— А я куролесить начинаю. Вот, помнится…
Эрик пустился рассказывать, как, напившись с приятелем, посреди ночи полез в королевский зверинец. Представить этакого лося на дереве было, пожалуй, сложнее, чем сказочного единорога. Который, по его словам, оказался не сказочным, а жутко уродливым. Но даже если Эрик и привирал, выходило у него убедительно и забавно. Гуннар живот бы надорвал — если бы не настороженность во взгляде Ингрид, точно она была готова в любой момент сменить тему, пока Эрик не брякнул лишнего.
Гуннар подумал, что по пьяни становится не только мрачным, но и чересчур подозрительным. Чего такого лишнего мог рассказать целитель? Потом сложил воедино карты чистильщиков, проход на другой конец света — и приписываемые чистильщикам способности оказываться одновременно в разных частях страны, то, что когда его едва не убили твари, оба спохватились первыми, и явно знали, как с ними управляться… Замахнул еще один кубок. Занятная парочка, получается… Интересно, в столицу нет хода потому, что они в бегах? Отпускают ли чистильщики своих? Сам Гуннар формально не покинул свой орден — ему просто сказали, что усталость накапливается у всех, вернешься, когда пожелаешь. Или тебя найдут, если вдруг решат, что без тебя не обойтись. Но чистильщики могли размышлять по-другому…
Он снова встретился с внимательным взглядом Ингрид. Очень хотелось пообещать, что будет нем, как могила, но о таких вещах вслух вообще не стоило, поэтому Гуннар сказал о другом:
— Если я хоть что-то помню из того, чему меня учили, то чтобы вывести закономерность во взаимодействии девственниц и единорогов, нужна серия опытов…
— Вот, ты понимаешь! — воздел палец Эрик и пустился в рассуждения о необходимом количестве повторений опыта.
— Ага, мне, значит, про баб рот заткнули, а вам все позволено? — встрял Руни.
— Это не про баб, это про математику, — сказал Эрик. — Ну так вот, если выборку девственниц можно собрать хотя бы теоретически, то единорогов…
Руни, заржав, сунул ему очередной кубок. Вигдис переложила на еще одно здоровенное блюдо последние допекшиеся пирожки и предложила перебираться обратно в зал. Ингрид засомневалась, доберутся ли — ну то есть сами-то, конечно, дойдут, но как бы пироги не уронить, и еще вино… Бочонок, хоть и изрядно полегчал, оставался вполне увесистым. Но большинством голосов сошлись на том, что в кухне больше нечего делать. И правда жарко, Гуннар уже был готов окончательно наплевать на приличия и все же стянуть рубаху.
Но и в комнате Эрик унялся не сразу, рассуждая о вероятностях — вот, например, какова вероятность угадать начинку в пирожке? Чтобы его заткнуть, Гуннар предложил угадывать по очереди, а не угадавший пьет до дна — тоже уже, видать, хорошенький был. Остальным идея понравилась. Да и пирожки получились очень даже ничего, и вовсе не такие кривые, как казалось поначалу — или кривыми были уже все…
Словом, чем кончился вечер, Гуннар не запомнил и не вспомнил, как добрался до постели.
Он проснулся один, замерзший, в кромешной тьме. Пошарив вокруг себя руками, обнаружил разворошенную постель: видимо, скинул одеяло во сне, потому и околел. Вечером, разгоряченный вином, едва ли подумал про жаровню, вот сейчас и колоти зубами. Он слепо зашарил руками в темноте. Конечно же, ставни заложили, и, конечно же, одаренные не держали в комнатах ни свечей, ни кресала, а найти поганое ведро нужно было срочно. Наконец, справившись со всеми делами, Гуннар опустился на кровать. Хмель еще шумел в голове, но уже начинала подкатывать дурнота, перепил-недоспал, самое поганое состояние. И перепил, похоже, столько, что вечером никуда не годился, иначе не заснул бы один. Ладно, будет еще возможность не ударить в грязь, гм, лицом. А сейчас нужно заснуть снова, утро наверняка будет недобрым, так что стоит оттянуть его подольше.
Он нырнул под одеяло, обнаружил в кровати какой-то бугор, оказавшийся комком шелковистой ткани. Встряхнул, пытаясь разглядеть, снова выругался: по-прежнему было темно хоть глаз выколи. Сорочка. Длинная. Женская. Значит, лег он не один…
Додумать Гуннар не успел: что-то шевельнулось у стены, скрипнуло — дверь? — шаг, едва слышный. Следом еще. Кто-то двигался медленно, крадучись. Никому из оставшихся в доме незачем было красться в темноте. Гуннар рванулся на звук, мимолетно пожалев, что оставил меч внизу, а новым ножом так и не обзавелся. Кто-то ойкнул, что-то покатилось по полу с металлическим звоном. Узнав голос, Гуннар в последний миг остановил удар, замер, похолодев — он ведь бил бы всерьез, и… Она, впрочем, колебаться не стала: его впечатало в стену, выбив дух. Пока он тряс головой и пытался сказать хоть слово, загорелся светлячок.
— Сдурел? — выдохнула Вигдис. — А если бы я со всей силы приложила?
Гуннар закашлялся. Так это еще не со всей силы?
Дверь распахнулась, на сей раз с грохотом, явив Ингрид в чем мать родила.
— Кричали?
