Спускаться вниз в таком тумане было даже тяжелее, чем подниматься в гору. И конечно, тут же из-под её ботинка вниз полетел небольшой камень. Но девочка даже не притормозила. А Лю продолжал всё так же бесстрастно:
— Вы уже должны видеть его, он прямо перед вами, доставайте свой инструмент.
Света вытащила Кровопийцу из ножен. Рука её дрожала. Девочка сделала ещё один шаг вниз и увидела его.
Муходед сидел прямо под нею в уютном уголке из сложившихся обломков плит перекрытия. Он спал и не слышал её. Он был похож на тёмный валун с торчащими из него палками. Палки? Нет. Это были его длинные локти, сам же он скукожился, свернулся, опустив голову, и Светлане поначалу была видна его тёмная огромная спина, его жидкий, чуть подрагивающий горб.
— Начинайте! — просто и обыденно произнёс Любопытный.
«Начинайте!». Света сжала рукоять тесака, сжала крепко. Но ей совсем не хотелось начинать. Она попросту боялась.
— Вы же видите его, начинайте, не теряйте времени, — продолжал голос абсолютно спокойно, — сделайте шаг и начинайте наносить ему повреждения.
Шаг Светлана сделала. Занесла руку. На секунду даже забыла о боли в щеке и шее. Но удар нанести не смогла, так и остановилась с занесённой рукой. Даже через туман ей было хорошо его видно. Морщинистая кожа на плечах и шее, шар лысой головы, руки-клинки, которые оказалась вышедшими из плеч острыми костями. И горб. Его огромный, во всю спину, горб оказался полупрозрачным пузырём с жидкостью, в котором она отчётливо видела десятки и десятки светлых личинок, чёрные комочки уже сложившихся мух, все они были живые, они шевелились и даже перемещались в жидкости быстрыми сокращениями. И всех их там было много.
— Светлана-Света, — бубнил Лю, — начинайте. Он уже запустил процесс входа в активное состояние.
И словно услышав его, муходед пошевелился, он чуть качнул головой туда-сюда. А девочка так и стояла с занесённым ножом в руке, но всё ещё не решалась нанести удар. Если бы Лю не повысил голос, едва не крикнул на неё: «Начинайте!», Света вообще не решилась бы на это. Но этот его окрик буквально заставил её действовать. И девочка нанесла первый размашистый и секущий удар по горбу муходеда. Она даже не почувствовала сопротивления, Кровопийца рассёк горб, как воздух, как пустоту. Светлане показалось, что она даже не задела полупрозрачную ткань горба, но это только ей показалось. Горб был рассечён, и из него сразу хлынула вязкая жидкость с сотнями липких мух и крупных желтоватых личинок. И до девочки долетели брызги. А муходед вздрогнул всем телом, начал ворочаться и даже привстал. И из него полилось ещё больше. Света застыла, боясь, что вся эта липкая грязь испачкает ей ботинки, она даже сделала шаг назад и чуть не упала на груду кирпича.
Но голос не давал ей расслабиться:
— Продолжайте, это повреждение для него не критично.
Ну, раз Лю настаивал… Светлана ударила ещё раз. Ударила сильнее и прицельнее. И теперь уже рассекла тесаком не горб, а спину, она даже почувствовала, как тесак ударился о что-то твёрдое внутри тела муходеда. Это была кость. Дед уже встал во весь рост, он ещё не понимал, что происходит, но уже приходил в себя после сна.
— Продолжайте Светлана, продолжайте, урон, который вы нанесли, несущественен. Наносите ему проникающие удары, поражайте внутренние органы.
«Проникающие… Проникающие… Это как?», — думала Света, тем временем нанося ещё два удара, но уже сверху по голове.
О да… Кровопийца её не разочаровывал. После каждого его, казалось бы, лёгкого прикосновения кожа муходеда расползалась длинными, ровными, как по линейке, дырами, из которых тут же начинала сочиться, вытекать тёмно-красная, почти коричневая, как сок старой черешни, кровь.
— Проникающие, проникающие удары, — казалось, Лю кричит это ей в самое ухо. Именно кричит. — Светлана, наносите проникающие удары.
И Света поняла, о чём просит голос. Нужно было колоть деда. А тот уже встал во весь рост и раскинул свои руки-клинки. Он зарычал и собирался уже повернуться к ней; понимая это, девочка ткнула ему в его скользкую, освобождённую от горба и кожи спину тесак. И нож почти беспрепятственно прошёл внутрь тела почти до половины. Это было… очень противное чувство. Очень противное. Ей показалось, что не будь рукоять Кровопийцы липкой, она бы выпустила её, и тесак остался бы в теле муходеда.
— Отлично! Ещё! Сделайте несколько подобных движений, сделайте десяток таких же ударов, — одобрял её действия Любопытный.
И Светлана, подавляя в себе брезгливость, стала колоть и колоть в противную спину. Нож входил в плоть легко, лишь изредка натыкаясь на кости. Пару раз тесак входил в муходеда до самой рукояти, и на Светлану при этом летели и летели мелкие брызги из рассечённых сосудов.
— Прекрасно, прекрасно, — спокойно комментировал её работу голос. — Продолжайте, вы наносите ему серьёзные системные повреждения.
Нож входил и входил в тело, и Светлана прекрасно чувствовала, как играючи он пронзает всё, что находит на своём пути. Это было страшным ощущением, страшным, но… упоительным.
И тут, после одного особенно глубокого укола, дед уже очнулся окончательно.
— О-о-о-эээ, — издал он глубокий тяжёлый звук, похожий на долгую отрыжку.
Он качнулся, а затем наотмашь махнул своей левой рукой-клинком. И Свете едва удалось отпрянуть. Острый конец рассёк туман и пронесся в десяти сантиметрах от её груди.
Шуххх…
Быстро. Близко. Опасно. Светлане показалось, что она почувствовала ветерок после него.
Света увидела его перекошенную от злобы, почти нечеловеческую морду, его огромную пасть в потёках коричневой крови, выпученные глаза. Да, он был в ярости, он собирался её убивать. Не слушая, а вернее, не слыша слов Любопытного, девочка, не пряча нож в ножны, повернулась и стала карабкаться вверх по куче. А ей вслед из уже тающего тумана летел не то стон, не то долгая и противная отрыжка. И ещё хрип, смешанный с бульканьем. Муходед лез за нею. Он был ещё жив. Жив и способен передвигаться.
Когда она взобралась на самый верх, тут ей стало уже по-настоящему страшно. Она бегом слетела с горы кирпича, сильно рискуя споткнуться, упасть или, что ещё хуже, сломать ногу. Но сейчас она об этом не думала. Она бежала к забору. И опять забыв спрятать тесак в ножны, кинулась, запрыгнула на него с разбега, наверное, от страха, и каким-то чудом за одну секунду перемахнула через препятствие.
Девушки ждали её на пороге.
— Света, Света, ты в порядке? — говорила Анна-Луиза, когда Светлана вбежала в депошку и закрыла за собой тяжёлую дверь.
— В порядке, — быстро ответила девочка, остановившись посреди комнаты и глядя на подруг так, как будто видела их впервые.
— А это…? — Анна указывала ей на залитую чем-то чёрным грудь и особенно правый рукав куртки.
— Это? — Света взглянула на себя. — Это ничего…
Сильвия, до сих пор молча смотревшая на неё, подошла к ней, аккуратно вытащила тесак из её руки и сказала мягко:
— Давай его помоем, он весь липкий.
Только теперь Светлана стала снимать рюкзак. Там была вода.
— И лицо тебе надо умыть, — произнесла Анна-Луиза, помогая ей с рюкзаком.
Света сняла куртку, уселась на обломок стола, а подруги, сами достав из рюкзака бутылку с водой, мыли ей Кровопийцу. Лили Свете воду в руки, когда она умывалась.
— Аня, экономь воду, — распоряжалась Сильвия. Маленькая женщина, она и вправду походила на старшую, на самую взрослую среди них.
— Ты убила его? — спрашивала Анна-Луиза, когда Света умылась.
— Угу, — кивнула девочка. — Кажется.
Ей почему-то и вправду так казалось. Столько ран он получил? Десяток, не меньше.
— Он жив, — тут же сказал ей Лю. — Он в плохом состоянии, он уходит на запад, но ещё жив.
— Жив? — удивилась Света. Девочка была в таком состоянии, что задала этот вопрос вслух.
— Ты у нас спрашиваешь? — спросила Сильвия после того, как они с Анной-Луизой переглянулись.
— Нет, не спрашиваю…, - Света начала растирать щёку; боль, про которую она забыла, начала возвращаться. — Просто… Думаю, что всё-таки жив. Но он уже…, - она потёрла теперь и шею, — теперь уже не нападёт.
— Не нападёт?
— Нет, он ранен, — Светлана покачала головой, — у него больше нет мух.
Хорошо, что с нею сейчас были эти две девушки. Теперь она была не одна. Да, просто помогли ей умыться, просто вымыли её тесак. Уже этого было достаточно, чтобы девочка не чувствовала себя одинокой. У неё, конечно, был Любопытный. Она его очень ценила, но что там ни говори, Лю был немножко… не таким, что ли, тёплым, как две её новые подруги.
— Ну, ты в порядке? — спросила Сильвия, присаживаясь перед ней и протягивая ей Кровопийцу.
— Угу… Да, — ответила девочка, беря нож, осматривая его — чисто ли вымыт — и пряча в ножны. — Вот только жаба на меня брызнула.
— Жаба? — спросила Сильвия. — Просто брызнула? Куда? В глаза не попало?
— Нет, вот на шею и на щёку попало, — Светлана показала те места, которые всё ещё жгло.
— Хорошо, что ты её саму не схватила! — воскликнула Анна-Луиза. — Блин, ненавижу этих тварей. Дай погляжу, куда попало.
Они обе наклонились к девочке, чтобы разглядеть, что там с её кожей. И успокоили её:
— Маленькое белое пятнышко, — сказала Анна-Луиза.
— Два, — уточнила Сильвия, — второе, вот это, — она даже потрогала его пальцем, — которое на щеке, совсем маленькое.
— Сильно болит? — соболезновала Анна.
— Терпимо, — отвечала Света, всё ещё радуясь тому, что здесь есть кому хотя бы спросить об этом.
Здесь? Не только здесь. Её за последний год вообще редко кто спрашивал о её самочувствии или о настроении.
После беды с её родителями мало кто интересовался ею по-настоящему. Братья — мелюзга, всё, что они могли спросить: Свет, а что ты грустная? Спрашивал это Макс. Обычно он замечал перемены в её настроении. Ну, с папой всё понятно, две работы и больные ноги. Он вообще мало говорил. Он обычно садился в кресло рядом с мамой, ставил к стене костыли и замолкал. Сидел так часами, часто тут же и засыпая. Вот кто ею действительно интересовался, так это отец Серафим. Вот он спрашивал её обо всём. Каждую неделю, а то и два раза в неделю он приходил в гости или встречал её в приходе на обеде. Встречал и говорил с нею. Но как раз с ним-то девочке не очень хотелось откровенничать. В классе, да и в легкоатлетической секции все сверстники говорили о священниках и вообще о церкви с пренебрежением или с насмешкой. А религиозность считали признаком отсталости или тупости. Может, поэтому Светлана почти никогда не отваживалась сказать святому отцу то, что думала. Обычно отделывалась общими словами: «Да, всё нормально». Так она и жила. И только в последний месяц всё переменилось. И тут, и там. И во сне, и наяву.