А смотрины продолжались. Теперь очередь была за шаманами. Их было столько, что из них получился бы хороший конный отряд. Главный шаман, толстый, медлительный татарин с шапкой из волчьей, с оскалом, головы. Это означало, что они, воины, как волки, могучи, бесстрашны и стремительны будут в нападении на своих врагов. В его руках огромный бубен. Он ударил в него и началось: кто поднимает руки к нему, кто катается по земле, кто бьет ее кулаком, кто целует… Закончилось все это принесением жертвы. Это был белый конь. Считалось, что, если конь, после того как главный шаман чиркнет по его горлу острейшим ножом, упадет на колени, а потом свалится на бок, то это означало полную победу над врагом. А если конь не упадет, а сделает попытку убежать, это плохо.
Конь сделал попытку убежать. Хан нахмурился. Опечалились и мурзы. Но Мамай решил на этом не останавливаться. Он что-то сказал стоявшему рядом мурзе. Тот кивнул, вскочил на коня и куда-то ускакал. Скоро он вернулся, и не один. С ним был человек-гора. Таких огромных людей генуэзец никогда не видел. Это был знаменитый на весь восток богатырь Челубей. Вот он должен был показать, за кем останется победа.
Начал он с того, что, потрясая копьем, ехал вдоль выстроенного войска и вызывал на бой любого желающего. Таких не нашлось. Тогда он вызвал… десятерых богатырей. Они нашлись. Но он расправился с ними, как со щенятами.
Настроение у хана и мурз поднялось. Вот он подымет еще раз настроение у хана, когда вызовет русского богатыря. Но… вряд ли кто из них решится схватиться с этим человеком-горой. Татары торжествовали.
В Москве об этом ничего не знали. Там были свои заботы. Приходили князья, бояре со своими людьми. Всех отправляли в Коломну. Текли туда московитяне сами по себе: ремесленники, смерды, земцы… Пора было и Дмитрию отправляться в путь. Но, прежде чем это сделать, он решил посетить Троицкий монастырь.
Глава 31
Весть о том, что Мамай собрал огромное войско и готовится напасть на Московию, долетела и до далекого заяцкого хана Тохтамыша. И ему сразу припомнился тайный, но отважный приезд ордынского хана. Разумом Тохтамыш понимал, что, если сейчас он соединит свои силы с ордынскими, никакой Москве не устоять. Но как мог Джучиевич допустить, чтобы безродному правителю досталась слава победителя. Нет! Лучше погибнуть, чем преклоняться перед псом. Вот когда Мамай положит половину своего войска, он не успеет насладиться победой, придет он, истинный чингисовец, и будет торжествовать от своей победы. И приказал готовить войско.
А в Москве прощались со своим князем, который собрался заехать в Троицкий монастырь, а оттуда в Коломну. Семья Дмитрия оставалась в Москве. Чтобы кто-то поддерживал в ней порядок, князь выбрал воеводу Федора Андреевича. Уже садясь на коня, князь внезапно спросил у дьяка:
– А что рязанец?
Внук опустил голову, точно это была его вина, и тихо сказал:
– Его… пока нет. Не слышно и об Ягайле.
Князь ничего не сказал, вставил ногу в стремя и вскинулся в седло.
Князь Дмитрий не любил пышных встреч, поэтому не сообщил заранее игумену о своем приезде. Он застал его за… шитьем сапога. Услышав скрип отворяющей двери, игумен повернулся на шум. И… обомлел. В дверях стоял улыбающийся Дмитрий. Преподобный отложил недошитый сапог, поднялся, стряхнул рукой с фартука мусор и снял его. Посмотрев, куда его положить, повесил на спинку одра. Подошедший князь, пригнув колено, взял его руку и поцеловал. Потом они обнялись.
– Собрался? – глядя на него снизу вверх, спросил игумен.
– Собрался, святой отец. Да вот заехал… Хочу, чтобы благословил ты мня на дорогу.
– Благословляю, благословляю, – произнес он, подходя к бочонку с ковшом.
Преподобный обмыл руки, вытер их утиральником, потом сказал:
– Пошли в церковь, помолимся.
– Пошли, – охотно согласился князь.
Выйдя на улицу, им встретились двое иноков, несшие куда-то огромный ствол дуба.
– Однако… – глядя им вслед, удивился князь, – каки богатыри. Мне бы таких.
Сергий улыбнулся:
– Да, иноки, люди бывалые. Знают и воено дело. Я те их дам. Пущай призывают к победе над вражиной.
Увидя, что те бросили бревно на землю, Сергий окликнул их. Они подошли, поприветствовали князя. Затем игумен сказал:
– Братья мои дорогие, наступило время постоять за русскую землю, за веру христову.
– Мы готовы, преподобный отец, – почти в один голос заявили они.
– Тогда собирайтесь, – промолвил игумен.
Лица у иноков засветились.
– Такие не только призывать будут, но и покажут, как надо бить вражину, – с улыбкой молвил князь.
Преподобный ласково глянул на князя. Они долго молились перед иконой Иисуса Христа, потом перед иконой Пресвятой Богородицы. Затем князь получил благословление:
– Благословляю тя, раб божий Дмитрий, на святое дело. Верю, что сумеешь одолеть супостата. Вижу, жалеешь, что прольется много русской крови. Но твое дело правое, и ты победишь.
Преподобный проводил Дмитрия до коня. Положив руку на холку, князь повернулся к Сергию.
– Преподобный, скажи, а что молчит… святая чаша?
По лицу преподобного пробежало что-то наподобие тени. Он ответил:
– У святой чаши языка нет… но она скажет. Я верю. Как только получу знак, немедля сообщу те, князь. Помни ето!
Князь легко вскочил в седло. Потом вдруг склонился и поцеловал преподобного. Тот на дорогу осенил его крестом.
