— Не удивляйтесь, — словно опережая вопрос, готовый сорваться с наших уст, пояснил юноша. — Тружусь над заказом духовной семинарии. Понимаю, тема не актуальная, да и мне, комсомольцу, вроде не с руки, но выбирать не приходится. Стипендия в Суриковском не ахти какая…
— Хорошо платят? — Федор Георгиевич кивнул в сторону святых.
— Прилично…
В дальнейшем к делам иконописца Гончаров интереса не проявил. Он гнул свое: качество стен, облупленная краска. Взобрался на стул, обстучал потолок. Обратил внимание на оторванную половицу в углу возле окна.
— Ремонтик… ремонтик… — повторял, как молитву, Федор Георгиевич и делал какие-то пометки в книжке.
Вскоре осмотр был закончен. Пожелав художнику здоровья и успеха в делах рисовальных, мы удалились. Федор Георгиевич попросил передать дачевладелице, что в скором времени ей подошлют акт осмотра, с предложением по части ремонта.
Шагая по Садовой, Гончаров не переставал восхищаться голубизной неба, бурно растущей зеленью, опрятным и нарядным видом дач рачительных хозяев. И только когда мы завернули за угол, он сочувственно глянул на меня и спросил:
— Признайтесь, Анатолий Васильевич, надоело в молчанку играть?
— Не то слово — надоело. Опостылело! Главное — не ясно, к чему все это представление.
— Мне самому еще кое-что не ясно, — протянул Гончаров. — Но один вывод я уже могу сделать.
— Какой?
Он ответил вопросом на вопрос:
— Как вы считаете, что самое важное в работе уголовного розыска?
— Раскрытие преступлений, для этого вы и созданы.
— Не только для этого. Конечно, раскрыть преступление важно, но еще важнее предупредить его.
— Не спорю. Это то, что вы называете профилактикой?
— Можно и так. И было бы обидно, если бы мы опоздали в этом деле с профилактикой.
— Бог мой, значит, уже есть дело, есть реальная угроза? А мне, по совести говоря, казалось, что все еще не решено, все зыбко, что у вас нет окончательной точки зрения на то, что происходит вокруг Бухарцевой.
— Окончательная точка зрения — это решение, итог. У меня в готовом виде его нет. Но я знаю, что назревает преступление, размер и глубину которого пока не берусь определить.
— А участников?
— Тоже.
— И эта глупая девчонка в числе участников?
Гончаров ничего не ответил, пожал плечами. Я не успокаивался.
— Конечно, интуиция такого мастера, как вы, немало стоит, но строить на ней окончательные выводы…
— Не волнуйтесь, до окончательных выводов еще много воды утечет, но запомните, что методы раскрытия преступлений даже по сравнению с недавним прошлым сильно изменились. Достопочтенный Шерлок Холмс, как правило, начинал с поисков вещественных доказательств… Окурки, пепел с папиросы, вымазанная фосфором собака, надпись на стене… Сейчас никто таких подарков уголовному розыску не делает: поумнели, черти! Это, конечно, не значит, что вещественные доказательства надо сбрасывать со счетов. Нет, они остаются решающим фактором в поиске и разоблачении преступника, но расстановка действующих лиц, их взаимоотношения, столкновение интересов — вот что нередко выходит на первый план.
— Новая психологическая школа в розыскном деле?
— Не совсем новая, просто не всегда ею пользуемся. Ведь куда легче рассматривать след ноги, оставленный на мокром песке садовой дорожки… Кстати, что вы скажете о бухарцевском квартиранте? — Видимо, Федору Георгиевичу надоел наш теоретический спор и он переменил тему разговора.
— Что скажу? Талант! Портрет Насти великолепен.
— А святые?
— Очень удачные копии.
— По размерам они соответствуют подлинникам, которые вы видели у Ангелины Ивановны?
— Пожалуй, соответствуют, — неуверенно подтвердил я.
— И еще одно соответствие, — усмехнулся Гончаров, — наружный вид машины, прошедшей недавно по Садовой, соответствует описанию той, которая увозила киномеханика Орлова из Дома творчества с… кинопленкой. И не только внешний вид, номерок и тот одинаковый. — Гончаров полистал книжку и прочел вслух: — МН-23-16.
Я молчал, ждал продолжения, оно оказалось предельно коротким:
— В общем так, кончается антракт, начинается контракт. Рыбалка и гамак откладываются на неопределенное время. Завтра в Москву!
К «сюрпризам» полковника милиции я уже начинал привыкать. Поездка на дачу мне с самого начала была подозрительна. Я понимал, что за ней таится что-то такое, что не имеет прямого отношения ни к отдыху, ни к приятному времяпрепровождению. Но неожиданный пируэт: «кончается антракт, начинается контракт…» Что, неужели дача уже отработана, неужели все неясное стало ясным? Ведь осталась уйма нерешенных вопросов: к примеру, «художественная мастерская» на бухарцевской даче, новый персонаж в лице молодого человека, искусно написанные копии. Все это с моей точки зрения требовало длительных раздумий, дополнительного анализа, а тут раз, два, три… все решено, все положено на определенную полочку, можно возвращаться… Честное слово, если бы я не знал Гончарова, я бы назвал его легкомысленным человеком.
Глава VНУ И ЧТО ОСОБЕННОГО?!
Вы не свои, вы чужие речи переговариваете…
Решение Федора Георгиевича уйти в очередной отпуск капитан милиции Загоруйко одобрил. Надо же человеку когда-нибудь отдохнуть. Тем более что время выдалось сравнительно спокойное. Никаких ЧП — так, заурядные дела. Единственное, что никак не мог понять капитан, — это то, что Гончаров, всю зиму, промечтавший о море, неожиданно перерешил и отправился на пятьдесят третий километр. С чего бы? Август в Подмосковье месяц не стойкий. Зарядит дождь — и прощай летние радости! Сиди и кутайся в нетопленной даче. Странно! И Володя Загоруйко, считавший себя не только «крестником», но и самым доверенным лицом полковника милиции, с обидой спрашивал себя, не скрывает ли что-нибудь его «крестный» отец, не является ли отдых на пятьдесят третьем километре частью хитрого оперативного плана, в который его, Загоруйко, не посчитали нужным посвятить…
О визитах в Дом творчества, к Насте в театральное училище капитан милиции знал. Он внимательно прочел рапорты, докладные записки, протоколы свидетельских показаний в том числе все, что касалось семьи Стекловицких. Поэтому в поручении Гончарова найти время и встретиться с Юрием Стекловицким, осторожно поговорить с парнем о близких друзьях и дальних знакомых, о вечеринках на квартире, умеючи подобраться и получить характеристики на Виктора Орлова и Жоржа Риполла, во всем этом Володя Загоруйко ничего особенного не усмотрел. Нужно так нужно. Мало ли он проводит подобных встреч. Смущало предупреждение полковника:
— Ты это сделаешь, Володя, персонально для меня. Встречу с молодым Стекловицким организуй в свободные часы, не за счет срочных оперативных дел. Пока рассматривай мою просьбу как личное одолжение стареющему полковнику милиции. Уяснил?
Уяснить-то Загоруйко уяснил, но в личное одолжение не поверил.
Предварительные характеристики на Юрия Стекловицкого оказались на редкость однообразными, все как одна — положительные. Скромный, непьющий, работяга. В университете все годы ходит в отличниках. Пользуется авторитетом. Увлекается театром, кино. Загоруйко даже стало не по себе. Ему предстояло встретиться с ангелом во плоти, а он для подобных встреч имел мало опыта.
Ангел оказался невысоким, худощавым пареньком в очках. Встретились в районном отделении милиции, в комнате паспортистов, куда Стекловицкого вызвали повесткой. Загоруйко назвал себя и принес обычное в этих случаях извинение за то, что побеспокоил, оторвал от учебы и т. д. и т. п.
Юрий внимательно выслушал, потом степенно ответил:
— Пожалуй, извиняться вам следует только за одно: зачем меня под вымышленным предлогом вызвали в паспортный стол? Ведь проще позвонить или прийти ко мне на квартиру, побеседовать в куда более удобной обстановке. Не понимаю, нонсенс какой-то!
Загоруйко объяснил, что совершенно незачем, чтобы кто-то из квартиры или из дома знал об их встрече.
— Неубедительно, — отрезал Стекловицкий. — У меня бывают друзья. Но я никогда не рапортую о них домуправу или пенсионерам, режущимся в домино у нас во дворе.
«Гусь», — беззлобно констатировал Загоруйко.
— Вот вы говорите, что у вас бывают друзья, — зацепился он. — Пожалуй, с этого и начнем.
— По принципу: скажи мне, кто твой друг, — и я скажу, кто ты, — усмехнулся Юрий.
Теперь атаковывал Загоруйко.
— Надо быть последовательным, Юрий. Если бы я захотел узнать что-то о вас, я бы сейчас вел куда более легкий разговор с одним из ваших друзей, но не с вами…
— Один — ноль!
— Давайте бросим игру в остроумие, — предложил Загоруйко. — Лучше подумайте и скажите, кто из ваших частых и редких гостей не внушает особого доверия.
— А если наоборот, вы мне назовете тех, кто вас интересует и спросите мое мнение? Обещаю быть искренним. Забуду о нашем разговоре сразу же после того, как перешагну порог этой комнаты в обратном направлении.
— Ну и вредный же вы! Ладно! Значит так, номер первый: Жорж Риполл.
— Я так и думал. Учится плохо, говорит по-русски хорошо. Отец белоэмигрант. Но ведь дети не отвечают за отцов. Не правда ли?
— Правильно!
— Риполл прост в обращении. Имеет машину. Если кто попросит, безотказен. Иногда любит потрепаться о свободе там и свободе здесь. Но это так, от мальчишества. А вообще от разговоров о политике уходит, зато здорово танцует. Король! У меня бывает не так уж часто, но раз в неделю заглядывает. Любит компании, щедр. Меня вроде «Скорой помощи» при нем определили. Всё! Характеристика исчерпана. Выдумывать не буду.
— Выдумывать незачем. Но, прямо скажу, характеристика куцая. Мы и то больше знаем.
— Тогда зачем меня спрашивать?
— Ты не считаешь, — Загоруйко перешел на «ты», — что разговоры о «там и здесь» не пахнут мальчишеством?