«Ну хоть что-то живое». Она бросила бутылку с фантой на землю и двумя руками взялась за палку.
А ему здесь нравилось. Одноглазый понял, что приятно не только что-то есть, но и спать — это тоже приятно. После удачных охот, после того как он полностью насыщался, к нему приходила приятная тяжесть. Его глаз, почти против его воли, сам закрывался, и он спал, видя в снах свою прекрасную Госпожу, которая прикасалась к нему своею белой рукой. Да, это были удивительные мгновения. А после пробуждения он чувствовал прилив сил и готов был снова идти на юг, искать ту, которая была его целью. Другое дело, что торопиться ему нужды не было. Зачем? Про это ему его Госпожа ничего не говорила. Поэтому Охотник шёл не спеша, пробуя и пробуя на вкус всё новые и новые виды мяса, что ему встречались по дороге. Он уже перешёл вброд небольшую речку, что протекала под насыпью, у неё был очень сильный запах. Этот запах он уже знал. Когда его мощная нога погрузилась в густую жёлтую воду, в неё тут же вцепилось длинными острыми зубами достаточно сильное, хотя и не очень большое существо. Оно даже смогло прокусить его кожу в паре мест, но эти раны были незначительны. Охотник опустил руки в жёлтую жижу, нащупал эту тварь, оторвал от ноги, вытащил на воздух, сломал ей шею и хребет и закинул её себе на плечо. Он хотел попробовать её на вкус, хотя понимал, что существо, обитающее в такой мерзкой жиже, вряд ли может быть вкусным. Конечно, этим дело не ограничилось; пока он переходил реку, мутная жижа в которой доходила ему до пояса, в его тело впилось множество зубов — сородичей у уже убитой твари тут было предостаточно. Но по большому счёту, их укусы порвать его кожу и ткани не могли, и тем более не могли сломать его кости. Он опускал руку в муть, нащупывал злобную тварь, вытаскивал её на воздух и сворачивал ей шею. После отбрасывал в сторону и брёл по воде дальше, пока новое животное не запускало зубы в его кожу. Так он выбрался на другой берег, который был намного круче противоположного. Там он остановился. Уселся и стал разрывать свою добычу. Как он и предполагал, её мясо было не очень вкусным, хотя и достаточно жирным. А внутренности были на вкус просто отвратительны, все, кроме сердца. В общем, тварь годилась в пищу, только если никакой другой пищи поблизости не будет. Он отбросил недоеденный кусок и встал. Стал всматриваться в сторону юга. Одноглазый не торопился. Ему предстояло пройти немного, может быть, уже через два восхода белого пятна на небо он будет где-то рядом. Если бы не нога, кость в которой, к сожалению, срослась не совсем так, как надо, он добрался бы туда и раньше. Но Охотник не очень торопился. Поэтому он не спеша спустился с пригорка и тут же позабыл про тех неприятных на вкус существ, что водились в вонючей реке. Он не торопясь, чуть приволакивая ногу, двигался на юг.
Сначала она чуть не захлебнулась, а потом, когда она поняла, что её рот полон крови, её чуть не вырвало. Света быстро села на кровати и поднесла ко рту руку, но это помогло мало: полный рот крови, кроме этого, там же пара инородных твёрдых тел, да ещё рвотный позыв, и сквозь пальцы на пододеяльник капают большие капли крови. Она вскакивает и бежит в ванную, усевая новыми каплями пол. Белая новая маечка вся в крови, даже на новых трусах, и на тех пара капель. Девочка добегает до раковины и выплёвывает в неё кровь вместе с двумя большими серебряными монетами. Монеты звякают, кровь брызгами окрашивает половину раковины. Она включает воду, начинает её смывать. Только тут Света отдышалась: фу, как это мерзко. Но главное, монеты тут, их можно будет показать папе. Боли она не чувствует, нащупывает языком рваные раны на щеке и нёбе. Девочка начинает полоскать рот водой и с радостью замечает, что вода, которую она выплёвывает, почти чистая, почти не окрашена в красный цвет. Она снова пробует языком раны. Ничего страшного, они даже не болят, так — саднят немного. Белую майку и красивые трусики жалко, их трудно будет отстирать. Майку, кстати, ей купила Анна-Луиза. Девочка смывает с раковины кровь, достаёт со дна монеты и кладёт их рядом с мыльницей, берёт зубную щётку и пасту. И всё было бы хорошо, но…
У неё уже давно ничего хорошего не бывает. Светлана замечает свои пальцы. Она даже ещё не рассмотрела их, но уже поняла, что с ними ситуация ухудшилась. Девочка поднесла руку к глазам. Ну так и есть.
Безымянный и средний палец: все подушечки на последних фалангах уже чёрные, не пятнышки и не часть их, а все, все, до самого сгиба почернели. Света сгибает пальцы, смотрит на ногти. Могла бы и не смотреть, на обоих пальцах под ногтями расплывается чернота. Пока она не захватила всю площадь двух ногтей, но девочка не сомневалась, что завтра захватит. Боли не было, она её не чувствовала, просто по её пальцам расползалась чернота, с которой ни она, ни молодой хирург ничего поделать не могли. И расползалась она очень и очень быстро.
Светлана оторвалась от своих пальцев, стала выдавливать пасту на зубную щётку. Она даже не плакала, кажется, ей было уже всё равно.
Девочка спокойно почистила зубы и умылась с мылом. Вытерла лицо полотенцем. Потом пошла и взяла свежее бельё. Переоделась, ещё раз осмотрела раковину, нет, капель крови на ней не нашла. Она взяла монеты и пошла в свою комнату. Застелила постель и села на одеяло сверху. Света просто смотрела на своих братьев. Им скоро уже вставать в садик. Она думала о том, что с ними будет, если что-то случится с нею. Вот теперь самое время поплакать. И как тут глазам остаться сухими? От одной мысли, что папа останется один с мамой, братьями и долгами, слёзы катилась по щекам сами. Сами, сами. И падали ей на грудь, на свежую майку. И тут зазвонил телефон. Она, даже не взяв его, знала, кто ей звонит. И звонил ей тот самый человек, что сейчас был нужен ей больше всего на свете.
Глава 45
Пахом. Ни «здрасьте», ни «до свидания». Он часто начинал говорить сразу и по делу.
— Слышь, Свет, я чай попью?
Она слушает его голос, не понимая смысла сказанного.
— Что?
— Я это… чай успею попить? Или уже выходим? — объясняет Пахомов.
— Пей, Владик, братья ещё спят, — говорит девочка. Ей снова хочется плакать и всё рассказать ему о черноте, что поедает её пальцы, и о том, что она уже устала бояться выйти из дома одна, но этого Света, конечно, делать не будет. И она просто произносит: — Минут через пятнадцать-двадцать будем выходить.
— Ок. Свет?
— Что?
— А что ты такая? — он по голосу чувствует, что с нею что-то не так.
— Это я… Я в порядке, просто только что проснулась, — врёт Светлана.
Разговор заканчивается. В комнате тепло и темно. Братики спят. Она пока не хочет их будить. Девочка подходит к окну, там светлее, свет падает от уличного фонаря прямо в окно, и снова смотрит на свои пальцы. Нет, ей не пригрезилось, чернота растёт и поедает её руку, начиная с кончиков двух пальцев. И это ещё не всё. Пальцы начинают подёргиваться. Она поднимает глаза и смотрит на улицу, пытаясь в предутреннем сумраке, слегка разбавленном светом фонарей, разглядеть машину с этими людьми. Она ищет и ищет их глазами. Но не находит. Машин во дворе много. А ей так бы хотелось сейчас увидеть их, подойти и спросить: что вам от меня нужно? ЧТО ВАМ ОТ МЕНЯ НУЖНО? Хотя и понимала, что случись подобное, ничего хорошего её не ждёт. Просто так эти люди страшные сидеть сутками напролёт не будут. Но сейчас ей было всё равно. Светлана даже уже повернулась, чтобы начать одеваться, но случайно взглянула на спящих братьев. Остановилась. Они спят, отвернувшись друг от друга. Всё время ругаются, но не разлучаются ни на минуту.
Девочка присела рядом с ними. И вдруг почувствовала их тёплый утренний запах. Это был новый запах, вернее, он был и раньше, но так чётко раньше она его не ощущала. Она поправила оделяло на Максе, хотя в этом и не было особой необходимости. И, естественно, на её глаза снова навернулись слёзы.
— Свет, — Макс проснулся, смотрел на неё. — Что, уже пора вставать?
Она, чтобы не выдать слёз, только молча кивнула.
— Свет, а ты что плачешь?
Девочка молча помотала головой: нет, не плачу, с чего мне плакать? Потом провела рукой по волосам брата и, быстро встав, схватила одежду и ушла в ванную. А когда она была одета и близнецы встали и уже умывались. Пахомов позвонил снова:
— Свет, ну, я у подъезда.
Она всего на секунду задумалась. Девочка вспомнила, что вчера кто-то стоял на пролёт выше её этажа; вспомнив это, она попросила его:
— Владик, поднимись ко мне, пожалуйста. Сможешь?
— Ок, — ответил Пахомов. — Какая квартира?
— Квартира тридцать два.
— Ок, иду.
И Света не ошиблась, попросив его об этом. Когда они все выходили из квартиры, выше на один пролёт снова стоял человек. Он притаился, прилип к стене и почти не дышал. Ни Владик, ни братья этого не почувствовали, они болтали между собой, разговаривали об игровых приставках. О «Сони Плейстейшен», которая есть у Влада дома, и о крутых играх, в которые можно на ней играть. А вот Света их разговор не слушала, она, хоть никто этого и не замечал, была напряжена и даже поглядывала вверх по лестнице и оборачивалась. Девочка знала, что человек там, просто он притих. Света была в этом уверена.
Ему нужна была еда. Еда и кофе. Сигареты, выпивка тоже, но еда и кофе были в приоритете. Он уже начинал уставать. Он столько дней спал урывками. По два, по три часа. А всё остальное время ему приходилось проводить тут, в этом городе, где почти не бывает солнца. Роэман забрёл в какую-то забегаловку. На Невском и рядом с ним, как правило, готовят неважно, для туристов. Но ему сейчас было не до изысков. Семь часов утра, чуть больше, всё, как правило, закрыто. А ему нужны были калории. Салаты брать не стал, салаты — это для баб, заказал две порции пасты, целую пиццу, кофе. Самый крепкий и очень сладкий. Официант, тупорылое создание, стал рассматривать его всё ещё перекошенное от укуса аспида лицо. Роэ уже хотел ему всё высказать, но тот додумался убраться на кухню, а Виталий Леонидович развалился на стуле и стал ждать. Да, он даже заволновался, когда в кармане его брюк неожиданно ожил телефон. Ещё больше он заволновался, когда увидел, кто его беспокоит.