Прибыв в Коломну, Дмитрий начал разбираться, кто находился здесь из князей и воевод. Все они были расставлены их по местам: Николай Вельяминов – у коломенского полка, Тимофей Валуевич – у владимирского полка, Иван Родионович – у костромского полка, Андрей Серкизович – у переяславского. Прибыли со своими полками и два Олгеодовича: Андрей и Дмитрий. Не давал о себе знать Олег рязанский. Но, что он примкнул к Мамаю, пока сообщений не было.
Вскоре посланные сторожа сообщили, что Мамай находится в пойме реки Воронеж и поднимается на север. После такого сообщения Дмитрий выступил со своими войсками и достиг реки Оки, остановившись при устье Лопастны. Там, по договору, к нему присоединился Владимир Андреевич серпуховский. Туда же с воеводой Тимофеем Вельяминовым подошли оставшиеся московские полки.
Когда все собрались, Дмитрий приказал переправляться через Оку. Переправившись, Дмитрий решил не останавливаться на этом месте, а продолжить движение навстречу Мамая. И вот перед ними батюшка Дон. Одни говорили: «Ступай, князь. За Дон!» Другие были против: «Не ходи, князь, за спиной у нас еще есть враги: литовцы, рязанцы». Князь не знал, что делать. И те вроде правду говорят и эти. А от преподобного ничего нет.
В эту ночь Сергий проснулся еще до петухов. Глянул в окно: темень. До утра еще далеко. А не спится что-то. Лег на один бок, на другой, все одно: голова ясна. А чувство такое, как будто кто-то его куда-то тянет. Поднялся Сергий. Посидел. А потом решил выйти на улицу, дыхнуть свежего воздуха. Вышел, глянул на церковь и удивился. «Что-то в ней окно светится. Да и свет какой-то особый: нежный. А по цвету вроде с синя. Кто там что делает?» – заинтересовался преподобный. Заходит и… падает на колени: на алтарьском престоле стоит святящаяся чаша. Огонь ее то усиливается, то гаснет, как в костре, который надо раздувать. И тут она вспыхнула, словно говоря, что это в последний раз, и медленно, медленно стала гаснуть.
Все это время преподобный неустанно молился. Когда он закончил молиться, потухла и чаша. Какая-то сила заставила его выйти. Он оглянулся. Света в окне не было. Был знак. Знак был! Прибежав к себе, Сергий срочно написал: «Иди на татар, чтоб еси господине, таки пошел, а поможет те Бог и Святая Богородица». Запечатав послание, он зашел к одному иноку и, вручив его, сказал:
– Срочно доставь его великому князю. Пусть тя не остановят ни ветры буйные, ни воды глыбоки… Скачи!
Дмитрий получил послание средь ночи. Прочитав, подошел к иконе и, встав на колени, благодарил всевышнего. А утром отдал приказ наводить мосты через Дон и искать броды. И русские полки начали переправляться на другой берег.
А в это время с запада на восток двигался Ягайло с войском, получив от Олега Ивановича сообщение, что князь Дмитрий во главе своего войска идет навстречу Мамаю. О себе он ничего не сказал. Но Ягайло это уже не интересовало: не будет его, ему больше достанется. Судя по темпам продвижения, к сроку он поспевал. И был спокоен: «Никто не может мне теперь помешать соединиться с Мамаем. Московию мы разделим».
Все было в движении. На Дон прибыл и Пожарский с другом. Бывшего казака встречали, как героя, помня его старые заслуги. Из них уже складывались легенды. У казаков почти ничего не изменилось. Порядки были не рушимы. В честь его был праздничный обед. Всех приятно шокировало, что Андрей сел на свое старое место, с которого у него начиналась казацкая жизнь. Все же князь! А, вишь, место свое знает. И пошла чарка по кругу. Говорил атаман, вспоминая услышанные им байки о подвигах, тогда казака Андрея. Бурно приветствовали его казаки. Затем взял слово Пожарский:
– Друзеки мои дорогие! Зазря я бы вас не беспокоил. Карачун идет на нашу мать-землю, махалиты клятые. И хочу молить вас ноне, не пустить отпадчиков на родну землю. Давайте вдарим в сполох, да спасем Русь от ига татарского. Братья будут биться с татарами, а мы с Литвой, идущей им на помощь. Ну, так постоим?!
– Постоим!
Жара заставила Ягайло снять тяжелый шлем. Уж сильно печет он голову.
– Ты че, князь, – подскочил к нему воевода, – одень! Земля здесь опасна.
Послушался нехотя князь, надел шелом. Не успел руку опустить, как что-то звонкое ударило в этот шлем. Глянули. О Господи! Да это чья-то стрела! И тут полетели стрелы, закрывая небо. Обомлели литовцы, давай строить оборону. Сделали в одном месте, а на них напали в другом. Расстроились стройные литовские ряды. Ягайло начал сбивать воинов в кулак, чтобы атаковать нападающих. Когда увидел, что это плохо получается, выпустил свой ударный отряд, чтобы они порубали этих трусливых нападающих. И те, набирая скорость, ринулись на безвестного врага. Но на них самих навалились невесть откуда появившиеся конники. Рубаки они были умелые. Особенно один, немолодой, здоровенный, темно-русый воин. Он налетал, как зверь, рубя направо и налево. Но литовцев было больше, и они стали их окружать. Тогда из ближайшего леса вырвался новый, свежий отряд. Бравые литовцы кавалеристы дрогнули и начали отступать. Много литовцев положили. И враз исчезли. Ждали-пождали их литовцы, да двинулись дальше. А те словно их ждали. Опять град стрел. Опять неуловимые конники. И опять этот темно-русый предводитель. Смотрят на него его люди, и сами дерутся, как звери.