После чемпионата мира я попросил Джона о пятитысячной прибавке к зарплате. Он мне отказал. Я почувствовал, что, приняв в штат Андре, Джон стал не особенно-то нуждаться во мне. «Теперь у меня в курятнике есть два лиса», – хвастался мне Джон.
Я тренировал борцов всех весовых категорий, но у Андре было солидное резюме. Теперь при желании заплести интригу Джон мог использовать Андре в качестве рычага давления на меня. Он мог прогнать меня в любой момент, поскольку у него оставался именитый помощник для привлечения новичков и поддержания своего авторитета в борцовском сообществе.
В конечном итоге Дюпон поднял мне зарплату на втором году моей работы у него, но сделал это тогда, когда он сам это захотел, а не тогда, когда я его об этом попросил. Другими словами, это произошло так, как он того пожелал.
Он поднял мне зарплату до тридцати тысяч долларов, изменив порядок оплаты. Первый год он выдал мне всю зарплату наперед. Второй год он платил тренерам порциями по трети зарплаты. Полагаю, он думал, что имеет возможность лучше обеспечивать контроль над нами, если нам еще причитались какие-то деньги, чем если бы мы все уже получили в полном объеме.
На самом деле Джон не платил мне напрямую. У меня был контракт, по которому он платил мне один доллар в год, чтобы я мог получать от университета страховку. Остальные деньги мне поступали от Джона через доверительный фонд Федерации спортивной борьбы США. Мой бухгалтер уточнил этот вопрос в Федерации, где ему сказали, что эти деньги будут считаться стипендией и, таким образом, будут освобождены от налогообложения. В последующем, однако, Федерация спортивной борьбы аннулировала программу доверительных фондов и заявила, что предоставила моему бухгалтеру неточную информацию. Для меня все завершилось тем, что я был вынужден заплатить более шести тысяч долларов для погашения налоговой задолженности и штрафов налоговому управлению.
Ко второму сезону соревнований мы впервые смогли в полную силу развернуться, набирая новичков. Нам удалось привлечь хороших борцов. Большинство из них были университетскими чемпионами на соревнованиях своих штатов. Однако в центре спортивной подготовки творился такой хаос, что мы не могли рассчитывать на какие-либо победы независимо от того, с кем мы заключили контракты.
Кроме присутствия Дюпона, самой большой проблемой, которую мы никак не могли решить, являлось отсутствие специально выделенного для нас борцовского зала. Я имею в виду борцовский зал в университетском городке, который имел бы потолки выше, чем в тире для стрельбы.
«Скоро» никак не могло материализоваться.
Тем не менее «скоро» раз за разом срывалось с губ того парня, который также утверждал, что не собирается мешать, а будет лишь время от времени заглядывать, чтобы узнать, как идут дела и нет ли проблем, которые требуется решить.
Мне так надоела неопределенность, что я составил проект, где были прописаны правила спортивного центра, обязанности его должностных лиц и порядок подчиненности. Я пришел с этим проектом к Джону и попросил его ознакомиться с ним, внести любые изменения, которые он захочет, и подписать. Он отказался. Если бы такой документ вступил в силу, он бы не мог оставаться диктатором.
Словно таблички на двери не было достаточно для информирования о том, что Метцгер принят в штат, это имя было проставлено в «шапке» фирменного бланка, четко расставляя все по полочкам. В один прекрасный день в наш офис доставили упаковки фирменных бланков. На самом верху значилось имя Джона с титулом главного тренера. Прямо под ним шел Андре, который был обозначен как помощник тренера. В самом низу страницы были напечатаны имена других помощников тренера: Чэйд, Калабрезе, Гленн Гудман, Билл Хайман и я. Мой номер телефона был там единственным. Короче говоря, если что-то требовалось сделать, звоните мне, но Джон и Андре были важными «шишками».
– Вы утвердили это? – спросил я у Джона.
– Нет, я не утверждал, – ответил он.
Когда затем парень из типографии пришел получить деньги за работу, Дюпон заявил, что не собирается платить. Они принялись спорить, и все завершилось тем, что парень вышел из себя, махнул рукой и ушел.
Джон улыбнулся вслед ему. Этот мультимиллионер вел себя так, словно одержал крупную победу, не заплатив за канцелярские принадлежности.
Дело было не в деньгах, хотя при общении с Джоном люди обращают на них особое внимание. Просто для Джона это был вопрос контроля над окружающими. Его деньги позволяли ему обеспечивать контроль над остальными.
Я договорился с Дюпоном о том, что буду руководить борцовскими сборами в Вилланова. Многие университетские тренеры сегодня организуют сборы, и зачастую в их контрактах с самого начала прописана такая возможность. Сборы обеспечивают целый ряд преимуществ: они содействуют развитию твоего спортивного центра, позволяют должным образом тренировать молодых спортсменов в этом виде спорта, способствуют укреплению отношений в спортивном сообществе, приносят дополнительный доход, который можно использовать как прибавку к зарплате тренера или же для развития спортивного центра, в том числе на стипендии или его оборудование и инвентарь.
Джон свел меня с человеком, который, по его словам, мог подготовить проспекты с рекламой сборов для рассылки каждому университетскому тренеру и борцу в Пенсильвании. Парень, заявившийся в мой кабинет, был растрепанным, небритым и грузным, глаза у него смотрели в разные стороны. Тем не менее проспекты получились нормальными. Как ни странно.
Калабрезе, Хайман и некоторые другие наши друзья помогли в качестве инструкторов на сборах, в целом в них приняли участие около восьмидесяти парней. Для первого года сборов это было совсем неплохо. За неделю сборов мы получили 8000 долларов. Еще через неделю Дюпон спросил меня: «Как нам быть с затратами на проспекты?»
Как оказалось, этот парень запросил за них 7500 долларов. В конечном итоге я смог поделить затраты с Дюпоном, и, когда все было обговорено и согласовано, мы в результате получили в виде чистой прибыли только около половины из этих 8000 долларов.
В другой раз я приобрел в студенческом клубе некоторые канцелярские товары. Джон обнаружил их у меня на столе, взял канцелярскую скрепку и уставился на нее так надолго, что я оставил все свои дела и стал ждать, что теперь последует.
– Знаешь ли ты, сколько это стоит? – спросил он. – Это стоит пять центов. А знаешь ли ты, сколько это – пять центов?
Он устроил скандал из-за пяти центов, а затем взял кое-кого из нас, посадил на самолет бизнес-класса и полетел в Южную Каролину, чтобы он мог там дать старт соревнованию по троеборью. После этого мы сели обратно на самолет и вернулись домой.
Дюпон мог не задумываясь истратить тысячи, десятки тысяч долларов, если это привлекало внимание к нему, а затем устроить нам скандал из-за какой-нибудь ерунды – просто чтобы напомнить нам, что мы находимся у него на иждивении.
Он предоставил нам талоны на питание в кафе напротив стадиона «Филдхаус». Затем он решил забрать их без какого-либо объяснения. В этом, однако, был свой плюс: не будучи уверенным в том, что мы питаемся в этом кафе, он не мог присоединиться к нам во время обеда.
Его манеры за столом были ужасающими. Он мог говорить, жуя с открытым ртом, как ни в чем не бывало. Однажды я оказался во время обеда прямо напротив него. Он разбрызгивал и расплевывал пищу по всему столу, по моим тарелкам, по моей одежде. Это было настолько отвратительно, что я не мог заставить себя прикоснуться к своему обеду. Я встал и вышел прямо посреди еды.
Дюпон вскоре стал вмешиваться и в то, что происходило на ковре. Как-то во время одного двустороннего соревнования он сел на скамейку рядом со мной. Я подавал реплики одному из наших борцов, подсказывая, какие можно было бы провести приемы, и Джон принялся спорить со мной прямо там, в углу, о том, какой, по его мнению, нашему парню сейчас следует проводить прием и что я должен ему подсказать. Я посмотрел на него, и он все прочел в моем взгляде: «Ты идиот!»
Никогда не было ничего хорошего, если Дюпон был рядом.
Он приходил в свой тир для стрельбы, переделанный под борцовский зал, одетый как полицейский, и начинал размахивать пистолетом. Борцы бросались врассыпную. В эти минуты я просто стоял и смотрел на него. Он пытался вести себя так, словно был важной шишкой. Никто не думал, что он может начать стрелять, тем более убить кого-либо. Зачем ему с его деньгами, властью, влиянием рисковать потерять все это, чтобы остаток дней провести в тюремной камере? Джон был неуравновешенным, но он не был сумасшедшим.
На самом деле бо́льшую тревогу вызывал тот борцовский прием, который, по его утверждению, он создал. Он назвал его «Пятерней Фокскэтчер». По существу, этот прием заключался в том, что он хватал всей пятерней чьи-то яйца.
Эта идея пришла ему в голову после того, как я рассказал ему о своей схватке в университете с Доном Шулером. Мы с Доном встречались на ковре пять раз, и он был тем, кого мне надо было победить в финале отборочных соревнований к Олимпиаде, чтобы попасть в Олимпийскую сборную 1984 года. Дон был одним из тех немногих парней, которые укладывали меня в университете на лопатки, и, полагаю, он мог оказаться единственным человеком, который не проиграл бы мне в моем родном зале Оклахомского университета.
Наша первая схватка проходила у меня дома, в Оклахоме, и в третьем периоде я вел 4:0. Дон смог провести переворот и пытался удержать меня на спине. Он получил два балла за переворот и проводил удержание. Удержание соперника на спине в течение двух секунд стоило два балла, в течение пяти секунд – три балла.
Я как сумасшедший пытался сбросить с себя Дона, потому что три очка принесли бы ему победу. Он продолжал жестко удерживать меня, и я почувствовал, как его пах, прижимая мне руку к ковру, вдавливался в мою ладонь. Я должен был освободить свою руку, иначе я бы проиграл. На какую-то долю секунды я сжал Дону яйца. Он закричал и отскочил от меня, как пробка из бутылки шампанского. Я резко перевернулся на живот. Дон обратился с жалобой к рефери, однако тот не заметил моего движения и показал Дону: «Продолжайте борьбу». Схватка завершилась вничью со счетом 4:4.