Интересно, Урилл пришел на отработку или… он же вроде алхимик? Но по тому, как парень уверенно начал бинтовать запястья, точно боевой маг, я усомнилась.
А потом мне стало обидно. И за себя, и за этого Мейнса, над которым полуэльф наверняка будет так же изуверствовать, гоняя до седьмого пота.
У меня сил не осталось, но я маг жизни и… зачерпнув из неприкосновенного резерва ауры, подошла и положила на лоб опешившего парня ладонь. Заклинание было простым и требовало дара совсем чуть, но я все же пошатнулась. И плевать: до завтра все равно восстановиться не успею, так что зачет все равно завалю. А этот Урилл хоть не будет радовать магистра шишкой.
Про то, что за удар колокола адепт наставит с дюжину новых, я старалась не думать.
– Натиша, давайте вашу зачетку, – неожиданно прозвучало из-за спины.
Я ушам своим не поверила. Но все же протянула книжицу дрожащей от усталости рукой.
Ромирэль поставил росчерк в графе со словами:
– Боец вы, конечно, никакой, но целитель – истинный. И если на практике боевики уберегут вас от нечисти, то вы обязательно спасёте их от ран. Так что держите. – Он протянул мне зачетку. – А на тренировки с мечами все же поднажмите… – последнее он произнес с усмешкой.
А я зарделась и… подхватив из пыли тренировочный клинок, помчалась в сторону общежитий. Ура! Я еду вместе с Лисом!
Вот только радость моя была недолгой.
Как оказалось, группа уже успела отбыть на практику.
– А как же лекарь? С адептами должен быть целитель! – ошарашенно произнесла я, стоя в канцелярии.
– А с ними и поехала Марика Хосс, ваша одногруппница, – сверилась со списками милая грымза-секретарша. Она и вправду была симпатичной. Для своей расы. С аккуратно торчащими заостренными ушками, клычками, выступающими над верхней губой, и когтями, которыми без всяких ножниц легко вскрывала конверты даже из самой плотной бумаги.
– Но у нее нет зачета по стационарной защите! – выпалила я, памятуя, как удивился магистр Ромирэль, когда я пришла к нему. Значит, до меня никто к нему не подходил.
– Как нет? – вскинула брови секретарь, а после не поленилась поднять документы и… – Вот поганка, подделала! А я сразу и не заметила!
В итоге я убила уйму времени, пока добилась, чтобы меня включили в список для практики вместо проныры Марики. Вот только когда я пошла за подписью к декану… В общем, тот метал на меня, с ректорского благословения, громы, молнии и нелестные эпитеты. Эпитеты особенно. Но я была неумолима. Так меня тянуло… обогатиться знаниями о лекарственных растениях Шумерлинских топей!
– Вот! – с интонацией «подавись, зараза» произнес декан и поставил свою подпись под приказом.
Формально у него не было причин мне отказать, а не формально… Он пытался, честно. Но сдался. Потому как клянчить, давить на жалость, плакать и угрожать уходом – это, как оказалось, не только обязательный ритуал для женщины на пути к шубе, но и одной адептки – к полевой практике. Потому как я заявила: либо я еду на север, либо пишу заявление о переводе в Алжиррас.
И по глазам декана я видела ответ: «Ну и пиши!» – но он понимал, что в таком случае будет скандал уже с начальством: студентка, да еще четвертого курса, с девятым уровнем дара – и уйдет к конкурентам-южанам! В итоге мое угрожающее молчание перешло в беспощадное отступление декана и я смогла с легким сердцем покинуть академию. Вот только отправляться одной на ночь глядя по северному тракту вдогонку группе боевиков – идея была так себе. И в кои-то веки мой разум возобладал над девичьей дурью.
Я вылетела на метле из Йоноля, когда летнее солнце еще только-только поднималось над горизонтом, жаворонки едва просыпались, а утро еще не успело заявить о себе во всеуслышание и вылить на землю черпак молочно-розовых лучей. Мое сердце было полно рассвета и надежд. Я неслась ветром над полями, лесами, долами, озерами, то взмывая в облака, то устремляясь вниз, так что пятки однажды едва не коснулись воды в излучине реки.
Я была свободна, как никогда. И радовалась этому. А еще ждала встречи с Лисом, в красках представляя, как подлечу к нему, обниму, как он закружит меня над землёй и прошепчет ласково: «Натиша…» А мое сердце замрет, чтобы в следующий миг пуститься вскачь.
Сумка, перекинутая через плечо, от порывов ветра хлопала по бедру, плащ развевался серыми крыльями за спиной, прижатый посредине ножнами меча. Я чувствовала себя ведьмой, потому что хотелось расхохотаться. Мне все же удалось! Несмотря на все препоны ректора и волю родителей. И уже к вечеру я нагоню группу.
Этого заката я ждала. Очень. Оранжевые сумерки сменились багрянцем, тяжелым, как императорская мантия, и таким же длинным. Солнце медленно, неспешно уползало за горизонт. И лишь когда небо вызвездило, я спешилась с метлы у порога придорожной корчмы. Внутри, судя по звукам, было шумно, весело и людно.
Оставив метлу рядом с коновязью, я осторожно вошла. Гладко струганная входная дверь даже не скрипнула, без слов говоря: здешний корчмарь – человек хозяйственный, не жалеет масла для петель. Авось и места для постоя у такого приличными будут, без блох.
Меня из посетителей никто не заметил. Лишь вышибала прошелся по фигуре взглядом единственного целого глаза, меланхолично перекинул соломинку, которую жевал, из одного угла рта в другой. Но, видимо, не счел опасной. И правда, чего бояться какой-то пигалицы, когда в корчме пирует дюжина молодых магов-боевиков. Весело так пирует, с размахом.
Куратора видно не было. Не иначе как ушел уже к себе в комнату. А вот Лис оказался в центре шумной компании, заливался смехом. А на его коленях, по-хозяйски закинув руку на плечо моего жениха, сидела Марика.
Я сама не заметила, как набросила на себя полог отвода глаз. Видимо, выволочка магистра Ромирэла, раскритиковавшего накануне мою маскировку в акации, не прошла даром. Слова заклинания вспомнились сами собой.
Я замерла у входа, рядом с притолокой, и увидела, как Лис жадно, никого не стесняясь, целует Марику. Как его ладони приподнимают ее бедра, устраивая удобнее у себя на коленях, а она весенней кошкой льнет к нему.
Парочка так разошлась, что Лис задел локтем кружку с брагой, и та опрокинулась прямо на Марику. Честно, она сама опрокинулась. Я тут ни при чем. И заклинание левитации тоже.
Пассия боевика завизжала, а потом делано возмутилась, протянув:
– Ли-и-ис, ты чего? Я же мокрая теперь.
– Я щас высушу. – Боевик щелкнул пальцами. Вот только брага – не вода, испарившись, она оставила пятно и, судя по писку Марики, еще и намертво прилипла к коже.
Марика, матюгнувшись напоследок, зло потопала по лестнице на второй этаж. Судя по всему, решать проблему со штанами.
А мой жених, уже бывший, вальяжно откинулся на стену.
– Завидую я тебе, Лис, – услышала я хмельной юношеский голос. – Девки на тебя так и вешаются. Что эта, что чернявая, что кучерявая…
– Завидуешь?
– Да иди ты!
– Я-то пойду, – ухмыльнулся Лис. – На второй этаж. Там уже она штаны небось сняла… – послышалось мечтательное. – Не то что эта Натиша, которая и дать-то толком не может, – на последних словах Лис скривился.
– А что же ты тогда с ней всю весну ходил? – задал вопрос еще один боевик.
– А затем, что жена из нее неплохая получится.
– Богатая, глупая и красивая? – хохотнул кто-то с другого края стола.
– Вот! Норис меня понимает, дружище! – Лис похлопал напоказ. – Нам, бессребреникам, надо жен с умом выбирать, чтоб потом без связей и денег не куковать, – и он сам рассмеялся своей шутке.
Вот только я краем глаза заметила, как некоторые парни без слов встают из-за стола и уходят. Словно им противно слушать. А мне… мне тоже было противно. Вот только я не могла пошевелиться. Так и стояла истуканом, не видя перед собой ничего вокруг. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я отмерла.
Внутри словно что-то оборвалось. Отстраненно мелькнула мысль: не быть мне боевым магом. Те реагируют мгновенно. Боевичка на моем месте непременно устроила бы погром, ведьма – прокляла бы, а я… Я, целительница, лишь поняла: сегодня внутри меня что-то умерло. Я разочаровалась. Да, именно так. Потому как только разочарование одновременно и убивает, и рождает пустоту в душе. Обида, ревность, ненависть – после них остается что-то… Пепел, ярость. А тут абсолютно ни-че-го.
Я чувствовала себя скорлупой, внутри которой бездна. Коснись – и оболочка треснет, сомнется, проваливаясь внутрь, под давлением внешней среды. И я исчезну.
Я не помнила, как ушла из корчмы, как оседлала метлу и как летела на юг… Вроде бы даже не одни сутки провела, ухватившись за черен. Словно я боялась, что если остановлюсь хоть на миг – то все.
Как при этом я не свернула себе шею, не выгорела, не напоролась на разбойников… Для меня загадка. Вот только вывел меня из состояния оцепенения протяжный крик. Лес уже давно сменился чахлыми кустами, вот-вот норовя перейти вовсе в разнотравье.
Дорога подо мной вилась змеей. Сгущались сумерки, и на небе светила дебелая луна. А внизу, в телеге, остановившейся посреди тракта, отчаянно голосила женщина. Кричала она тем особенным криком, который может стать и началом жизни, и ее окончанием.
Вокруг суетился мужик, причитая, заламывая шапку и взывая одновременно и к богам, и к крикуше:
– Да потерпи ты чутка, Олеша, немного до колдуна осталося. Повитуха же сказала, сама не выдюжишь!
– Не могу, Микай, не могу! – схватившись за живот, вопила она. – Помираю!!!
– Да что же это, да как же ж… Олеша…. Колесо…
Только тут я заметила, что один из ободьев на телеге треснул. Теперь ясно, отчего они остановились в чистом поле.
– Ты чутка потерпи, я мигом до Животинок, щас, щас, – с этими словами он начал распрягать телегу.
Видимо, решил верхом домчать до «колдуна» – наверняка местного целителя. Я хотела уже спуститься, когда подумалось: стоит подождать, пока мужик уедет. А то с него еще станется мешать мне под руку: или в обморок хлопнется, или примет за ведьму. И я вместо того, чтобы помогать роженице, буду уклоняться от вил или дрына. Нет уж.