– Да нормально слышно.
– Вот и ладушки…
Вслед за этими словами техник с лязгом закрыл обитый изнутри простроченным ромбиками серо-зелёным дермантином люк над Клавиной головой. Я на всякий случай осмотрел запор люка, прикинув, как его можно открыть в случае чего. В кабине сразу стало темновато и сильно запахло Клавиным парфюмом. Какая-никакая, а герметичность тут явно присутствовала…
Потом я услышал, как Ядренцев говорит по радио какому-то «Первому» о том, что можно начать буксировку.
Впереди нас загудел мотор, и скоро за стёклами кабины появилась обширная корма большого грузовика (то ли КраЗ то ли ЯАЗ, то ли ещё что-то подобное) с длинным водилом.
Техники сноровисто подцепили водило к носовой стойке Ил-28, и тягач, слегка газанув, потащил нас вон из ангара, сквозь ночную тьму прямо по рулёжке.
Хотя нельзя сказать, что тьма была такой уж непроницаемой – взлётную полосу освещала цепочка неярких, как мне показалось, огней. Время от времени по бетонке аэродрома шарил голубоватый луч прожектора.
Оставшееся в стороне от нас здание аэропорта было ярко освещено, но на стоянках гражданских самолётов не наблюдалось никакой явной движухи.
Через несколько минут мы встали, и техники отсоединили тягач от самолёта. Грузовик с погрузившимся в него техперсоналом уехал.
В моих наушниках стало слышно, как Ядренцев просит разрешения у «Первого» на запуск.
– Ты там как? – спросил я у сидевшей позади меня Клавы.
– В пределах нормы, – ответила она, озираясь, и добавила: – На таких я раньше никогда не летала…
Интересно знать, а на каких других она раньше летала? Ладно, спрошу как-нибудь потом…
В наушниках «Первый», судя по всему, разрешил нашему пилоту сначала запуск, а затем и взлёт. По обеим сторонам от нас оглушительно застучало, заревело, залязгало, а потом рёв стал ровным и перешёл в свист, после чего наш Ил-28 медленно покатился по взлётке, постепенно набирая скорость.
Ядренцев продолжал говорить по радио о том, что он что-то там выполняет.
Лампы по сторонам полосы бежали назад всё быстрее, а затем разом ушли куда-то вниз. Возникло минутное ощущение пустоты под ногами и лёгкий клевок – это убрались шасси.
– Передняя кабина, как там у вас? – спросил капитан. – В штаны не наложили?
– Нормально, – ответил я. – Не наложили, вашими молитвами…
– Вот и хорошо, – сказал Ядренцев и уточнил: – И постарайтесь помалкивать, вплоть до самой посадки. Как поняли?
– Поняли, – ответил я.
Капитан говорил «Первому» о том, что набрал 2500 метров и ложится на курс. Действительно, Ил-28 набирал высоту, и вокруг было темно. Однако тьма внизу уже была чуть темнее, чем тьма сверху, если вообще можно так выразиться – верный признак рассвета. Я посмотрел на часы – по местному времени было без малого пять утра, а весной и летом светает рано, даже в этих туманно-альбионских широтах.
В одном месте внизу и слева мелькнула и мгновенно уплыла назад россыпь каких-то огней. Похоже, город или что-то типа того. Какой-нибудь Рен, Авранш или Кан? Предполагать было бессмысленно – карты у меня всё равно не было, а нашего маршрута я тем более не знал…
Через какое-то время небо начало светлеть, а потом всё разом стало серым.
Серое предрассветное небо и серое море под ним.
Похоже, капитан не стремился набирать высоту, и не менее получаса мы летели на высоте пары километров, и внизу не было ничего, кроме моря.
Потом Ядренцев взял резко влево, и в стороне замелькало что-то, похожее на берег. Я заметил, что наш Ил немного снижается.
– Смотри, – услышал я голос в наушниках. – А то когда ещё такое увидишь…
Я прильнул к стеклу, слыша, как Клава пытается отстегнуться от кресла – ей тоже хотелось посмотреть.
Действительно, капитан повёл машину вдоль береговой линии, о которую шлёпали ленивые, отливающие свинцом волны. И кругом, насколько хватало глаз, из воды там и сям торчали коричневые (то ли ржавые, то и обгорелые) мачты и надстройки затонувших судов.
В одном месте, почти у самого берега мелькнуло нечто крупное, очень похожее на остов советского крейсера проекта «68-бис», он же тип «Свердлов». Стволы орудийных башен главного калибра заметно накренившегося влево и осевшего в воду по самую верхнюю палубу корабля смотрели в сторону берега, а сам он был какой-то ржаво-чёрно-серый. Чувствуется, что хорошо горел. Очередной гордый «Варяг» не сдался врагу?
Весело у них тут было, чёрт побери…
В кабине зашуршало. Клаудия, наконец отстегнувшись от подвесной системы кресла, проползла на четвереньках мимо меня и, кое-как устроившись между зачехлённым прицелом и стенкой кабины, буквально припала лицом к лобовому стеклу. Чувствовалось, что ей тоже очень хотелось посмотреть на здешнюю Англию с высоты птичьего полёта. Как говорится, было бы на что смотреть…
В этот момент наш капитан заложил левый вираж, и море исчезло за хвостовым оперением. Зато теперь внизу замелькала суша.
В книгах было принято писать о пресловутых «меловых утёсах Дувра», но почему же всё внизу было таким чёрно-серым? Конечно, зелёная трава и деревья временами мелькали внизу, но в основном везде были какие-то серо-чёрные проплешины, среди которых местами просматривалось нечто угловатое, при некотором напряжении зрения способное сойти за подбитые танки и остовы сгоревших автомобилей. Рассмотреть пейзаж получше мешала большая скорость Ил-28.
А потом стороной, за широким серебристым правым крылом Ила, в неярком свете появившегося в дымке над горизонтом солнца проплыло огромное, казавшееся бесконечным поле каких-то неровных столбиков, кубов, коробок и ещё непонятно чего. И всё это в чёрно-серо-коричневатых тонах. Словно долго тлевшая гигантская пепельница, набитая сгоревшими спичками, бумажками и ещё бог знает чем, которую догадались загасить, когда её содержимое уже сгорело. Город был, остался дым, город просто погас…
Зрелище очень напоминало архивные съёмки разнесённого вдребезги Сталинграда после боёв, когда-то давно сделанные кинооператором из задней кабины По-2. Только здесь всё сгорело куда качественнее, так что теперь казалось, что нарисованные карандашом контуры городских зданий специально потёрли ластиком для создания эффекта «размытости».
Руины тянулись до самого горизонта, и конца им не было видно. Посередине гигантское пепелище пересекало мутное зеркало широкого речного русла с какими-то мелкими то ли озёрами, то ли остатками весеннего разлива по сторонам. И решительно никакого намёка на мосты…
– Товарищ капитан, справа это что такое? – спросил я на всякий случай, хотя сам уже прекрасно понимал, что именно мы только что видели. Нерезиновск, он же Олигарховск на Темзе.
– Это и есть Лондон, балда, – ответил Ядренцев и тут же одёрнул и меня, и сам себя: – Вот, блин, я же просил не болтать по пустякам!
– Да ладно тебе, – сказал я, глядя, как обгоревшие руины Лондона постепенно уплывают из поля нашего зрения, и уточнил: – Что же, выходит, и Москва сейчас так же выглядит?
– Не совсем. Там одно очень большое озеро и рядом несколько поменьше. А руин осталось мало. Били-то термоядерными, всё даже не сгорело, а испарилось… Всё, отставить трёп…
– Внимание, «Первый», захожу на посадку! – услышал я в своих наушниках через минуту.
Ил-28 снизился, капитан выпустил шасси.
Колёса шаркнули по бетону, бомбардировщик коснулся полосы и побежал по ней.
Слава богу, кажется, сели.
Ядренцев убавил обороты и порулил к дальним стоянкам. Да, здесь действительно был аэродром в нашем стиле. Мимо нас проскочили стоянки с бензозаправщиками, АПА и вертолётами. Кажется, это были два Ми-1 и пара Ка-15, прикрытых брезентовыми чехлами. Частично расчехлён был только один Ми-1.
Дальше Ил прокатился мимо четырёх бетонированных укрытий арочного типа. Добротно построенных, явно в расчёте на выдерживание как минимум попадания бетонобойной бомбы, а максимум – ядерного удара.
Перед открытыми толстыми створками одного из них стоял истребитель, похожий на длинную трубу с треугольными крыльями. «Двадцать первый», серебристый, с красными звёздами и синим номером «39» на носу.
Судя по откинутому вперёд, одним куском, фонарю пилотской кабины, это был аппарат первой серийной модификации, Миг-21Ф-13. Возле истребителя возилось несколько фигур в уже ставших привычными моему глазу синих «техничках».
Миновав стоянку Мигов, капитан лихо развернул Ил-28 носом поперёк рулёжки и наконец заглушил двигатели.
К нам подъехал ГАЗ-63, из кузова которого появились технари со стремянками. Потом подъехал и встал чуть в стороне зелёный ГАЗ-67Б с тентом. Из «газика» вышел офицер в полевой пехотной форме и фуражке, который встал, с интересом разглядывая наш Ил.
– Пока не вылезайте, – услышал я в наушниках.
Затем верхний люк нашей кабины открыли. Я снял с головы шлем и, высунувшись наружу, увидел, как капитан Ядренцев, откинув среднюю часть своего фонаря, быстро выбирается из кабины по второй стремянке, а затем идёт к офицеру.
Они козырнули друг другу и перебросились парой слов. Потом офицер вернулся к машине и достал из своего «газика» нечто непонятное, мягкое и длинное серо-зелёное. Ядренцев взял у офицера это «нечто», сказал что-то техникам и быстро пошёл в нашу сторону. Было видно, как техники отошли куда-то в сторону, возможно, за ГАЗ-63.
– Вылезайте, – сказал капитан, взобравшись по стремянке к нашему люку и протягивая мне «нечто».
– Только сразу же наденьте вот это. И капюшоны поднимите.
В том «нечто», что он сунул мне, я без труда узнал две плащ-накидки.
Маскировка, стало быть…
Я вылез из кабины, нацепил накидку сразу после того, как мои подошвы коснулись бетона ВВП, потом помог вылезти и накинуть «маскировку» Клаве. Её великоватая плащ-палатка оказалась длиной практически до земли.
Затем капитан залез в штурманскую кабину, отсоединил мой шлем от «переговорки» и спустился обратно на бетонку, закрыв за собой люк. Всё правильно, поскольку дальше ему предстояло следовать уже без пассажиров. По команде Ядренцева разом вернувшиеся к бомбардировщику техники достали наши шмотки из кабины стрелка и отнесли их к «газику».