Обычно Найл, щадя самолюбие советника, не произносил название этого органа власти целиком, но сейчас сделал это специально, еще и нарочито подчеркнув слово «свободных».
— Вы нарушили также клятву. Чем навлекли на себя гнев Богини — Великой Дельты, — продолжал нагромождать Найл. И, решив наконец, что теперь уже достаточно, добавил: — Говори.
В тайне Найл опасался, как бы Дравиг не вздумал еще раз присесть — к счастью, у советника хватило здравого смысла для того, чтобы не проделывать столь рискованные для него упражнения.
— Великая Нуада и ее посланник могут в любой момент забрать наши жизни.
Это был явный перебор: Найл добивался совсем другого, хотя, скорее всего, Дравиг таким образом просто выражал свою преданность.
— Я не хочу ничьей смерти, — правитель повернулся в сторону догоравшего небоскреба; официальный тон, угрозы, ужимки…
«Какая гадость…»
— С теми, кто был там, все в порядке? — уже совсем по-другому, просто и естественно, спросил Найл.
— Да, мой повелитель.
— Их спас тот самый человек, которого они охраняли…
Несмотря на свою знаменитую сдержанность, на этот раз Дравиг не смог скрыть удивления. Или потрясения. Кажется, где-то глубоко-глубоко в сознании смертоносца даже промелькнул суеверный страх.
Предоставив советнику до конца прочувствовать всю значимость своих слов, Найл, как бы между прочим добавил:
— Спас, потому что такова была воля Богини. Теперь затаенный страх смертоносца уже вырвался на поверхность:
— Мой повелитель, мы охотились на этого… — нет, «оскорблять» Нита, называя его человеком, после всего того, что произошло, советник, видно, не решался. — Мы охотились на него, потому что думали, он собирается тебя убить, — словно оправдываясь, объяснял перепуганный Дравиг.
— И еще, потому что боялись, — безжалостно добавил Найл.
— Да, — неожиданно признался Дравиг.
Чего именно боялись, уточнять он не стал. Так же как и правитель, который, не желал идти напролом, открыто указывая на проблему, существующую между людьми и пауками. Такие вещи надо было делать очень осторожно и тонко, а пока Найл с облегчением подумал о том, что по крайней мере хотя бы Нит находился теперь в полной безопасности: смертоносцы не посмеют тронуть еще одного «посланника Богини».
— Вы должны были сразу передать пленного мне.
— Да, мой повелитель, — согласился Дравиг. — Ладно, — закрывая эту тему, «смилостивился» Найл — Теперь скажи мне, за что вы собирались судить Юса?
— Он бросил в твое окно камень… «Сам? Ловко — ничего не скажешь…»
— … Юс опозорил всех нас, поэтому… — Дравиг остановился: видимо, ему было нелегко вспоминать о вчерашней трагедии.
Однако когда он договорил, Найл сначала подумал, что ослышался: — как только он поправится — буквально было передано: поднимется хотя бы на четыре лапы — будет суд.
— Он жив? — спросил потрясенный Найл.
— Жив, — без всякой радости констатировал Дравиг.
— И где он сейчас?
Недовольства советник не скрывал, возможно, желая тем самым угодить правителю: как-никак Юс, хоть и не по собственной воле, покушался на его жизнь. Если бы Дравиг знал, что Найл потом еще и раскачивался в паутине молодого смертоносца…
К недовольству советника после вопроса, заданного правителем, прибавилось еще и возмущение. В качестве ответа последовала мысленная картинка, из которой становилось ясно, что Юс находился сейчас у Шиды. Она забрала его, а, вернее, потребовала доставить к себе, тем самым грубо нарушив традиции сородичей.
Однако то, что так рассердило пожилого смертоносца, страшно обрадовало Найла: значит, несмотря на все строгости, изменения в жизни пауков все же происходили. Но главное — был жив Юс, и его сын.
«Да, я их люблю…» — мысленно повторил он, вспоминая удивленное замечание Нита и с трудом удержался от искушения мысленно связаться со своим бывшим гужевым.
Вайг с матерью и сестрами уехали спустя два дня. Найл сам проводил их, посадил на корабль. По дороге к пристани все старательно делали вид, что ничего особенного не происходит: смеялись, говорили о чем-то неважном. Вели себя естественно только сестры Руна и Мара: они редко выезжали за город, поэтому когда небоскребы наконец закончились и по краям дороге поплыли остатки сельских домиков, поля, деревья — совершенно непривычные для них пейзажи — девочки не могли оторвать глаз от необычного для них зрелища и все о чем-то спрашивая взрослых, то и дело отвлекая их от, в общем-то, пустого разговора.
Дорога шла под гору, поэтому гужевые бежали быстро. Найл смотрел на Аранта и ставшего теперь его постоянным напарником Гиварда и невольно вспоминал Нита. Трудно было поверить, что вот когда-то точно так же, с оглоблей в руках, бежал он впереди, увлекая за собой повозку. Правитель даже зажмурился и потряс головой.
— Ты что, сынок, что-то попало в глаз? — мгновенно встревожилась мать. И в том, как она это произнесла, и в выражении ее глаз ясно читалась тревога: ведь уезжает — оставляет «ребенка» одного.
