— Он кому-нибудь звонил, переговаривался с кем-нибудь?
— Я больше не могу…
— Можете, София, можете.
— Правда? — София повернулась к нему; судя по лицу, она выбилась из сил и была в отчаянии.
— Он звонил кому-нибудь?
— Нет.
— Не было похоже, что он вылез из воды?
— Нет, — улыбнулась София и вытерла слезы со щек.
— Он заставлял министра говорить?
— Они молчали.
— Все время?
— Да.
— София, вы лежали на полу и видели обоих. Убийца действительно ничего не делал? Может быть, он был напуган, дрожал?
— Он выглядел спокойным. — София снова вытерла слезы.
— Может, внутри него шла борьба… может быть, он не знал, убивать министра или нет?
— Он точно не сомневался, не так это было… но мне кажется, ему нравилось стоять так… Министр дышал ужасно быстро, вот-вот потеряет сознание… А убийца держал его за волосы и смотрел на него.
— Что заставило его выстрелить?
— Не знаю… Просто он через какое-то время выпустил волосы, но не отвел пистолет от глаза… и вдруг грохнуло, но не из пистолета, просто громкий такой звук… Это когда череп треснул, да?
— София, — спокойно сказал Йона, — я сейчас достану пистолет. Он не заряжен и совершенно не опасен, но мы должны посмотреть на него, чтобы выяснить последние детали.
— Ладно. — У Софии побелели губы.
— Не пугайтесь.
Йона осторожно достал из кобуры «Зиг Зауэр» и положил на стол.
Он заметил, что Софии тяжело смотреть на пистолет, вены у нее на шее надулись.
— Я понимаю, что вам нелегко, — тихо сказал он. — Но я хочу поговорить о том, как убийца держал оружие, я знаю, что вы это помните… Поскольку говорили, что он держал пистолет обеими руками.
— Хорошо.
— Какая рука поддерживала?
— В каком смысле?
— Одна рука наверху, палец на курке, а вторая поддерживает, — объяснил Йона.
— Ну… левая поддерживала. — София попыталась улыбнуться ему, потом опустила глаза.
— И он целился правым глазом?
— Да.
— И закрыл левый.
— Он смотрел обоими.
— Понимаю. — Необычная техника, подумал Йона.
Сам он стрелял, глядя обоими глазами. Это давало ему лучший обзор во время перестрелки, но чтобы уметь так стрелять, надо много тренироваться.
Он продолжил задавать вопросы о том, как двигался убийца, упомянул о положении плеч, когда тот стрелял с расстояния, как он перекладывал пистолет в другую руку, чтобы не потерять линию огня, пока подбирал гильзы с пола.
София еще раз рассказала о медлительности, о выстреле в глаз, о том, как тело завалилось назад и набок, одна нога вытянута, другая подогнута, как убийца, стоя над трупом, выстрелил ему в другой глаз.
Йона оставил пистолет на столе, сходил в кухоньку и принес два стакана из шкафа. Он подумал, что убийце не пришлось менять магазин.
Но я бы на его месте заменил магазин сразу после четвертого выстрела, чтобы покидать место преступления с полным магазином, подумал Йона и налил кока-колы себе и Софии.
Выпив, они осторожно поставили стаканы на стол. Йона взял пистолет, подождал, пока София вытрет рот рукой.
— После последнего выстрела… он поменял магазин?
— Не знаю, — утомленно сказала София.
— Вот так отстегивают защелку и вынимают магазин, — показал Йона. — А вот так вставляют новый.
София дернулась от звука, тяжело сглотнула и кивнула.
— Да. Поменял, — сказала она.
Глава 37
Йона медленно катил по неровной гравийной дороге к садоводческой школе Валерии, думая о том, как София описала убийцу: стрелял с открытыми глазами, оружие держал двумя руками, забрал пули и гильзы и вставил в пистолет полный магазин, прежде чем покинуть дом.
Чтобы выстрелить из оружия простого действия, нужно дослать патрон в патронник.
Для этого придется выполнить некоторое число движений. В шведской полиции кладут всю руку на затвор, целятся в пол и оттягивают затвор назад.
Но убийца обхватил затвор большим и указательным пальцами, а вместо того, чтобы оттянуть его, он дослал патрон и тем же движением вынес пистолет вперед, чтобы сразу начать стрелять. Техника изощренная, но если хорошо натренироваться, она поможет сэкономить время при перестрелке.
Йона вспомнил, как изучал когда-то старую интерполовскую запись. Камера слежения сняла убийство Фатхи Шкаки перед «Дипломат-отелем» на Мальте.
Исполнителями убийства были два агента Моссада, из подразделения под названием «Кидон».
На черно-белой зернистой картинке Йона видел, как человек со скрытым лицом отправляет патрон в ствол именно таким образом, а потом трижды стреляет в жертву, садится на мотоцикл позади сообщника, и оба исчезают.
Рассказ Софии подтверждал: убийца великолепно обучен, прошел военную подготовку.
За все время оружие не опустилось ниже уровня его лица, дуло постоянно оставалось направленным вперед.
Йона словно видел этого человека: как он стреляет, бежит, меняет магазин, не теряя линии огня.
Мысли перешли к польскому «Грому» и американским «Морским котикам». Но ведь убийца оставался на месте гораздо дольше необходимого.
Он не был напуган, не колебался, он просто позволил времени утекать, а сам наблюдал за предсмертными судорогами своей жертвы.
Йона посмотрел на часы. Всего через три часа ему предстоит передать привет жене Салима Рачена.
Он остановил машину перед маленькой мызой Валерии с ветвистым садом и взял один из двух букетов, лежавших на пассажирском сиденье. Большая плакучая береза касалась ветвями травы. Воздух, прогретый солнцем позднего лета, был теплым и влажным. Никто не открыл, когда он постучал, но в доме горел свет, и Йона пошел искать Валерию.
Она оказалась в теплице на заднем дворе. Стекла запотели, но Йона ясно увидел, что она там. Волосы собраны в небрежный пучок; вылинявшие джинсы, сапоги, красная стеганая курточка испачкана землей. Валерия передвинула несколько тяжелых горшков с апельсиновыми деревцами, обернулась и увидела его.
Темные глаза, непослушные кудри, стройное тело.
Валерия ходила в параллельный класс гимназии, где он учился, и он не мог оторвать от нее взгляд. Ей в числе первых он рассказал, как погиб отец.
Они встретились на вечеринке, потом он проводил ее домой. Он целовал ее с открытыми глазами и до сих пор помнил, что подумал тогда: что бы с ним ни случилось в жизни — он все-таки поцеловал самую красивую девочку в школе.
— Валерия, — позвал Йона, открывая дверь теплицы.
Валерия сжала губы, чтобы не улыбнуться, подбородок наморщился, но глаза смеялись. Йона протянул ей букет ландышей; Валерия вытерла испачканные в земле руки о джинсы и взяла цветы.
— Значит, тебе дали увольнение, чтобы ты явился на практику? — Валерия игриво изучала его.
— Да, я…
— И ты думаешь, что справишься с обычной жизнью, когда выйдешь на свободу? Быть садовником иногда тяжело.
— Я сильный.
— Не сомневаюсь, — улыбнулась Валерия.
— Обещаю, ты не раскаешься.
— Хорошо, — прошептала она.
Какое-то время они просто стояли и смотрели друг на друга, потом Валерия опустила глаза.
— Прости, что я выгляжу вот так, — сказала она. — Но мне нужно погрузить пятнадцать саженцев грецких орехов… Микке и Джек через час заберут прицеп.
— Ты красивее, чем всегда, — сказал Йона и следом за ней вошел в теплицу.
Деревья росли в больших черных пластмассовых горшках — два с половиной метра в высоту, густые кроны.
— Можно переносить их за стволы?
— Мы их перевезем на тележке. — Валерия подкатила желтую тележку с платформой.
Йона поставил на нее первое деревце, и Валерия повезла ее через дверь вверх по тропинке, к разворотной площадке. Светло-зеленые листья взволнованно затрепетали возле головы Йоны, когда он поднял дерево на прицеп с решетчатыми стенками.
— Мальчики молодцы, что помогают, — сказал Йона, с тяжелым стуком поставив горшок.
Они перевезли еще несколько деревьев. Кроны шуршали, земля сыпалась из трещин в пластмассовых горшках, падала на тропинку.
Валерия забралась на прицеп и сдвинула горшки вглубь, чтобы освободить место.
Снова спрыгнула на землю, сдула волосы с лица, хлопнула руками, чтобы стряхнуть землю, и села на оглобли прицепа.
— Так трудно понять, что они уже взрослые! — Она посмотрела на Йону. — Я сделала не одну ошибку, дети выросли без меня.
Ее янтарные глаза потемнели, стали серьезными.
— Самое главное — это что они вернулись, — заметил Йона.
— Но этого могло и не случиться… учитывая, что они пережили, пока я сидела в Хинсеберге… Я предала их, как никто никого не должен предавать.
— Хотя им следует гордиться тем, какой ты стала, — заметил Йона.
— Они никогда не простят меня по-настоящему… Ты рано потерял отца, но он был герой, это много должно было значить, может, не тогда, но позже.
— Да, но ты вернулась, у тебя была возможность объяснить, что ты сделала ошибку.
— Они не хотят говорить об этом. — Валерия опустила глаза, и между густых бровей пролегла морщинка.
— Во всяком случае, ты не умерла.
— Но им было стыдно. Даже если они говорили об этом со своими друзьями.
— Мне стыдно, что нам с матерью пришлось нелегко в смысле денег… поэтому я никогда не приглашал тебя к себе.
Валерия взглянула ему в глаза.
— Я все время думала — твоя мама хочет, чтобы ты встречался с финскими девочками.
— Нет, — рассмеялся Йона. — Она тебя обожала. Считала, что ничто не сравнится с кудрявыми волосами.
— А чего ты стыдился?
— Мы с мамой жили в однушке в Тенсте, я спал на кухне на матрасе, который каждое утро убирал в чулан… у нас не было ни телевизора, ни проигрывателя, мебель облезлая…
— И ты работал на складе — или где там?
— В пекарне «Экесёос» в Брумме… иначе мы не потянули бы съемную квартиру.
— Ты, наверное, думал, что я избалованная, — пробормотала Валерия, разглядывая руки.
— Жизнь несправедлива, это быстро понимаешь.