинство членов Совета просто согласились с аргументом британского правительства о «повышении эффективности». (Полагаю, никто не дал себе труда провести экономический анализ этого предложения.) Нас поддержала Франция, Мексика и Испания. Нас поддержали даже Ангола и Камерун, хотя африканцы всегда хотели иметь африканского прокурора. Соединенные Штаты заявили, что не имеют собственного мнения, но согласятся с большинством. Четыре международных правозащитных организации согласились с моим мнением о том, что назначение нового прокурора в трибунал по Руанде повлияет на независимость и беспристрастность трибунала. Human Rights Watch и Комитет юристов за права человека обратились к Совету безопасности с письмом, в котором утверждали, что предлагаемые изменения затруднят расследование в отношении обвиняемых офицеров Руандийского патриотического фронта.
28 августа решение было принято. Все прошло в полном соответствии со сценарием, описанным мне Ральфом Заклином во время нашей встречи в Секретариате месяцем раньше. Совет безопасности принял резолюцию № 1503. Я более не являлась главным прокурором трибунала по Руанде, но получила четырехлетний мандат на работу в трибунале по Югославии. Через пять дней Совет безопасности назначил нового главного прокурора. Им стал африканец, член Верховного суда Гамбии, Хассан Бубакар Джаллоу.
Единственное, чего мне удалось добиться, был вставленный по моему настоянию и настоянию моих помощников параграф, который запрещал новому главному прокурору закрывать специальное расследование. В этом параграфе Совет безопасности «призывает все государства, особенно Руанду, Кению, Демократическую Республику Конго и Республику Конго, активизировать сотрудничество с МУТР и оказать ему всю необходимую помощь, в том числе в проведении расследований в отношении Руандийского патриотического [фронта]…» Мы даже сделали уступку руандийскому правительству, призвав перечисленные государства приложить усилия к аресту Фелисьена Кабуги, крупного финансиста, который продолжал вести сладкую жизнь в Кении и других государствах, готовых признать его фальшивые паспорта.[38]
Позже я имела очень приятный разговор с Хассаном Джаллоу. Я использовала эту возможность для того, чтобы посоветовать новому прокурору продолжать специальное расследование и после 2004 года, хотя именно такой срок был назначен для завершения выдвижения всех обвинительных заключений. Я снова напомнила ему, что главная задача трибунала по Руанде — положить конец культуре безнаказанности и выдвинуть обвинения против тех, кто был виновен в совершении военных преступлений с обеих сторон. Эту задачу следовало решать, не обращая внимания на временные ограничения. Я попросила Джаллоу связаться с Брюгьером, но не знаю, встречались ли они, и изучали ли следователи трибунала доказательства, собранные французским судьей. Я ничего не знаю о том, продолжает ли трибунал по Руанде специальное расследование. Я ничего не слышала об убийстве архиепископа, двух епископов, девяти священников и трех девушек и о других преступлениях, совершенных членами РПФ. Судя по всему, после моего отстранения Кигали не препятствовал работе трибунала, а руандийские пограничники перестали мешать свидетелям вылетать в Арушу.
К 17 ноября 2006 года трибунал по Руанде осудил 26 человек и оправдал пятерых. Среди осужденных не было ни одного тутси. В тот же день Жан-Луи Брюгьер выдвинул обвинение против Поля Кагаме и других высокопоставленных командиров милиции тутси. Он заявил, что именно они несут ответственность за катастрофу самолета, на борту которого находился президент Жювеналь Хабьяримана, в апреле 1994 года. Было выписано девять международных ордеров на арест. Среди обвиняемых были два генерала руандийской милиции, Шарль Кайонга и Джексон Нкурунзиза. Ордер на арест Поля Кагаме не выписывался: по французскому закону он пользовался иммунитетом. Впрочем, Брюгьер полагал, что трибунал по Руанде вполне может выдвинуть обвинение против президента этой страны, поскольку между убийством Хабьяримана и геноцидом существовала прямая связь.