— Нет, мам, все нормально, — Найл тоже считал себя виноватым. Сколько ни успокаивал он себя тем, что матери и сестрам у Вайга будет намного лучше — все равно, словно червоточина, то и дело появлялась одна и та же мысль. Не должен он был так легко соглашаться — не должен. И тем более не должен он сейчас втайне радоваться тому, что остается один. Это ненормально, это стыдно. Кажется, от последнего Найл и страдал больше всего — от тщательно скрываемого даже от себя самого равнодушия к близким…
Если бы он только знал, насколько ошибался…
Взгляд правителя снова остановился на гужевых. Нет, не мог он, как ни старался, представить сейчас на месте Гиварда Нита. Не мог, хотя одно время чуть ли не каждый день, разъезжая по городу, вот так же смотрел ему в спину. Видимо, для Найла это так и останутся два разных человека: один красивый, но туповатый, более напоминающий вьючную скотину, здоровяк. А другой умный, ироничный, словно видящий тебя насквозь статный красавец.
Кстати, когда, вообще, появился этот самый Нит, и зачем пришел он на эту работу: специально, чтобы было удобнее следить за правителем, или уже работая в качестве гужевого и каждодневно испытывая на себе неуемное любопытство правителя, решил в конце концов научить хозяина «хорошим манерам»?
Однако сколько Найл ни напрягался, он так не смог точно припомнить, когда же впервые увидел Нита. А узнать это от него самого — поговорить с ним теперь, видимо, уже так и не удастся. И правитель опять с огромным трудом заставил себя отвлечься: как бы по-человечески ни интересовал его Нит, так вот запросто общаться с человеком, в жену которого он был влюблен, Найл не мог.
Впереди уже виднелась гавань, другие постройки порта, немного поодаль высился обломок башни на маленьком скалистом островке.
Издали все это казалось необыкновенно привлекательным, но стоило подъехать поближе… У Найла каждый раз теперь портилось настроение, едва он заезжал в гавань: сейчас станет заметно, все эти находящиеся за высокими стенами постройки давно пришли в негодность, а довольно крепкие на первый взгляд стены на самом деле того и гляди рухнут, обнажив настоящее кладбище дырявых лодок и сломанных подвод.
Обычно повозки останавливались при въезде в гавань, однако Найл и его семья подъехали к самому причалу, где уже стоял готовый к отплытию корабль. Поклонившись правителю, служительница — увы, не став исключением, — бросила беглый взгляд на Вайга, затем подала знак одному из гребцов перенести на борт вещи пассажиров и деликатно отошла в сторону, давая возможность проститься.
Найл по очереди поцеловал сестер, рвавшихся поскорее на корабль: они никогда еще не плавали по морю — в город их доставили на паучьем шаре — поэтому ни капельки не боялись, чего нельзя было сказать о матери. Она то и дело опасливо косилась на покачивающееся у нее за спиной судно. Конечно, Сайрис попала сюда далеко не на таком красавце-паруснике, а на маленькой неудобной лодке — без палубы и с единственным навесом в центре. К тому же, тогда на море был настоящий шторм, во время которого едва не утонул бойцовый паук, а одна из трех лодок — на ней плыл Вайг — пришла в гавань сильно поврежденной.
Наверно, Сайрис невольно вспоминала и о шторме, и о том, как впервые ступила на этот причал. А Найл смотрел на нее и снова думал о том, насколько она похорошела, ведь в первые дни пребывания в городе пауков он постоянно ловил жалостливые взгляды. Один из мужчин, глядя на Сайрис, даже подумал буквально следующее: «Худосочная какая-то. Я бы целоваться с такой только бы по приказу стал». Юный Найл тогда страшно обиделся, хотя мать, недавно потерявшая мужа, измученная долгим переходом, действительно, выглядела подавленной, изможденной.
Другое дело сейчас. Портовики не смели долго задерживать взгляд на матери правителя, но Найл все видел или, скорее, чувствовал — для этого ему даже не надо было сливаться с их сознанием.
Однако пора было все-таки прощаться — Найл стоял совершенно растерянный и не знал, что в таких случаях надо говорить. Совсем, как недавно, когда он смотрел вслед Исте и Ниту: тогда тоже все казалось, будто он никак не может вспомнить о главном. Уже заняли свои места на скамейках гребцы — ветра пока не предвиделось, и парус был свернут — уже спустилась на корму служительница, а Найл все бестолково повторял, что обязательно приедет их навестить и что скоро они увидятся.
В глазах Сайрис стояли слезы. Наконец она не выдержала и, не стесняясь больше окружавших ее людей, обняла и поцеловала сына. Потом решительно подошла к краю причала. Двое гребцов, немедленно подали ей руки — тот что был постарше, вежливо указывая дорогу, проводил до самой каюты.
«Мама…» — вдруг словно бы дошло до Найла.
Но сколько он ни ждал, Сайрис так и не появилась. На палубе остался Вайг и девочки, которые под руководством служительницы уже осмотрели все углы на корабле, и теперь весело махали брату; потом им