— Госпожа, мы не установили ему речевой аппарат, — напомнила главная обезьяна.
Но Бледная даже не взглянула на неё. Она держала руку на той части груди Одноглазого, под которой билось его сердце, и чувствовала, что он признал в ней свою родительницу. И ещё чувствовала, что он сейчас счастлив от того, что она прикасается к нему.
Кожа существа была необыкновенно прочной, а на ощупь очень грубой и шершавой. Такую кожу непросто пробить, даже самым острым оружием, даже самому сильному человеку. А на левом плече этого удивительного существа и на левой его лопатке кожа, кажется, жила сама по себе. Пятиугольный кусок кожи, пентагон, был как бы отделён от остальной кожи и крепко держался на существе при помощи пяти когтей. И кожа та шевелилась, тоже чувствуя её прикосновения, хотя именно её Бледная и не касалась. Госпожа взглянула на этот живой кусок кожи и осталась им довольна. Как же быть Охотнику без оружия? Она отошла и села на свой стул, взяла бокал и произнесла:
— Детище моё, я произвела тебя на свет Охотником, и твой удел — охота. Ты пойдёшь в то место, где кончается время и кончается всё, и найдёшь там преступника, что попирает законы Мироздания, червя, что точит Поток. Ты найдёшь и покараешь его, и я велю вернуть тебя сюда, и ты будешь рядом со мной до конца своих дней.
Существо грузно и медленно повалилось на колени перед нею. Встало на четвереньки, подползло к ней поближе, едва не упёрлось своей огромной головой в её колени и уставилось своим единственным глазом на её ноги. Оно было согласно выполнить любую волю Госпожи.
— Тот червь — смертная дева. Ты легко узнаешь её, от неё смердит гарью, её запах ни с чем не спутать. Иди же, найди и накажи червя. Разорви его.
Но существо не шелохнулось. И Бледная знала, почему. Оно просило, умоляло её об одном. И она решила исполнить его просьбу об еще одном прикосновении. Госпожа протянула руку, и белые её пальцы коснулись почти черной его кожи. Существо вздрогнуло.
— Я исполнила твою просьбу, — произнесла она, — теперь ты исполни мою волю! Иди!
Охотник послушно поднялся с колен, а Бледная уже говорила одной из своих умных обезьян:
— Найди Роэмана, он укажет тебе место, в котором обитает червь, материализуй туда Охотника, пусть начинает искать его.
Это не было то что похоже на ожоги, это они и были. Два небольших, белых, круглых пятнышка. Одно на кончике безымянного пальца, второе на самом кончике среднего. Это были как раз те места, которыми девочка прикоснулась к прозрачной бабке. Блин! Проклятая бабка!
Света с трудом встала с колен. Раскалённый ветер трепал её одежду, он нагнал ещё больше чёрных туч, от которых становилось ещё темнее, чем раньше. Её руки были обожжены пылью, они горели, к этому добавились ещё и белые пятнышки на пальцах, напоминание о прикосновении к бабке. А банка-то была ещё не полной. Она уже снова хотела присесть, чтобы добрать пыли, но остановилась… Девочка увидала совсем рядом, в двадцати шагах от себя, худого человека, он шёл к ней, глядя себе под ноги. Он был без одежды, и с удивлением Светла поняла, что это женщина. С удивлением, потому что в этой женщине почти ничего женского не оставалось, а голова её была абсолютно безволоса. Но на голове, на самом темени, у неё что-то было, трепыхалось под порывами ветра. Женщина останавливалась, запрокидывала голову, пытаясь стряхнуть это с темени. Но это сидело там крепко. И эта чёрная от копоти и худая женщина подходила всё ближе к Светлане. И та вдруг поняла, что это там трепыхается у этой несчастной на макушке. А трепыхались там небольшие язычки пламени. У женщины горела голова! И ещё девочка поняла, почему она сразу не догадалась о том, что на голове женщины горит огонь.
Языки огня были чёрного цвета.
«Аматерасу! — она видела это в одном из любимых своих мультиков. — Чёрное неугасимое пламя!».
Женщина, пройдя несколько шагов в сторону Светланы, остановилась, наклонила голову и стала стряхивать рукой пламя с головы. Но пламя не стряхивалось. Напротив, один из чёрных лепестков огня прилип к её руке. Лицо её перекосилось от раздражения и боли, она разинула рот без единого зуба и закричала изо всех сил. Вот только звук оказался лишь тихим хрипом. Она упала на колени и стала трясти руку, чтобы стряхнуть с неё пламя. Но как только она переставала ей трясти, лепесток пламени снова оживал на ветру.
Оставаться здесь дальше Светлане уже совсем не хотелось. И бог с ней, с пылью, пусть банка неполная, у неё у самой горели пальцы и давно першило в горле. Она закинула её в рюкзак и поспешила к стене, что разделяла два мира.
Девочка выбралась из-за Черты, как будто вынырнула из-под воды. Сразу задышала и тут же закашлялась. Кашель был затяжной, словно после недельной простуды. Откашлявшись и отплевавшись, она поспешила убраться от Черты. Она быстро пошла к лесу, на ходу доставая из рюкзака воду. Когда попила воды и ещё немного покашляла, ей стало лучше. Вот только пальцы. Светлана ещё раз взглянула на пальцы, которые обожгла об старуху. Ну, так и есть, белые волдыри ожогов. Скоро наполнятся водой, и потом омертвевшую кожу можно будет порвать. А пока… пока эти два небольших пятнышка горели. Настоящие ожоги. Света спрятала бутылку и пошла к Белому лесу. Не побежала, а именно пошла, тщательно и заранее выбирая себе путь. Бегать тут, когда такие-то бездонные канавы вокруг, было опасно. Перед тем как зайти в лес, она ещё раз выпила воды и оглянулась. Лес очень сильно контрастировал с тем, что оставалось за её спиной. Там, у Черты, был угар, была копоть, а лес казался чистым и свежим, как будто зимним. Но она знала, что это ощущение неверно. Светлана пару раз глубоко вздохнула полной грудью. Оставалось немного, только пробежать через белую пелену мёртвого леса. Воды она напилась, сил у неё было предостаточно, она чувствовала в себе ещё мощный заряд сока фикуса, вот только рука… Пальцы… Светлана подняла левую руку. Два белых волдырика, конечно же, никуда не делись. Они всё ещё горели. Долбаная старуха! Она поправила рюкзак и побежала.
Глава 18
Виталий Леонидович не спал уже давно. И сейчас ему было не до сна. Он не знал, как лечить змеиный укус, теперь он стоял у зеркала, рассматривая себя. Две точки на распухшей скуле. Напоминания о зубах аспида. На лице образовался огромный отёк, лицо казалось кривым, вся правая половина лица словно стекала вниз. Глазное яблоко алое от порванных сосудов. А из незакрывающегося рта, из правого угла, постоянно вытекала слюна. Омерзительное зрелище. Токсин был страшен. Его очень и очень сильному организму приходилось прилагать значительные усилия, чтобы противостоять этому смертельному яду.
«Вот зачем нужно было это делать? Вот… Тварь Рогатая…».
Роэман, глядя на себя в зеркало, уже жалел, что связался с нею. Жалел, что вообще влез в это дело. Очень ему не нравилась сложившаяся ситуации. Находиться в самом центре противоречий между Рогатой и непонятно откуда взявшейся Гнилой ему совсем не хотелось. «Уж и не знаешь, что хуже, попасть в немилость ко всесильной Привратнице или попасть под тяжёлую руку Хозяйки Могил».
Но теперь делать-то было уже нечего. Бледная ему всё прекрасно объяснила, объяснила, словно заранее знала все его мысли. «И даже не надейся, что тебе удастся отползти от него (от этого дела), забиться куда-нибудь в щель и дождаться, что я про него забуду». Глядя на себя в зеркало, никаких иллюзий он на этот счёт не испытывал. Бледная Госпожа об этом деле и о нём самом теперь точно не забудет.
— Тварь Рогатая, — даже ругаясь, с такой перекошенной мордой он выглядел в лучшем случае комично, а на самом деле… Он выглядел жалко.
Роэман пошёл в свой гардероб. Он у него был не очень богатый. Но шарф там всё-таки нашёлся. Старый, чёрт знает когда купленный. Виталий Леонидович вернулся к зеркалу, замотал себе лицо. Нижнюю часть. Посмотрел. Ну, так, конечно, было получше. Надо бы ещё на голову что-то. Он снова пошёл в гардеробную. Но кроме старенького берета и тёплой ушанки, ничего не нашёл. Хотя у него была когда-то кепка, но где она теперь может быть, он даже не догадывался. Берет, конечно, ко времени года подходил больше, чем зимняя шапка. Роэ снова вернулся к зеркалу. Беретик был слишком кокетливый, благодаря ему он становился похож на профессора второразрядного вуза. Но делать было нечего. Уж лучше так, чем таскаться по городу с перекошенной мордой. Роэман набрал номер такси и заказал машину. Ещё раз взглянул на себя в зеркало, вздохнул и закурил.
Набережная реки Мойки. Он дал таксисту денег и приказал ждать. С реки так неплохо дует свежий ветерок. В другой раз он бы этого и не заметил, Виталий Леонидович и зимой ходил в плаще, в крайнем случае, в лёгком пальто, но тут, наверное, из-за яда, пока переходил дорогу и шёл до нужного адреса, продрог. Берясь за ручку двери, он подумал о том, что токсин нужно из организма вывести. И, кажется, он знал один верный способ. Но это потом… Потом. Сначала дело, а для дела ему нужны были деньги.
В салоне красоты «Медея» было тихо. Тут всегда было тихо. Это заведение мало того, что было очень дорогим, так ещё и записаться сюда было невозможно. Никто с улицы вот так, запросто, в этот салон на процедуры попасть не мог. О чем красноречиво говорили припаркованные в тихом дворике за автоматическими воротами «майбахи» и «бентли».
Тут всё шикарно, по первому классу. Мягкие ковры, зеркала, мебель, освещение. Сюда приезжают стареющие жёны крупных чиновников и олигархов. Даже из Москвы. Красавица администратор Марина Роэмана не знала, она вышла к нему из-за стойки, очаровательно улыбаясь и пытаясь загородить ему дорогу.
— Добрый день. Вы записаны на процедуры?
— Я к Майе Андреевне, — буркнул Виталий Леонидович. Ему было не очень хорошо, и он был не так вежлив, как обычно.
Девушка Марина сразу перестала улыбаться:
— Но Майи Андреевны тут нет…
— Не врите! — твёрдо сказал Роэман. — Она живёт над салоном, и вон та дверь, — он указал рукой на одну из дверей, — ведёт к ней в квартиру.