Крови на бинтах было немного. Радист стонал с трагической интонацией, всем своим видом намекая на отдельные положения Женевской конвенции. Руки у него не были связаны, но, тем не менее, никаких попыток бежать или сопротивляться он даже не пытался предпринимать. Не с такими ранениями…
Я пошарил в темноте и подобрал с земли два пистолета – армейский «Кольт» 45-го калибра, принадлежавший радисту, и аккуратный «вальтерок» Р-38 своего лысого фигуранта.
Характерно, что в «Кольте» ещё оставалась половина обоймы, а вот гражданин Кофоед выстрелил в меня буквально всё, до железки. Тогда вопрос: а почему он так просто поднял руки? Осознал, что его дело табак? Или банально понимал, что не успеет перезарядить свой или поднять чужой ствол?
Между тем Кофоед всё так же стоял на коленях со связанными за спиной руками и тупо смотрел на бликовавшее в стёклах очков пламя костерка перед собой.
Из темноты вынырнул сержант.
– Ихняя рация полностью исправна, – доложил он, не скрывая полного удовлетворения.
– Не ждали они нас, товарищ старший лейтенант. Блокноты и шифровальные таблицы – всё цело…
– Тогда можешь связать второго, если считаешь, что он способен убежать. Да, и осмотри самолёт, вдруг мы с тобой кого-то забыли.
– Сейчас, – ответил сержант не по-уставному.
Однако возле радиста, которого Клаудия как раз закончила перевязывать и посадила, прислонив спиной к обломанному крылу С-54, он не задержался, а включил фонарик и сразу влез в открытую грузовую дверь фюзеляжа разбитого четырёхмоторника.
Провозился он там от силы пару минут и вдруг выскочил из пассажирской кабины С-54 как ошпаренный.
– Ты чего? – удивился я.
– Там, бля, такое… – только и смог сказать сержант, выдав затем фразу, которую может произнести только истинно русский человек в минуты страшного удивления.
Ого, чем же можно было столь удивить этого орла-разведчика? Там кого-то слишком конкретно размазало по стенке? Он увидел зомби или злого духа?
Сержант подошёл ко мне поближе, и я увидел, что его почему-то реально трясёт.
Мне почему-то стало жутко интересно.
Я не стал сдвигать автомат с плеча на грудь, только на всякий случай расстегнул кобуру с не пригодившимся мне в сегодняшнем бою ТТ. Потом врубил фонарик и заглянул в фюзеляж.
Вроде ничего. Самолёт как самолёт. Салон грузопассажирского типа. Хорошо просматривается силовой набор, вдоль бортов широкие лавки. На них и на полу лежали какие-то брезентовые тюки, свёртки и ранцы. Ничего особо страшного.
Я отошёл на пару метров в сторону от двери и здесь уловил специфический, резкий запах. Воняло чем-то сырым, судя по всему, кровью. Но с какой-то неуловимой примесью, я бы сказал, говнеца. Неужто кто-то из супостатов перед смертью обосрался?
Я прошёл ещё немного в сторону пилотской кабины и пошарил лучом фонарика перед собой.
Н-да, называется, нашлась пропажа.
Передо мной была давешняя азиатка. Несомненно мёртвая. Она завалилась на бок, на лавку с какими-то тюками, в той позе, в какой, надо полагать, и умерла. Стояла на полу кабины, согнув ноги в коленях, а потом ссунулась в сторону.
Я подошёл поближе и посветил.
Глаза у неё были открытые, остекленевшие. Рот полуоткрыт, руки вдоль туловища. Тело ещё не остыло.
А вот пол под ней был густо изгваздан тёмным. Несомненно кровищей.
Интересно только, откуда столько крови?
Свет фонарика выхватывал мелкие подробности. На покойнице была узкая юбка до колен, остроносые туфли на небольшом каблуке и белая блузка, на левом плече и рукаве медленно коричневели два алых кровавых пятна.
Ага, выходит, я всё-таки в неё попал.
Но умерла-то она всё-таки явно не от этого…
Я присмотрелся – а ведь и верно… Посветил пониже – да твою же мать…
Да, тут было от чего содрогнуться. Отлично понимаю сержанта.
Зрелище не для свежего человека. Это я, со своей практикой бульварного репортёра криминальной хроники из наших 1990-х, было дело, насмотрелся на разных мертвецов, и криминальных, и просто не целиком, и гнилых, и вскрытых, и прочих. А у сержанта Игнатова, видимо, не было столь обширной практики по этой части.
Тем более что, как мне показалось, эта чёртова дура не придумала ничего лучшего, кроме как сделать себе сеппуку, стараясь соблюсти все их долбаные, явно самурайские каноны…
Рядом с её правой рукой валялся какой-то хитрый нож с косо срезанным лезвием и длинной рукояткой, весь в крови. Это и есть пресловутое танто или кусунгобу? Или как его там? С тридцатисантиметровым лезвием, специально для подобных дел?
В общем, как говорили в одном известном сериале, картина маслом. На её блузке было расстёгнуто три нижних пуговицы, и на обнажённом животе, наискось, зияла ровная прореха.
И оттуда сквозь залившее всё красно-коричневое наружу просвечивало и вроде бы даже слегка свешивалось что-то более тёмное, сизоватое и склизкое. Н-да, действительно при вскрытии человек внутри в плане цвета мало отличается от говядины, что есть, то есть…
Стало быть, тут действительно всё совершено по науке.
