В одном из серпуховских кабаков они познакомились. Крепкая брага развязала языки. Незнакомец, назвавший себя Иваном, сказал, что у него есть порошок, от которого нападает такой понос, что хоть караул кричи.
– Вот, пусть он побегает, – сказал Иван.
Такая месть пришлась по душе псарю, и он даже рассказал, как он это сделает.
– По утрам я забегаю в кухарню, беру жратву для собак. Пока бабки будут готовить, я незаметно высыплю в княжеское блюдо этот порошок.
– Вот здорово! – восхитился Иван. – Пущай побегает. Знать будить, как нашего брата обижать!
За это пришлось еще выпить, тем более платил Иван. И они договорились о новой встрече.
– Вот посмеемся! – заметил Иван.
Псарь шел домой, переполненный радостью мщения. Жаль только, что его новый друг, Иван, назначил новую встречу через пару дней. Иван знал, что князь должен вот-вот вернуться из поездки по деревням.
Князь Владимир Алексеевич вернулся под вечер. Получилось, как и рассчитывал Иван. На завтра, пообедав с хозяином, Иван, отрыгивая, сказал:
– Да я выеду, засиделся я у тя тута.
Тот только кивнул: мол, давай, твоя воля.
Ивану из конюшни вывели коня. Он медленно обошел его, подтягивая сбрую. Провел рукой по его холке, потом, пощупав карман и поправив саблю, тяжеловато вскочил в седло.
– Бывай! – поднял он руку хозяину, стоявшему на крыльце.
Дорога от боярского двора до города была не больше двух верст. И почти вся проходила по открытой местности. Только в одном ложке молодая поросль осины, густо окружившая дорогу, прикрывала ее от чужих глаз. Жизнь заставила Ивана быть осторожным. Подъезжая к этому месту, он остановил коня, тщательно осматривая местность. Все было спокойно. Листья молодняка под легким ветром резали глаза серебряным отливом. И Иван легко хлестнул коня и предался мечтаниям. Считая, что князя Владимира уже ничего не спасет, он начал думать, как все же отомстить и Дмитрию. «Попробую еще, как и Владимира», – решил он. И мечты унесли его в Орду: «После гибели двух таких князей Русь ослабнет, и я буду у Мамая просить се наместничество». Эту сладкую мысль все же прервал ложек. Какое-то туманное чувство диктовало ему о возможной опасности, и он положил руку на эфест сабли. Но вот лесок остался почти позади. Груз опасности свалился с плеч, и Иван расслабился. В это мгновение что-то непонятное, прошуршав по листьям, схватило его за горло. От неожиданности Иван вонзил шпоры в лошадиные бока. Конь рванул, а Иван полетел на землю, на мгновение теряя сознание. Этого хватило, чтобы на него кто-то навалился. И, прежде чем прийти в себя, он оказался повязанным по рукам и ногам.
Когда он открыл глаза, то увидел стоящих над ним Пожарского, Кобылу и какого-то мужика.
– А ну, развяжите! – грозно произнес он.
На что Кобыла съехиднячал:
– Щас я тя буду пытать каленкой!
Понимая, что Пожарский здесь как бы за главного, он начал его просить:
– Князь, я те ниче плохого не делал. Отпусти с богом. Я тя отблагодарю.
Князь отрицательно покачал головой и добавил:
– Только великий князь волен делать над тобой, че захочет.
– У-у-у! – заскрипел пленник. – Пусть я пропаду, но мой род будет знать мойво мучителя. Он отомстит не только те, но и всему твойму роду!
Князь презрительно улыбнулся и, повернувшись к третьему мужику, сказал:
– Захар, посмотри, че ето у него в кармане.
Тот наклонился и вытащил маленький мешочек. Развязав его, он показал: там было что-то, напоминающее дорожную пыль.
– Че ето? – спросил Пожарский, показывая мешочек.
Иван отвернулся.
– А мы щас и попробуем. Давайте насыпем ему в рот.
Стоило Кобыле произнести эти слова, как тот всполошился.
– Не надо, не надо. То… отрава! – сознался он.
– Кого же ты, собака, хотел отравить? – спросил Пожарский.
– Князя, – буркнул он.
Под вечер из города выезжала повозка, на которой сидели три мужика. За их спинами лежал огромный мешище
– Че ето у вас, – спросил стражник.
– Да… кабана везем! – ответили те хором.
– А как в мешок загнали, – допытывался стражник.
– Сам залез. Поставили там кормушку, – нашелся Захар.
Стражник рассмеялся:
– Я бы никогда не додумался!
– Ну, бывай, – махнул Захар.
Стражник только кивнул головой.
Перед Москвой тройка остановилась в глухом лесу и стала гадать: «Че делать?» Ехать в Москву, а вдруг… у него же действительно много сильной родни. Как бы… И они решили послать Кобылу к князю, чтобы тот распорядился, куда доставить поенника. Выслушав опасения Кобылы, князь снисходительно улыбнулся:
– Везите ко мне в темницу.
Да, помощник Нестерки был не заменим. Ему удалось вытрясти из Ивана все его тайны. Когда Внук обо всем доложил князю, лицо того побелело. И он гневно сказал:
– Будем судить!
И вот через всю Москву, на грязной телеге, в грязной, порванной одежде, закованного в цепи, везли Ивана Вельаминова на судилище. Народу столько высыпало на улицу, что если бы не многочисленная стража, то вряд бы они проехали.
– Дорогу! Дорогу! – кричали они, щелкая плетями.
А народ орал:
– На князя руку поднял! Собака! Русь Орде хотел продать! Смерть ему, смерть душепродавцу!
