– О! – воскликнул он. – Бывал, а как его угощали!
– Вот и хорошо. Если он приедет ко мне, вы постарайтесь, чтобы мой стол был еще лучше.
– Будет исполнено, мой господин, – умирая от счастья, произнес хозяин.
Теперь проблема, как пригласить этого рыцаря? Но слуга, пронырливый парень, сумел проникнуть в замок и там найти графа. Когда Вернер узнал, что его вновь приглашают, он обрадовался: «Зовут, значит, не с пустыми руками». И дал сразу согласие, не спросив даже, кто его зовет.
Он вошел в знакомый номер. Навстречу поднялся высокий, стройный, сравнительно молодой человек. Граф сделал шаг и остановился: «Он где-то с ним встречался… но где?
– Проходите, – голос был мил и приятен.
Такое убранство стола заставило забыть о многом.
Граф с удовольствием согласился. Хозяин разлил вино и попросил разрешения сказать тост. Граф не возражал. Тот начал:
– Пусть вас не удивляет наша с вами встреча. Хотя мы уже встречались…
– Где? – не удержался граф.
– В Москве, – просто ответил тот.
И Вернер вспомнил: «Точно, за столом. Сидели напротив. Но кто он, я не знаю».
– Вы русский? – спросил Вернер.
– Да, ваша светлость! Во мне течет и русская кровь. Но что я хочу сказать: я много наслышан, граф, о ваших благородных поступках и мне хочется от всей души выпить за вас, за ваши успехи. Вы принесли Ордену немало пользы.
– Да, взять хотя бы мою поездку во Францию. О, знали бы вы, сколько мне пришлось перенести… И все во имя нашего Ордена.
– Так за вас! – и хозяин осушил бокал.
Через пару бокалов графа прорвало. Его было не остановить в хвастовстве. Когда граф совсем завеселел, хозяин, подарив ему цепь, отправил его домой. А сам, щедро расплатясь, последовал за гостем…
А Московия жила одним: строительством кремля. Его еще не было, а они уже им так гордились: каменные стены! Сам князь мотался как челнок. Похоже, другие дела его особенно не интересовали. Да и когда: то каменоломни, то кузнецкая слобода, то гонит Нестерко за пшеном да мясом… Одним словом, на думы не оставалось времени. Митрополит хорошо это видел, но понимал и другое: вражина не дремлет. Если за Орду он не беспокоился, то опасался, и сильно, Литвы. Он даже немного каялся, что не воспрепятствовал вхождению на княжение в Твери Михаила Александровича. «Ишь, как тот повернул дело. Надо как-то Литву припугнуть», – решил он и пригласил Пожарского и Кобылу, зная все о их поездках и связях.
Когда они вышли от него, переглянулись. Кобыла спросил:
– Завтра?
Пожарский понял его и ответил:
– Завтра.
Это было решение опять ехать в Любутск. Хотя Роман у них и не появился после своего отъезда в Магдебург, но молчание Литвы было расценено, что поездка тому удалась.
Три дня пути, и показались стены Любутска. Когда подъезжали к Романовым хоромам, удивились: что-то до странности много народа толпилось у ворот. Подъехав ближе, узнали: умер старый Ослябя.
– Даа! – вырвалось у Пожарского.
Роман встретил друзей, и горестное его лицо расплылось в радостной улыбке.
– Как вы узнали? – спросил он.
– Это… потом, а сейчас прими наши соболезнования.
– А он мня дождался! – тихо, но радостно произнес он. – Жаль, мало вместе пожили. Вчера был жив, здоров, а утром – уже похолодел. Пойдемте к матери, – попросил он.
Старушка сидела над гробом и, не спуская глаз, смотрела на дорогое ей лицо. Глаза ее были сухи, все выплакала. Но весь ее удрученный вид говорил, что она не переживает, нет, она хочет единственного: лечь рядом с ним. Такая трогательность расстроила москвичей. После похорон, побыв с Романом несколько дней и увидев, что тот немного успокоился, ничего не сказав, зачем приезжали, они, распрощавшись, отправились в обратный путь.
Когда они оставили Любутск позади, Кобыла сказал:
– Да… бывает. А посылать надоть. Вот только кого? Може, сами? – и посмотрел на Пожарского.
– Не найдем, самим придется, – ответил тот.
Они долго не искали. Подвернулся Игнатий. Они расцеловались. После обычных вопросов: как здоровье, как дела, купчина спросил, не собираются ли они куда?
– А че? – попытал Кобыла.
– Да купцу не пристало, как курице, сидеть на яйцах. Ехать надоть.
– Вот и поезжай, – проговорил Кобыла.
– Куда? – поинтересовался тот.
– В Магдебург! – ответил Пожарский.
– Вы… серьезно?
Они, зная его преданность, все рассказали и предложили съездить туда поторговать и встретиться с тевтонцем.
– А в помощь, – сказал Пожарский, – я дам те свойво парня. Он там бывал и тебе хорошо поможет.
– Лады, – ответил купец, – а че, и поеду!
В Магденбурге купец быстро распрощался со своим товаром и подумал: «Везет мне с ними». Это он о Пожарском и Кобыле. Послав Пожарского парня в замок за графом, сам стал ждать его в гостинице, которую посоветовал тот снять. Но посланец вернулся с горестной вестью: уж несколько месяцев назад графа похоронили. Тяжело вздохнул Игнатий и стал собираться в обратную дорогу.