Она вспорола себе живот слева направо, второе движение вверх-вниз не сделала (потеряла сознание от боли или просто не смогла?), иначе разрез на животе был бы крестообразный.
Опять же, как велит им самурайский кодекс, не упала.
Умерла и завалилась на бок, что у них при таком ритуале тоже предпочтительно.
Им вроде бы категорически не положено падать лицом вниз. А в идеале вообще лучше иметь рядом ассистента с катаной, чтобы вовремя срубил башку. Этакий экстремальный вариант анестезии. Но с ассистентом, молитвой и ритуальным одеянием это, вроде бы, уже должно быть не сеппуку, а харакири. Хотя какая на хер разница?
И откуда, мля, в эти времена взялись самураи и самурайки на мою голову?
По моим понятиям, если уж она действительно принадлежала к упёртым самураям, эта мамзель должна была сопротивляться до последнего патрона, а потом драться сапёрной лопатой, ножом и зубами, как её придурочные соотечественники где-нибудь в пещерах острова Иводзима. Хотя нет, это я, кажется, путаю. Лопатой и ножом дрались как раз у нас, в какой-нибудь Брестской крепости, а япошки кидались в последнюю штыковую, визжа и выпучив зенки, с одними катанами на американские пулемёты…
Но почему-то нет. Не стала она драться. Получается, у покойницы были какие-то слишком вывернутые понятия о воинском долге?
Раз уж когда её ранили, она не присоединилась к общей перестрелке (кстати, её «Узи» с почти полным магазином лежал поодаль, на лавке), а заползла туда, где ей никто не мешал, встала на колени и вспорола себе живот. Как подумаешь – содрогнёшься.
Она что, специально для этого с собой ножик таскала? Чтобы в один прекрасный миг вот так взять и красиво помереть?
Как-то сомнительно. Особенно если вспомнить то, что я читал про такие вот, с позволения сказать, ритуалы – японские женщины, из числа особо упёртых, вроде бы пыряли себя ритуальным ножиком в сердце или перерезали себе горло.
Хотя Аматерасу её знает. Дикие они какие-то на своих островах…
Опять же, а кто она вообще такая? К примеру, выглядела она совершенно не по-военному. Одета как какая-нибудь совершенно неуместная на военно-транспортном (пусть и замаскированном под гражданский борт) самолёте стюардесса. Но стрелять она при этом всё-таки умела, и весьма неплохо. Её что – включили в состав экипажа на тот случай, если вдруг их по дороге где-нибудь посадят и потребуют кого-нибудь из экипажа? По-любому очень сомнительно…
Тогда получается, что это некая шибко секретная мадам? А вот это чуть больше походило на правду, тогда и это нелепое харакири, хоть и с трудом, но всё-таки вписывалось в некую «систему» – дамочка настолько боялась попасть живой в руки «большевиков», что предпочла не отстреливаться, а как можно быстрее покончить с собой. А если это так, то кто она? Наверное, следовало пошарить в самолёте, поскольку был шанс найти какие-нибудь её документы или записи, которые могли оказаться, скажем, у неё в сумочке. Ведь, как всем известно, на женской одежде карманы – большая редкость.
Перестав смотреть в сторону трупа (признаюсь, от этого зрелища у меня всё-таки слегка помутилось в голове, а во рту стало горько), я пролез мимо неё, стараясь не запачкаться кровью.
В передних отсеках самолёта было сложено ещё четыре трупа. Трое в лётной форме, один – в темно-зелёном армейском комбезе. У двоих свежие повязки – стало быть, были ранены, а уж потом умерли.
Дойдя до пилотской кабины, я нашёл лежавший на одном из кресел дамский жакетик тёмно-синего цвета, кажется, принадлежавший покойной азиатке, но два его мелких боковых кармана были чисто декоративными и пустыми. Дальнейший поиск, произведённый мной, не выявил ни в пилотской кабине, ни в фюзеляже С-54 чего-то, хоть отдалённо похожего на дамскую сумочку.
Зато, судя по многочисленным дыркам в носовой части разбитого транспортника, мой «Дегтярь» во Франции их таки достал, но кто-то, способный держать штурвал, тогда на борту всё-таки уцелел, раз уж они смогли дотянуть сюда и сесть…
И при грубом подсчёте их тут оказалось куда меньше, чем я ожидал. Всё-таки Клавины ребята погибли не зря, практически ополовинив в ходе хаотичной перестрелки это заокеанское воинство…
А ещё внутри С-54, в самых разных местах, я нашёл десяток вполне исправных стволов – «Томсоны», М3, карабины М1 и масса снаряжённых магазинов к ним. При таком раскладе они могли бы сопротивляться если не до утра, то лишний час-другой точно.
Хотя, похоже, ныне покойные супостаты всё-таки сочли, что этот бывший английский аэродром – вовсе не форт Аламо…
Когда я наконец вылез из разбитого самолёта, Клава спросила:
– Ну и что там?
– Если хочешь посмотреть воочию на женское харакири или сеппуку – бога ради. Там как раз одна неуравновешенная девица сама себе живот разрезала…
– В самом деле? Очень любопытно!
– Ну иди проверь. Только смотри не испачкайся и не блевани…