Огромная княжеская светлица казалась маленькой комнатушкой от забившей ее народа. У дальней стены в центре княжеское кресло. По обеим от него сторонам князья и бояре: серпуховский Владимир Андреевич, тверской Михаил Александрович, кашинский Василий Михайлович, Андрей Пожарский, Андрей Кобыла, Василий Пожарский, Федор Кошка, Николай Вельяминов, Дмитрий Волынский и другие. Много и простого люда.
И вот вводят преступника. Волком глядит он по сторонам. Скребет зубами. Внук зачитывает преступления, совершенные злодеем, и готовящих их. Когда закончил читать, князь взял из его рук бумагу. Дмитрий поднялся и сделал шаг к стоящему на коленях Ивану Вельяминову:
– Что здеся, – и ткнул пальцем в бумагу, – неверно?
Тот злобно посмотрел на князя и хотел было плюнуть, но страж, стоявший рядом, успел заслонить князя. Дмитрий вернулся к креслу и спросил:
– Что заслуживает етот вероломец?
Светлица дыхнула разом:
– Смерти.
Тогда князь, сев, поглядел на Волынского:
– Смерть.
Так он дошел до Николая Вельяминова:
– Смерть! – ответил тот и отвернулся.
Все другие опрошенные произнесли единственное слово: «Смерть»». Великий московский князь Дмитрий Иоаннович провозгласил:
– Смерть!
Казнь была назначена на следующий день. Первая русская казнь. Место для этого отвели на Кучковом поле. За ночь воздвигли помост. На нем поставили огромную колоду. Народ начал собираться еще с рассвета. Как же: первая казнь! И кого казнят! Сына первого московского сановника! К обеду по толпе понеслось:
– Везут!
Многие, особенно бабы, стали прикладывать к глазам платочки: как же, говорят, был добрым человеком! Другие злобят: «Крамольник!» Да, действительно везут. Он ни на кого не смотрит. Голова упала на грудь. На помост поднимается огромный детина в черном одеянии. На голове шапка, на лице платок с дырками для глаз. За ним поп и Внук с бумагой в руке. Ивана ведут под руки два здоровенных воина. За ними еще воины, они оцепляют помост. Ивана вновь ставят на колени у колоды. Внук читает какую-то бумагу. Но голос дьяка тонет в шуме толпы, которая старается себя успокоить. Отчитав, дьяк отходит в сторону. Очередь за батюшкой. И того никто не слышит. Но толпа мгновенно смолкает, когда палач, подхватив расслабленное тело приговоренного, подтаскивает его к колоде, на которую кладет его голову. Поплевав на руки, берет огромный топорище. Взмах и… голова покатилась по помосту. Близко стоящие люди увидели, как его широко раскрытые глаза с ужасом глядели на толпу. Люди шарахались в стороны. Так закончилась первая московская казнь.
Весть об этом долетела и до Орды. Хотя Мамай не очень возлагал надежду, что Иван Вельяминов сможет ему сильно помочь, но, когда он узнал о казни, пришел в бешенство: «Почему так везет этому москвичу! Я уже сделал почин, разбив его войска на Воже. Так дело оставлять нельзя». И он собрал своих мурз, чтобы обсудить с ними, как поступать дальше. И многие заявили ему:
– Орда твоя оскудела, сила твоя изнемогла, но у тебя много богатства, пошли нанять генуэзцев, ясов да и других».
На что хан ответил:
– Оскудела Орда не силою, а богатством!
– Тогда, – сказали мурзы, – займи деньги у генуэзских купцов.
Это предложение Мамаю понравилось. В Крым срочно была отправлено посольство. Купцы хорошо встретили посольство, зная мощь и богатство Орды. Но когда узнали, что хан просит у них деньги взаймы, враз охладели. Дело бы, наверное, сорвалось, если бы ни один старый и мудрый генуэзский купец Филот. Он, подумав, посоветовал им деньги занять. Но с условием, чтобы хан добился у русских право без пошлины им торговать на Русском Севере.
Когда вернулось посольство с таким сообщением, Мамай обрадовался. Он считал, что Дмитрий возражать не будет, и написал ему письмо такого содержания: «Я дал тебе великое княжение, а ты мне дай право, чтобы генуэзские купцы могли у тебя торговать без пошлины на всей твоей земле».
Получив такое письмо, Дмитрий задумался. Как бы там ни было, но воевать ему не хотелось. Жизнь своих предков он знал хорошо. Они, почти не воюя, а копя богатства, день ото дня набирали силу. А кто воевал… И уже решил было дать согласие. Но приезд митрополита, с которым не складывались отношения, вмиг поломал решения князя. Владыка объяснил, что, проникнув к ним, купцы займутся не только торговлей, но и станут подбивать людей на смену религии. Деньги у них есть, и они нас возьмут не силой оружия, а силой своего богатства. Дмитрий подумал и пришел к выводу, что митрополит, скорее всего, прав. Но все же решил в этом убедиться и написал письмо преподобному Сергию, которого после их последней встречи ценить стал сильнее прежнего.
Его ответ подтвердил опасения митрополита. И Дмитрий, понимая, что он рушит то, последнее, что как-то держало мир, дал ответ, в котором явственно было сказано, что этих купцов на свою землю он допустить не может. Мамай понял это, как объявление ему войны. И он решил проучить зарвавшегося князя. Но Вежа пугала. И он решил попробовать еще раз надавить на Дмитрия, направив послов в Москву, которые потребовали, чтобы тот платил дань, как при Узбеке. Многие советовали согласиться, но князь оказался крепким и не поддался их требованиям, сказав: