— Думаешь, это из-за меня ты попал в тюрьму? — спросила она.
— Уже знаешь?
— Конечно. Слухи быстро расходятся. Про ритуал знали немногие… если не считать тех, кто мог прочитать книгу. Только это не я. Того, что я хочу на самом деле, так не получить, а все остальное — сама смогу.
Гуннар счел за лучшее промолчать. Незачем ей знать, что он все слышал. И без того наверняка жалеет о вырвавшихся тогда словах.
— А вот Эрик мог бы, — зло сказала Иде. — Он всегда ненавидел уступать. Еще в Солнечном.
— Вы учились вместе?
— Да, только он на три курса старше… Всегда хотел быть первым. Любой ценой. И всегда получал свое. Говорят, он даже чистильщикам отказался уступать свою тогдашнюю девку. — Иде мстительно добавила: — А она все равно его бросила. Так что он мог бы… Даже не ради твоей жизни. Только ради того, чтобы не говорили, будто он чего-то не сумел.
— Наверное, мог бы, — кивнул Гуннар.
Мог бы. И Иде могла бы, чтобы отомстить тому, кто ее отверг. Слишком уж легко любовь превращается в ненависть. Вот стать равнодушным не получается почти никогда.
— Но деньги все же возьми. И подумай, сколько я задолжал за тот вечер. Не люблю быть должным.
Оказалось, ту комнату, где он пришел в себя, мать оплатила на сутки. Гуннар добавил еще за день, положив себе непременно найти оказию и передать ей деньги. Это выйдет куда дороже, чем те несколько медяков, в которые обошелся ночлег, но все равно. До вечера время еще оставалось, но все, что Гуннар смог — рухнуть на постель. Наверное, Эрик был прав, когда советовал не вылезать из кровати хотя бы до утра.
Он заставил себя не думать, кто из четверых, точнее, пятерых… Что толку гонять по кругу одни и те же мысли, если не за что зацепиться? Встанет на ноги — попробует разобраться.
А, может, его знакомые и в самом деле ни при чем, и искать надо среди не пятерых, а пяти сотен? Жаль, что не получилось сделать копию с описания. Жаль, что не получится просто сделать вид, будто ничего не случилось, и пусть одаренные сами разбираются, кому по душе пришлись чужие ритуалы на крови.
Очень хотелось напиться.
Проснуться удалось только к обеду. Очень хотелось проваляться в постели до вечера, но еда сама в рот не прыгнет, как и монеты в кошель. Хорошо, что он забрал у Ингвара не все подчистую, оставив немного на совсем уж черный день. Кто ж знал, что он настанет так быстро.
Лавка встретила его закрытой дверью, в проушины поверх здоровенного замка была вдета бечева, скрепленная печатью с гербом города. Гуннар озадаченно покрутил замок в руках, гадая, что бы могло случиться. Из-за двери соседнего дома высунула голову девчонка с русыми косичками, зыркнула любопытно, исчезла. Гуннар подождал, пока девчонка выглянет опять, подбросил в ладони медяк, словно тот случайно в руках оказался. Жаль монету, хватило бы на раз поесть, но просто так никто с незнакомым сплетничать не будет.
— Что с соседями случилось?
Девчонка опять сунулась за дверь, проверяя, не прибежит ли кто взрослый да не отправит делом заниматься, заодно и денежку присвоив.
— Так угорели. Недели две назад. Все померли, и мастер, и жена, и дети. Вот же несчастье…
Она явно повторяла за кем-то из взрослых, но сожаление на лице было искренним. Наверняка гоняла по улице с младшенькой мастера, ей примерно столько и было. Но чего бы Ингвару взбрело печь топить? Ночи понемногу становились все холоднее, но не настолько, чтобы не хватало теплого одеяла. Тем более что жена под боком… Впрочем…
— Когда, говоришь, это было?
— Да в ту ночь, когда первый заморозок ударил. Помните, иней лег?
Когда Гуннар сам едва не околел, до дома добираясь. Он, впрочем, в ту ночь топить не стал, горячего вина хватило, чтобы спокойно уснуть до самого утра. Но Ингвар мог рассудить иначе. На свою беду.
— Родня осталась у него, не знаешь?
— Женина родня, вон, через четыре дома. А хозяина родичи, говорят, в Осередке, дали знать.
Гуннар благодарно кивнул, бросил девчонке монетку. Родня жены наследовать не может, разве что приданое вернуть. Кабы жена жива осталась — другое дело, стала бы хозяйкой. Значит, до денег ему не добраться по меньшей мере месяц. Пока родич из Осередка доедет, пока в наследство вступит, пока то да се…
Жаль Ингвара, и вовсе не из-за денег. Угораздило же.
Но теперь, как бы ни хотелось не быть никому обязанным, придется засунуть гордость в известное место и идти к Руни, вдруг какой заработок подвернется.
Сив, как и в прошлый раз, была вежлива и приветлива, но к столу не позвала, и Руни не стал приглашать. От благодарностей отмахнулся, дескать, ничего ему это не стоило, жаль, только не успел вовремя. На вопрос о работе только покачал головой.
— Не каждый день что-то появляется, сам понимаешь. Олаву его помощника нашел?
Занятно, и это знает. Гуннар помедлил, негромко спросил, глядя в глаза:
— Работы нет, или ее нет для меня?
— Ее нет. — Руни отвел взгляд. — Я сделал все, что мог, вытащив тебя оттуда. Но…
— Репутация, — кивнул Гуннар.
— Пойми, ко мне приходят как к начальнику стражи, а не…
— А не к тому, кто якшается с убийцами, — усмехнулся он. — Понимаю. Прости, больше не побеспокою. Сколько ты положил на стол верховному вместе с допросными листами?
— Ты ничего мне не должен. Может, потом, когда все подуспокоится…
— Едва ли. — Гуннар поклонился. — Еще раз благодарю за заботу.
— Погоди. Я слышал, у тебя из дома кое-то пропало. Постараюсь найти.
— Так тебе и скажут.
— Нет, конечно, — хмыкнул Руни. — Но я знаю, кого послать с расспросами и к кому. Всему должен быть предел.
Очень хотелось, уходя, шарахнуть дверью, но милая девочка Сив ничем этого не заслужила. А вот Руни наверняка понимал, что делает — что ж, своя рубашка всегда ближе к телу, ничего иного и ждать не стоило.
Кажется, сказанное в сердцах станет пророческим — сдохнуть ему под забором. Занять не у кого, наверняка до всех знакомцев слухи уже дошли, невиновные ведь не оказываются над свежим трупом по уши в крови, верно? Да и занятое надо будет возвращать, а как? Отчаиваться рано, конечно: если уж совсем ничего не подвернется, пробежится по трактирам, которых в Белокамне не меньше пяти дюжин, да с полдюжины постоялых дворов. Где-нибудь да нужен будет вышибала. Совсем не тот заработок, к которому он привык, но сойдет на первое время. А не получится можно будет выйти на рыночную площадь, в тот ряд, где собирались наемники, не успевшие сделать себе имя. туда приходили купцы, искавшие меч для небольших и не слишком хорошо оплачиваемых поручений, но иногда могло и повезти.
Как в тот раз, когда на рынок явился Колльбейн Дюжий, искать людей для охраны каравана. У него, младшего сына купца, золота было в обрез, да и само предприятие выглядело чересчур рискованным слишком далеко, слишком надолго. Повезло.
Но на рынок это на крайний случай, другого ничего не останется. Белокамень большой. работа найдется… если и на другой конец города слухи не дойдут. А вдруг дойдут — останется только убраться из Белокамня, сменить имя и молиться, чтобы никогда в жизни не встретить старых знакомых. И таким образом признать, что все же виновен.
Он решил, что бегать-искать будет завтра, все-таки силы еще не до конца вернулись. К тому же завтра как раз придется съезжать из «Аиста», подыскивая нору попроще и подешевле. Зашел к скорняку, сказал что передумал и готов продать шкуру. Будет какой-нибудь купец хвастать, выдавая за свой трофей, пусть. И Вигдис обойдется без шикарного ковра у камина.
При мысли о Вигдис внутри заныло. О потраченных деньгах Гуннар не жалел, все равно сейчас лежали бы в подвале покойного Ингвара — к слову, если этот подвал не обчистят, воспользовавшись тем, что охранять некому. Не в серебре дело. Думать о том, что, возможно, это из-за нее он оказался на виске, было невыносимо. Не думать — не получалось. И, как ни крути, выходило, что дальше им вместе не быть. Даже если это не она. Скорее всего, ему придется уехать из Белокамня, нанявшись в приграничье: быть трактирным вышибалой — не предел его мечтаний. А ей — оставаться. Дом, связи, налаженная и обустроенная жизнь, ради чего бы ей бросать все это? Особых иллюзий Гуннар не питал — всегда найдется, кому утешить. И ее… и его. Наверное.
Чтоб тому ночному извергу вечно икалось.
А, собственно, какого рожна? Не иначе как Гуннар после пытки все-таки головой повредился. Найти тварь, добыть доказательства, и… И окажется, что это кто-то из своих. Твою ж мать!
Он в который раз призвал проклятья на голову неизвестного изверга и заставил себя не думать. Завтра. Серебра немного есть, с голода прямо сегодня не умрет, а утро вечера мудренее, даром что для него сегодняшний день начался с обеда. Наставники, и в пансионе, и в ордене учили, что судьбоносные решения нужно принимать исключительно на свежую голову, сытым и здоровым. Вот завтра Гуннар и решит.
Впрочем, когда это получалось что-то решать на ясную голову? Первым, кого Гуннар увидел, вернувшись в «Аист и корону», был Эрик. Стоял себе, держа кружку и негромко переговариваясь с хозяином. Встретившись взглядом с Гуннаром, мотнул головой в сторону ближайшего свободного стола — поговорить, дескать, надо. Протянул письмо. Узор на печати показался знакомым — такой же был на торце ножа, что он подарил брату. Да и почерк еще не устоявшийся, детский.
Эрик молча вернулся к стойке допивать свое пиво. Похоже, говорить им и правда больше не о чем. Но что понадобилось брату так скоро? И почему письмо настолько толстое? Гуннар сломал печать, преисполнившись самыми мрачными предчувствиями. Писал Рерик точно курица лапой, тут и там виднелись кляксы. Торопился?
«Я переписал для тебя обряд. Успел, и спрятал копию, прежде чем мама отобрала книгу. Она сказала, что такие вещи нельзя рассказывать всем — слишком велик соблазн. Заставила меня поклясться, что никогда в жизни не воспользуюсь этим знанием».