– Как продвигается наш план? – засопел Силли.
Было ясно, что он расхаживает взад и вперед. Часами прослушивая его записи, я научился распознавать его характерные особенности: как он говорил, как ходил, как щелкал ручкой, когда нервничал.
– Успешно, но, как я уже говорил, это сложный процесс, и нужно многое принять во внимание. Мы прорабатываем семь потенциальных вариантов развития событий. Люди, задействованные в процессе, хотят гарантий, что их семьи получат компенсацию, если с ними что-то случится.
– Они получат компенсацию, – огрызнулся Силли. – Если только Фитцпатрики уберутся у меня с дороги.
– Боюсь, таких гарантий им недостаточно. Я не могу винить их за недоверие. Не каждый день нищий пытается свергнуть короля. – Мужчина из Восточной Европы цокнул и прикурил сигарету, судя по щелчку зажигалки.
– С чего это вдруг? – рявкнул Силли. – Детали нашей сделки уже согласованы и закреплены подписью.
– Условия сделок меняются. Риск велик. Твоя награда – еще больше.
– А контракт? – К этому моменту у Сильвестра, наверное, уже шла пена изо рта.
– Ничем не лучше любого клочка бумаги. Ты пока не заплатил ни пенни, а они еще не выполнили твой план. Они все еще могут отказаться. Похоже, сейчас именно это и происходит.
– Думаешь, у меня тут всюду валяются миллионы, которые ждут, чтобы их раздали? Подумай, сколько денег «Королевские трубопроводы» потеряют в итоге. Речь как минимум о двухстах миллионах, не считая судебных издержек. Я уже не говорю о наших акционерах. На Уолл-стрит настанет черный день.
Я сел на кровати, отчего полупустые коробки из-под тайской еды попадали с моих ног на ковер. Мне было плевать. Это то, что мне нужно: признание, доказательство того, что Силли что-то замышлял. А он замышлял. Странно, но первым человеком, к которому мне захотелось помчаться с этой информацией, был не отец и даже не Килл. А Сейлор. И это служило свидетельством тому, что я стал конченым подкаблучником, потому что сама Сейлор не имела к этому никакого отношения.
Вот так вот, придурок. Ты больше не притронешься к этой сучке, даже когда она вернется. Тебе нужно выбросить ее из головы.
– Ты получишь гораздо больше, чем потеряешь. – Мужчина, который разговаривал с Силли, затянулся сигаретой. – И в итоге весь мир будет у твоих ног. Если твое объяснение, почему не стоит поднимать зарплату работникам завода, вызывает жалость у брокеров с Уолл-стрит, можешь попробовать другую тактику.
– О чем ты просишь? – ответил главный помощник моего отца. – Давай к делу.
– Каждый из них хотел бы получать по три миллиона долларов в течение следующих трех лет в немаркированных биткоинах, чтобы они могли торговать ими или перепродавать по собственному усмотрению. Что касается меня, то я хочу получить существенную долю акций в «Королевских трубопроводах». Я выкуплю их законно, а ты вернешь мне деньги обходным путем.
– Какую долю ты считаешь существенной?
– Пятнадцать процентов для начала.
– Это шутка?
– Боюсь, юмор не моя сильная сторона.
Наступила тишина, а потом какие-то споры. В итоге они не пришли к соглашению, но было очевидно, что чувак из Восточной Европы загнал Силли в угол. Я бросил слушать, когда Силли побрел обратно к машине и хлопнул дверью.
Я хотел отнести запись отцу и Киллиану, бросить ее им в лицо и сказать, что я все это время был прав. Даже сунул ноги в кроссовки, кинул флешку с записью в передний карман и уже пошел к двери, как вдруг вспомнил, что мне сказал Киллиан.
Я должен был сам справиться с этой задачей.
Должен был сам сразиться в этой войне.
Я это начал, мне и заканчивать – охотник идет убивать.
Пускай я знал, что Сильвестр Льюис что-то замышлял, мне пока не удалось собрать все кусочки головоломки. Нужно выяснить кое-что еще. Хуже всего то, что я знал, насколько Силли хитер, и боялся, что он сумеет выкрутиться своим льстивым языком.
Нет. Я выжду и сам во всем разберусь.
Я заслужу свое место в «Королевских трубопроводах».
Я покажу athair, что я его сын.
Двадцатая
Последнее, чего мне хотелось после поездки в Нью-Йорк, так это ехать в стрелковый клуб прямиком из аэропорта.
Ноги покрылись волдырями оттого, что я целый день простояла в туфлях на каблуках, кожа зудела от макияжа, который наносили и стирали с моего лица, а голова горела от огромного количества лака для волос и расчесывания. Я три часа отвечала на вопросы, которые не имели никакого отношения к стрельбе, и в итоге пропустила тренировку в Нью-Йорке. Все казалось сумбурным и бессмысленным. С каких пор быть спортсменом значило рваться к славе, а не заниматься самим спортом?
Но Джунсу настоял, чтобы я встретилась с ним в клубе. Наши отношения стали очень напряженными, и я решила, что задобрить его важнее, чем выспаться. К тому же отчасти мне совсем не хотелось снова видеться с Хантером. В последние пару дней от него не было ничего слышно.