Лодка бежала легко, свободно. Такое путешествие просто радовало. Скоро и знакомый, ставший родным, берег. Но незаметно усилилось волнение моря. Тревожно крича, куда-то понеслись чайки. Заволновался капитан.
– Че ето? – показывая на мчащуюся стаю птиц, спросил Игнатий.
– Боюсь, бурю накричат, – ответил тот.
Усиливающийся ветер принес черные облака, которые заволокли небо, превратив день в сумерки. Где-то запылыхали молнии, доносились раскаты грома. Крепеж на лодке застонал так, словно ему выкручивают руки.
– Крепи паруса, – заорал капитан, поняв, что бури не избежать.
– Купец! – орет капитан, перекрикивая вой ветра и шум разбушевавшегося моря. – Забирай парня и быстрее в свою нору! А то ненароком смоить! Давай, давай быстрее, – кричал он, видя, что те не торопятся.
Там, в этом ящике, оказалось страшнее. Светильник погас, зажечь его не было никакой возможности, их швыряло, мотало. Игнатий чувствовал, что какая-то тяжесть навалилась на судно. «Все! Конец!» – мелькнуло в его голове. Но вдруг неизвестная сила выбросила судно вверх, потом повалило набок, и вновь поставила «на ноги». Он перестал обращать внимание на свои ушибы и ранения, а только молил Бога, помочь ему остаться в живых. Но страх овладел им так, что он решил выглянуть и посмотреть, что же там делается. Не успел купец открыть ляду и высунуться по грудь наружу, как какая-то сила ударила его так, словно обрушилась на него огромной колотушкой. Сваливаясь вниз, он каким-то чудом потянул ляду за собой. А то пиши пропало. Вода залила бы трюм, и корабль пошел бы ко дну. Падая, он головой о что-то шарахнулся так, что выбило память.
Когда пришел в себя, все было тихо. Над головой в какую-то дыру сияло небо. Он увидел парня, лежавшего в неестественной позе. Он словно хотел куда-то бежать. Игнат подполз к нему и пощупал его тело. Оно было холодным. Он с трудом открыл ляду и выбрался наружу. И увидел страшную картину: их корабль выбросило на сушу. Игнат посмотрел наверх. Там, над берегом, тянулся сосновый лес на всю видимость глаз. И ничего живого он не обнаружил. «Где я?» – был его первый вопрос. Но кто ответит ему. Чайки? Спокойно бегавшие по берегу.
Как-то Кобыла заехал к Пожарскому.
– Твой-то не вернулся? – спросил он. – Время-то много прошло.
– Не вернулся, – ответил он, голос его был достаточно холоден, – ты знаешь, – признался он, – мня это уже несколько дней тревожит.
– Может, че случилось, – произнес Кобыла.
– Может, – ответил Пожарский и предложил: – Давай к митрополиту сходим. Посоветуемся. Князь-то наш, словно беду чувствует, денно и нощно кремлем занимается. Ему не до нас.
Кобыла вздохнул:
– Давай.
Митрополит их встретил любя. Ему нравилось, когда князья да бояре идут к нему за советом. Слушал он их внимательно, а говорили они о том, что строительство кремля отнимает у князя все время.
– Мы перестали следить за Олгердом. Орде, слава богу, самой кто бы помог разобраться, а Олгерд хитер и скрытен, его люди все ему доносят. Как бы опять в «гости» не пожаловал.
Митрополит задумался. Потом проговорил:
– Что ему неймется. Православный руку поднимает на православного.
– Этому, владыка, нечего удивляться. И у нас не лучше, когда дядя на родного племянника руку поднимает, – сказал Пожарский.
– Отец на сына или наоборот, – вздохнул митрополит, – а все от того, что Бога забывают. Об Олгерде я скажу: он целиком предался христианству. Храм в Вильно Пресвятой Деве построил. Я его освещал.
– Я думаю, – произнес Пожарский, – надо послать еще своих людей, дабы они разобрались.
– Надобно, – поддержал его и митрополит.
Но… было поздно.
Оборвав связь, как Олгерд считал, убрав с дороги Конрада фон Вернера, можно было смотреть и на восток, тем более к нему вновь заявился тверской князь с одной и той же просьбой: помоги тестю! И Олгерд, как обычно в своем таинственном стиле, задействовав брата Кейстута, его сына Витовта, других литовских и русских князей: Михаила тверского, воинов князя смоленского, скрытно стал перебрасывать войска на свою восточную границу.
Под утро, когда начало светать и сон особенно сладок, Романа разбудил непоседливый Тимоха. За это время он подрос, стал посерьезнее.
– Боярин, боярин, – затряс он его за плечо, проникнув свободно в опочивальню.
– Ааа! – спросонья раздался его голос.
– Боярин, слышь, пошли на двор. Там творится такое.
– Че там? – недовольно, еще не расставшись со сном, спросил Роман.
– Да пошли, боярин! Скорее.
Почувствовав что-то неладное, Роман, зевая, поднялся и пошел вслед за пареньком. Выйдя во двор и подойдя к воротам, он увидел, как стройными рядами проходили чьи-то войска.
– Литовцы? – повернувшись к Тимохе, спросил Роман.
Тот согласно кивнул.
– Готовь мне коня! – приказал он парню, а сам бросился в хоромы.
Быстро собравшись в дорогу, он заскочил к матушке, чтобы проститься. Та заголосила: