— Опять за свое! Да что, тебе плохо от денег?
— Плохо! — зло бросила Анна Евсеевна. — Деньги-то непутевые!
— Ну и дура! Какие-такие непутевые? Деньги как деньги! — Он даже попробовал пошутить: — Ну, иной раз потрепанные попадут. Так это ничего.
— Будет тебе! Плохо твои смешки кончатся!
— Чем же это плохо?
— Тюрьмой, вот чем!
— И опять ты выходишь дура. Не пойман — не вор. Пусть-ка попробуют меня поймать. Запустил мотор — и нету!
— Поймают. Сколько веревочку ни вить, а концу быть!
Анна Евсеевна замолчала. Молчал и Роман. На душе у него было мутно. Жена все-таки была права. Немножко. Но перед глазами возникла лодка, до краев наполненная крупной рыбой.
— Не суйся не в свое дело! — прикрикнул он на жену.
Анна Евсеевна сделала вид, что не слышала его слов. Помолчала.
— А чего это ты вчера вроде пустой приехал? — спросила жена. — Опять в ее глазах мелькнуло что-то насмешливое.
— Заряд не взорвался, — буркнул Роман. — Должно, плохой или отсыревший попался. — Он встал. — Вот что, жена. Ты свою агитацию брось. Не маленький я. Лучше почини подсачник, а я схожу в село. Табак кончился. — Роман Андреевич нахлобучил рваную войлочную шляпу и ушел.
Жена проводила его тяжелым взглядом. Мускулы ее смуглого лица напряглись и окаменели. Все лицо, казалось, говорило: «Ну, погоди! Доберусь я до тебя!»
Кто встречался с Анной Евсеевной в 1942 году в оккупированном немцами Полесье, где в партизанском отряде она была известна под именем «Анки-динамитчицы», тот сейчас легко узнал бы ее по этому выражению былой решительности. Но все, кто ее знали, остались там, в Белоруссии. Иные живы и, может быть, вспоминают неустрашимую Анку. А другие, и в их числе ее родители, лежат в сырой земле. Анна помнит и партизанские лагери в темных пущах, и хитрые засады, и смелые диверсии. И тот бой, когда она упала тяжело раненная и в последний момент была унесена товарищами на плащ-палатке. А на другой день Анка очутилась в Москве. Там ее долго лечили, потом, прикрепив к отвороту новенького, выданного в госпитале платья, партизанскую медаль, вручили документы о демобилизации. Весной 1943 года Анна была эвакуирована на Урал. Здесь она добивалась, чтобы приняли ее в военное училище, но не пропустила медицинская комиссия. И вот — стала она женой местного колхозника.
Некрасив Роман, но любит она его. Любит и двух детей Романа, которые остались от его первой рано умершей жены. И он ее, Анну, любит, а вот не слушает. Постепенно уходит от нее, превращается в жулика и тунеядца.
Анна вышла на улицу и смотрела вслед мужу, пока он не скрылся за бугром. До села пять километров. Значит, Роман раньше чем через два часа не вернется. Да еще по случаю воскресного дня завернет в чайную. Одним словом, времени хватит.
Она возвратилась в избу, вытащила из-под кровати небольшой деревянный сундучок. В углу сундучка лежала динамитная шашка, завернутая в пергамент. Знакомая вещь.
Анна положила шашку на стол. Не торопясь развернула ее.
— Подожди, старый греховодник! — проворчала она. — Посмотрим, как завтра порыбачишь!
Из-под печи Анна достала кусок мыла. Взяла нож и начала аккуратно обтесывать мыло со всех сторон. Вскоре перед ней лежал брусок, похожий по форме на динамитную шашку. Если бы не круглое отверстие в шашке, предназначенное для капсюля, бруски трудно было бы не спутать.
Вскоре в куске мыла появилось и отверстие. Анна примерила к углублению капсюль, вытащенный ею из того же сундука.
— Ладно получилось! — оглядела она свою работу и старательно завернула мыло в бумагу, снятую со взрывчатки, стараясь точно пригнать круглый глазок в пергаменте к углублению в куске мыла.
Но вот уничтожены все следы работы. Динамит она завернула в старую тряпку и сунула в карман.
Под вечер Анна появилась в селе, у избы, в которой жил председатель сельсовета. Минуту поколебавшись, она открыла дверь. На ее счастье председатель Кирилл Федорович оказался дома один. Это был представительный, лет сорока мужчина с чисто выбритым лицом и висящими по-украински усами. На нем была защитная гимнастерка, пуговицы которой блестели так, что этому блеску могли бы позавидовать и кадровые военные.
По правде говоря, Кирилл Федорович втайне жалел, что фронтовое ранение заставило его раньше времени уйти из армии.
Кирилл Федорович встал, увидев вошедшую Жмутову.
— Что скажешь, Анна Евсеевна? Непорядок какой нашла?
— Здравствуйте, Кирилл Федорович! Не хотела беспокоить, а пришлось. — Она замолчала. Потом с трудом проговорила: — Не ладно ведь у нас.
— Что такое? — Кирилл Федорович нахмурился и Отодвинул книгу, которую читал.
Анна, всхлипывая, рассказала о делах мужа. О том, что связался он с каким-то жуликом, у которого добывает динамит. И теперь вот болит ее душа за мужа. А что делать, она, Анна, не знает.
— Та-ак, — протянул Кирилл Федорович. — Говорили мне, что кто-то глушит рыбу. Думал, приезжие. А это вот кто! Что же ты хочешь?
— Что хочу! Хочу, чтобы Роман опять человеком стал. И еще хочу, чтобы он в тюрьму не угодил. Что я одна-то буду делать?
Анна опять замолчала.
— Слушай, Кирилл Федорович, — продолжала она, — поймай ты Романа на реке, да пристыди как следует. Ведь мужик он неплохой, да с толку его сбивают. А тому, кто динамит ему приносит, я дам от ворот поворот. Он и дорогу к нам забудет.
— Как же мы Романа поймаем?
— А так. Он завтра собирается опять. Под Орлиную гору. Приезжай туда со свидетелями. А я уж, не сомневайся, пришлю Володьку — сказать, когда мужик начнет собираться.
— А ну, как он, твой-то, со страху запустит в нас патроном, а сам на лодке с мотором и был таков? — Кирилл Федорович рассмеялся.
— Не бойсь! Патрон-то, вот он! — Анна Евсеевна положила на стол что-то, завернутое в пеструю тряпицу.
— Погоди! А с чем же Роман поедет? — Без патрона-то…
— Будет у него патрон…
Кирилл Федорович долго хохотал.
— Ай, да Анна! — сказал он наконец. — Узнаю бывшую партизанку! Значит, мыло ему подсунула вместо динамита? И не в первый раз? Ну, молодчина! А это ты мне оставь, — указал он на взрывчатку. — Пошлю милиционера на стройку — пусть пощупает, кто это там торгует динамитом. Мужика твоего мы приструним. Только не забудь предупредить.
Приближался вечер следующего дня. Анна Евсеевна подоила корову и зашла в избу. Роман Андреевич осматривал подсачник.
— Едешь все-таки? — спросила Анна, увидев на столе шашку и бикфордов шнур.
— Еду! — коротко бросил Роман. — Пойди приготовь корзины.
Анна вышла на улицу.
— Володька! — крикнула она негромко.
— Я здесь, мама. — Из-за бревен, сложенных у забора, выбрался вихрастый парнишка лет двенадцати. Он был так же смугл и красив, как мать, и так же рыж, как отец. В руке он держал жестянку из-под консервов.
— Что ты там делал?
— Короедов добывал.
— Ладно. Помнишь наш уговор?
— Помню, ясно.
— Так вот, лети к Кириллу Федоровичу. Скажи — выехали с мамкой на Орлиную яму. Понял?
— Понял. Мигом домчусь. А на рыбалку пустишь?
— Пущу. Ну, беги, сынок.
Мальчик сунул коробку с короедами под бревна, поддернул штаны и запылил по дороге к селу.
Анна Евсеевна вытащила из сарая две большие корзины, поставила их у крыльца и вернулась в избу. Роман укладывал в сумку свои припасы.
— И я с тобой? — заявила Анна.
— Еще чего выдумала!
— Хочу посмотреть, как ты там с динамитом управляешься. Уж ежели садиться в тюрьму, так вместе.
— Вот чертова баба! Далась ей тюрьма. Типун тебе на язык! Оставайся дома.
— Не останусь. А не возьмешь — на всю деревню крик подниму.
Роман понял, что придется уступить.
— Ладно! — буркнул он сердито. — Бери вот это. — Он указал на банку с горючим. — А я понесу корзины и весла.
Анна взяла банку и вышла на крыльцо.
— А Володька где? — спросил Роман.
— На речке с ребятами.
— Закрывай избу да пошли.
Анна заперла избу на замок, спрятала ключ и направилась вслед за Романом. Минут через десять, наполнив бак горючим, Роман стал запускать мотор.
Анна Евсеевна поняла, что ее план может сорваться. Поди, Володька только еще подбегает к селу. А ведь Кириллу Федоровичу надо собрать людей да проплыть вниз по реке два километра.
— Подожди, Роман, — сказала она спокойно.
— Что еще?
— Поллитровка у меня дома спрятана. Надо бы захватить.
— К ляду поллитровку! Смотри, уж солнце садится.
— Да темно когда наступит? К полночи только. Да и банку надо отнести. Что ее с собой таскать?
Роман проворчал что-то, но в душе был доволен. Нет, к водке он был равнодушен. Его обрадовала заботливость жены, отношения с которой за последние недели сильно испортились.
— Ну, иди, — разрешил он.
— Так ты подожди, — добавила Анна. — А чтобы не уехал без меня, — усмехнулась она, — я вот тебя запру.
Она защелкнула лодочную цепь на замок, сунула ключ в карман и с жестянкой в руке поднялась на косогор.
Дома она на всякий случай разыскала пустую водочную бутылку, тщательно ее выполоскала и наполнила водой из колодца. Потом зашла в комнату, посидела на скамье, наблюдая за вялым движением стрелок на ходиках и, наконец, решив, что пора, направилась к лодке.
Роман встретил ее ворчливо:
— Ушла и пропала.
— Соседка заходила.
— Садись, поехали.
Анна отперла замок, оттолкнула лодку и легко вскочила на нос. Роман дернул шнурок, мотор затарахтел, и лодка побежала против быстрого в этом месте течения.
Треск мотора мешал разговаривать. Анна была только рада этому. Ее страшила предстоящая встреча на омуте. Занят был своими мыслями и Роман. Он прикидывал возможные доходы от удачного взрыва. «За две рыбалки, — подсчитывал Роман, ловко минуя плывущие навстречу бревна, — выкроил на мотор. Вон он как ловко тащит! Только правь, а уж он тебя доставит куда надо. А теперь, чего доброго, и мотоцикл удастся купить. Тоже нужная вещь. Приедет Васька в отпуск, будет ему на чем прокатиться».