Я не располагаю информацией о тех доказательствах, на которых основывалось обвинение Брюгьера. Не знаю, смогла ли бы я выдвинуть обвинение против Кагаме и представить его судебной палате трибунала. Не представляю, какой работы потребовал бы подобный документ, ведь в столь сложном вопросе недопустимы даже малейшие неточности и сомнения. Естественно, что после объявления Брюгьера руандийские власти впали в ярость. Но я уверена, что все это наигранное возмущение было направлено лишь на то, чтобы произвести впечатление на руандийских тутси. Правительство разразилось знакомыми обвинениями. Руандийцы утверждали, что Франция пытается уничтожить Руанду. Министр иностранных дел Руанды, тот самый Шарль Муриганде, который публично заявлял о том, что страна будет сотрудничать со специальным расследованием трибунала, зашел настолько далеко, что попытался обвинить Францию в соучастии в убийстве 800 тысяч тутси. Муриганде заявил: «Французы пытаются заглушить голос совести, их роль в геноциде была очень велика. Теперь же они стараются переложить свою ответственность на других». Через неделю после того, как Брюгьер выписал ордера на арест, Руанда разорвала дипломатические отношения с Францией. Французскому послу предложили покинуть страну в 24 часа. Полагаю, он благополучно вылетел из столичного аэропорта.
Глава 10Борьба с Загребом 1999–2007 годы
Многие сербские официальные лица, с которыми я встречалась, открыто обвиняли трибунал по бывшей Югославии в необъективности. Они постоянно вступали в конфронтацию, оказывали откровенное сопротивление и категорически отрицали что бы то ни было. Сколь бы убедительными ни были факты и доказательства, сербы опровергали их, не брезгуя никакими средствами. Их извращенная откровенность вызывала у меня определенное уважение. Хорватские официальные лица вели себя по-другому Первый президент Хорватии Франьо Туджман и его ставленники в Хорватии в контролируемой хорватами части Боснии и Герцеговины долгие годы клялись сотрудничать с трибуналом по Югославии. Они мне улыбались, пожимали руку, давали обещания, строили величественную muro di gomma, а потом прибегали к хитростям, уловкам, обману и ударам в спину. Один из юристов трибунала, канадец, любивший распространять слухи и сплетни, точно охарактеризовал различие между сербами и хорватами, пытающимися помещать работе трибунала. «Сербы, конечно, ублюдки, — сказал он. — Но хорваты — подлые ублюдки…»
Хорватов, представших перед трибуналом, обвиняли в преступлениях, совершенных между двумя военными кампаниями. Во-первых, Республика Хорватия начала военные действия с целью возвращения контроля над своей территорией, которую сербы вместе с Югославской национальной армией захватили в 1991 году. Во-вторых, Республика Хорватия совместно с армией боснийских хорватов (Хорватский совет обороны), с 1992 по 1994 годы пыталась отвоевать часть территории Боснии и Герцеговины и присоединить ее к Республике Хорватия. Туджман и другие руководители страны стремились сохранить военную и финансовую поддержку этой операции в тайне, но никого одурачить не удалось. Прошло почти десять лет, двое участников умерли от рака, политическая обстановка в Республике Хорватия оставалась нестабильной. И только тогда аналитики прокурорской службы смогли собрать достаточно документов, чтобы детально охарактеризовать действия Туджмана и его ставленников по противодействию работе трибунала и обеспечению безнаказанности для себя и других высокопоставленных хорватских военных.
Многие хорваты считают генерала Анте Готовину героем войны. Мужественный и совершенно неотразимый в военной форме генерал родился в Хорватии. С 1973 по 1978 годы он служил во Французском иностранном легионе. Я подписывала обвинительное заключение против него. В документах говорилось, что Готовина вернулся на родину в июне 1991 года, именно в тот момент, когда Хорватия объявила о своей независимости от бывшей Югославии. После этого в стране начались ожесточенные стычки между хорватской полицией и вооруженными предста