Гуннар застонал. Сейчас еще Эрик с Руни явятся, и… Ингрид оглядела комнату.
— Пить надо меньше.
Дверь за ее спиной закрылась прежде, чем он успел хоть что-то сказать в свое оправдание. Гуннар потряс головой, отлепляясь от стены.
— Прости, я…
— Я просто… — одновременно сказала Вигдис.
Они хором рассмеялись. Вигдис опустилась рядом, положив голову ему на плечо.
— Здорово я тебя?
— Жить буду, — хмыкнул Гуннар. — Хорошо, что ты крикнула. Я спросонья решил, что кто-то чужой крадется.
— Боялась разбудить. — Она улыбнулась, взъерошив ему волосы. — Проснулась, пить хочется, спустилась за вином, решила, что наутро оно пригодится обоим.
Так вот что зазвенело. Серебряный кувшин так и лежал посреди лужи вина.
Гуннар кивнул, поднявшись, помог встать ей.
— И не лень было одеваться?
Она в самом деле была одета почти полностью, накинуть плащ, и можно на улицу выходить. Впрочем… нет пояса, украшений, и башмаки завязаны кое-как, и волосы действительно встрепаны. Здорово же он перебрал, если не услышал, как она собирается.
— Я не настолько бесстыжая, как Ингрид, — хмыкнула она. — Мы же не одни в доме.
Гуннар снова хмыкнул, но развивать тему не стал.
— Вино утром действительно пригодится. Погоди, штаны натяну.
— Ложись уж, пьянчужка. — рассмеялась Вигдис. — Сама сбегаю. А лужу утром прислуга уберет.
Утро, точнее, полдень, действительно оказался недобрым. Гостиная выглядела так, словно в ней накануне пировал отряд наемников — что, впрочем, было недалеко от истины. Вино еще оставалось, но Гуннара воротило от одного запаха хмельного. Вигдис сунулась на кухню, вернулась сконфуженная — дескать, там поденщица возится и будет возиться еще долго. Гуннар припомнил, в каком состоянии было помещение, когда они уходили — да, пожалуй, возиться она будет долго, и, наверное, только боязнь остаться без работы удержала женщину от крепких выражений.
Сами они выглядели ненамного лучше — видно было, что прежде чем показаться на люди, все долго и старательно отчищали одежду Благо, тесто не сало, а залитую вином рубаху было проще сменить, чем отчистить, но Вигдис сказала, что узнала несколько новых выражений, слушая, как Гуннар пытается прочесать волосы, недоумевая, откуда там взялось тесто, вроде головой в кадушку не лазил.
Словом, когда гости сползлись в залу, головы трещали у всех. Стук в дверь не улучшил настроения никому, грохотали так, будто имели право ломиться. Вигдис пошла открывать.
— Руни, там за тобой, — сказала она, вернувшись. — Стража. Кого-то убили.
Глава 19
Руни на все лады помянул балбесов и бездельников, которые без начальства не могут записать, в каком положении было тело и что лежало рядом, и ушел. Остальные решили, что стоит дать поденщице возможность спокойно прибраться, а значит поесть лучше не дома. Вигдис покачала головой, дескать, мама сказала бы, что хозяйка она никудышная, раз из ее дома гости идут прямиком в трактир, ведь, кажется, в кладовке еще оставался сыр и окорок, но хлеба нет, и…
И все-таки направились в «Шибеницу».
Гуннар удивился, увидев у дверей «Шибеницы» стражников. Бьёрн держал двух крепких парней, готовых всегда объяснить разбуянившемуся посетителю правила приличия, а где не справлялись вышибалы, пару веских аргументов всегда могли добавить другие гости. Поток воды на голову мигом остужал самые горячие головы, особенно в сочетании с языком пламени на руке, недвусмысленно направленной на буяна. Постоянные посетители трактира знали толк в доброй драке, и потому особенно ценили возможность посидеть и выпить спокойно.
Еще сильнее Гуннар удивился, когда стражники шагнули навстречу, держа мечи наизготовку. Все те же старые знакомые: Снорр со своими ребятами.
— Явился, наконец-то, — сказал Снорр вместо приветствия. — Пойдешь с нами, белобрысый.
Гуннар покачал головой, рука сама потянулась к мечу. Все его запасы человеколюбия иссякли в прошлый раз. Что бы там ни случилось, второй раз в допросную он не попадет. Вот только Вигдис зря лезет, еще не хватало, чтобы она его от стражи заслоняла. Ингрид, умница, положила ей руку на плечо, та замешкалась, оглянувшись. Эрик шагнул вперед, небрежно задвинув Гуннара за спину прежде, чем тот успел сказать хоть слово.
— Снорр, что случилось в этот раз? — поинтересовался целитель. Вроде бы спокойно, но Гуннар не хотел бы, чтобы друг когда-нибудь заговорил с ним в таком тоне.
— У нас предписание к аресту. Не мешай.
— По какому поводу?
— Тебя не касается.
— Все, что касается моих друзей, касается и меня. Ну?
— Не стоит, — сказал Гуннар. — Тебе есть что терять.
Эрик усмехнулся.
— Мне уже много лет нечего терять. Снорр, не дури. Готов поспорить, это очередная ошибка.
Гуннар подвинулся из-за его спины.
— Не знаю, что я якобы натворил в этот раз, но свидетелей не приглашают, держа меч наизготовку. А на дыбу я больше не дамся.