Я попросила папу, чтобы он забрал меня из аэропорта и отвез прямо в клуб. Он не стал возражать, хотя я заметила, как он всю дорогу хмурил брови. Меня так и подмывало протянуть руку и разгладить их пальцами.
– Если тебе есть что сказать, мог бы уже это сделать, – проворчала я, когда мы свернули с улицы к клубу.
Я понимала, что они с мамой беспокоились за меня. Я так и не дала им ответа по поводу летнего семестра. Просто сделала вид, будто этого разговора не было и в помине, и засунула его в битком набитый ящик возражений в своей голове.
Болото секса по дружбе. Болото жизни. Все одно.
– У тебя такой вид, будто ты не спала несколько дней. – Папа не сводил глаз с дороги, у него дергалась челюсть.
Пока я росла, меня всегда удивляло, как папа, который казался таким грозным и устрашающим для остального мира, давал мне большую свободу действий во всем, что касалось моей жизни. Когда я однажды спросила его об этом, он ответил: «Я не могу огородить тебя от совершения ошибок, потому что так ты никогда на них не научишься. Мир суров, жесток и зачастую несправедлив. Наша задача – найти способ ориентироваться в нем. Чем больше я буду тебя ограждать, тем меньше у тебя будет шансов выжить».
– Потому что так и есть, – призналась я, теребя в руках ремень безопасности, пока мы неслись мимо зданий из красного кирпича, маленьких кафешек и растений в горшках. Небо было затянуто густыми кучерявыми облаками. Осень плавно превратилась в зиму. Сезоны сменялись, а вместе с ними и обстоятельства моей жизни. – Но посплю. Теперь, когда Лана здесь, все, что мне нужно, – доказать, что я заслуживаю место на Олимпиаде. Тогда я наконец смогу успокоиться.
– Как и в последние десять лет? – съязвил он, сжимая руль.
– А как же позволить мне совершать ошибки, чтобы я могла на них учиться?
– А как же в самом деле на них учиться? Ты себя убиваешь, – возразил он. – А когда твоя мать видит тебя в таком состоянии, это убивает и ее тоже. Я не собираюсь становиться вдовцом из-за твоей затаенной обиды и потребности кому-то что-то доказать. Парень Фитцпатрик явно не оказал на тебя желаемого влияния.
Ошарашенная, я повернулась к отцу, стараясь, не дать челюсти отвиснуть.
– Что, прости?
Он закатал рукава рубашки.
– Я думал, что договорные отношения пойдут тебе на пользу, как пошли нам с твоей матерью. Я ошибался, – проворчал он без тени раскаяния в голосе.
– У нас с Хантером нет отношений, – солгала я. Возможно. Да черт его знает, кем мы теперь друг другу приходились.
Папа в свое время в некотором роде – ну ладно, буквально – похитил маму и женился на ней. Они не ожидали, что влюбятся друг в друга, но влюбились безумно. Но все же мне было никак не понять, что заставило его думать, будто это и есть норма.
– А с моего места за обеденным столом Фитцпатриков казалось, что есть.
– Хантер практикует воздержание, – процедила я.
Отец покосился на меня, одарив скучающим, безобразно снисходительным взглядом, каким удостаивал врагов.
– Не ври мне, детка. Я зарабатываю на жизнь своим настроенным на вранье радаром, а от твоей версии событий разит им.
– Значит, ты просто передал меня Фитцпатрику, потому что думал, будто это поможет мне раскрепоститься? Откроет мне глаза на чудеса мира? – в ужасе фыркнула я.
Отец припарковал «Мазератти» возле клуба, но не выключил двигатель. Я не шелохнулась. Джунсу может и подождать. Я была слишком встревожена мыслью о том, что мой отец чуть ли не подсунул меня парню ради того, чтобы вытащить из раковины.
Папа провел рукой по темным волосам с сильной проседью, хмуро глядя на среднюю консоль.
– Тебе был нужен толчок в верном направлении. Нужен до сих пор. Прекрасно, что ты не сходишь с ума по мальчикам, но нельзя вечно игнорировать мир. Ты никогда не влюблялась. Бо не был влюбленностью. Он был гребаным прикрытием. Ты никогда не проявляла интереса к тому, чтобы чем-то заниматься, кем-то стать, освоить профессию. Тебе был нужен тот, кто познакомит тебя с миром. Хантер должен был стать тем самым парнем, который это сделает.
«Хантер и был тем самым парнем», – с горечью подумала я. Благодаря ему в моей жизни появилась Эш, я научилась заставлять себя идти вперед, верить в себя и дала отпор Джунсу. Из-за него начала наряжаться и уделять внимание своему внешнему виду. Хантер вытаскивал меня из дома в рестораны, театры, на встречи со своей семьей и друзьями. Он сделал меня частью чего-то большего, чем моя крохотная жизнь. Я не могла этого отрицать. И Хантер, как и мои родители, терпеть не мог мою одержимость своим делом – ограниченным стремлением попасть на Олимпиаду.
– Так и есть, – прохрипела я, глядя на свои руки, лежащие на коленях.
Папа удивленно на меня посмотрел.
Я прокашлялась.
– Он и есть тот самый парень. Он изменил меня, пап. Возможно, не так быстро и не так сильно, как вы с мамой надеялись, но изменил. Я уже не та, какой была, когда мы съехались.