У русских кроме штатных автоматов и пулемёта РПД были две ручные противотанковые гранаты и один гранатомёт РПГ-2 с боезапасом аж из четырёх гранат.
Как в том анекдоте про некоего идиота, которому по щучьему велению приспичило срочно стать Героем Советского Союза, одна граната на два вражеских танка, и, «как видно, придётся посмертно»…
Ей-богу, ситуация была такая поганая, что мне захотелось немедленно застрелиться. Прямо там, где стоял, и без малейших попыток сопротивления. Просто послать всё это на фиг и вернуться обратно.
Между тем вернулись перепачканные цементной пылью бойцы, доложившие Ендогину о том, что никаких выходов, вентиляции или прочих отверстий, через которые сюда мог бы пролезть человек, они нигде не нашли и вообще, по их мнению, всё здесь было какое-то убогое и недостроенное.
Стало быть, вариант со скрытным проникновением штурмовой группы противника исключался, оставались либо штурм, либо парламентёр. Если только супостаты не пошлют сапёров для проделывания прохода внутрь путём подрыва стен или потолочных сводов…
Однако наш героический старлей от обсуждения дальнейших, довольно кислых перспектив почему-то отказался. Вместо этого он направился к своему командирскому ГАЗ-69 и с невероятным спокойствием вызвал по рации какого-то «Ясеня». Ну да, дереву же всё равно, на дрова оно пойдёт или на мебель…
Пока он это проделывал, сверху спустился старшина.
– «Центурионы» стоят на месте, но два ихних броневика медленно едут к воротам! – доложил он.
Старлей на это и ухом не повёл. Он закончил сеанс связи (позывной их группы, если я всё правильно расслышал, был «Клён» – действительно сплошные деревья, для здешней пустыни самое то), а потом вылез из «газика» и на всякий случай приказал своим бойцам зарядить единственный РПГ. По логике он сейчас должен был начать торопливо писать заявление в родной политотдел, на вечную тему «если погибну, прошу считать меня коммунистом, а нет, так нет»…
– Погодь, – сказал я ему. – Если я давеча всё верно рассчитал, это как раз должны быть их парламентёры…
Ендогин не стал спорить и согласился со мной. Сообща мы решили, что пока не будем ничего предпринимать, а разговаривать с парламентёрами (если это, конечно, были именно они) будет Клава. При виде женщины они должны были хоть немного растеряться…
Для таких случаев (проверка документов и прочее) в дверях и воротах здешнего ангара были оборудованы прямоугольные, сдвижные «вертухайские зрачки».
Для начала мы с Клавой подошли к дверям и открыли одну из этих наблюдательных бойниц. Действительно, к входу в укрытие медленно ехал пятнистый, обвешанный брезентовыми скатками и какими-то канистрами «Хамбер».
Из его башенного люка высовывался по пояс загорелый молодец неопределённого возраста в песочной форме британского образца и чёрном берете, с белым платком в поднятой вверх руке. На его берете, прямо над правой бровью серебрилась заковыристая эмблема в виде головы какого-то рогатого животного (может, антилопы, а может, и горного козла) с красно-жёлтой полоской снизу. Если я не ошибался, подобная эмблема когда-то давно была у единственного бронеавтомобильного полка родезийской армии. Стало быть, тот ещё козлина, вражина, на котором пробы негде ставить…
Второй, однотипный броневик благоразумно держался метрах в сорока позади первого.
– Ne tire pas, je t’en supplie! – крикнул молодец, энергично размахивая платком.
Смотри-ка, какой вежливый, даже волшебное слово «пожалуйста» знает! А в остальном французский, на котором он попросил нас не стрелять, был не вполне чистым, а значит, относительно понятным для такого неуча, как я.
После этих его слов броневик остановился. Тип с платком спустился с брони и шагал к нашей двери. Как оказалось, он был ростом где-то под метр девяносто, этакая длинная жердина, в шортах и с массивной револьверной кобурой на брезентовом поясном ремне. Тоже мне парламентёр – шпалер-то всё же прихватил, падла…
– Тяни время! – неожиданно шепнул Клаве из-за наших спин старлей Ендогин.
Парламентёр медленно подошёл к двери ангара метра на два.
– Ближе не подходить! – велела ему Клаудия на французском, после чего подошла вплотную к двери, закрыв своим лицом «зрачок», чтобы собеседник не смог разглядеть, что находится у неё за спиной. Толково, но вряд ли поможет…
Я смотрел на вражеского переговорщика из-за её плеча.
Кажется, тип в беретке её вполне понял и остановился.
– Ну, чего надо? – поинтересовалась Клава.
– Сдавайтесь, – предложил парламентёр.
Даже не прибавляя чего-нибудь, типа «вы окружены» или «ваше положение безнадёжно». Экий прагматик-реалист, в стиле эсэсовцев из старых фильмов про 1941 год…
– С чего бы это нам сдаваться? – уточнила Клава.
– Вас мало. Если не сдадитесь, мы разнесём тут всё. Вместе с вами.
– А не боитесь, что рванёт? То самое, главненькое, зачем вы сюда пришли?
На лице переговорщика возникло некоторое замешательство.
– Они без взрывателей, – усмехнулся он.
– И что с того? Попытаетесь пойти на штурм – мы просто подорвём то, что вам столь нужно. Превратим в кучу обломков. И будете вы их ценное содержимое с пола собирать и просеивать через сито!
– Момент, – сказал парламентёр.
Затем он зашагал обратно к своему броневику.
Клава на всякий случай прикрыла заслонку.
– Что дальше? – спросила она, обернувшись.
– Сказал же, тяни время, – повторил Ендогин. – Нам надо попробовать любой ценой выиграть ну хотя бы полчаса!
– А полчаса хватит?
– Да.
Интересно, что ему могли дать эти вожделенные полчаса?
Через пару минут послышался глухой стук в дверь.
Кажется, переговорщик вернулся.
Клава открыла «зрачок».
– Каковы ваши условия? Что вы конкретно от нас хотите? – спросил он, видимо, получив какие-то инструкции.
– Самую малость, – ответила Клава. – Во-первых, безопасный уход отсюда для меня и моих людей. А во-вторых, процент от стоимости найденного.
– И всё? – уточнил парламентёр с несколько издевательской интонацией. Видимо, решил, что эта дамочка сбрендила…
– Нет, не всё. Ещё мне нужно минут сорок на то, чтобы связаться с моими боссами, обсудить возникшую ситуацию и получить от них ответ и дальнейшие инструкции. Я, в данном случае, человек маленький…
То есть после Клавкиных слов эти родезийские уроды должны были всерьёз думать о том, что действительно имеют дело с какой-то местной мафией, а не, не дай бог, с русскими. Собственно, как мне показалось, они в тот момент примерно так и полагали…
– Хорошо, – ответил парламентёр. – Но вы слишком много хотите, и обещать вам какие-то проценты я не уполномочен. Через сорок минут я вернусь, и мы продолжим разговор. Время пошло!
Затем он посмотрел на свои массивные карманные часы и отошёл.
Через пару минут его «Хамбер» завёл мотор, развернулся и уехал восвояси. Вторая бронемашина последовала за ним.
– Что это нам даст? – спросила Клава.
– Терпение, – только и сказал на это Ендогин.
Затем, взяв из «газика» зелёный жестяной ящик переносной рации, он с одним бойцом скорым шагом направился наверх, таща радиостанцию за собой.
– Наблюдайте из партера, – снисходительно разрешил он всем нам, перед тем как ушёл. Франкоговорящая часть нашей группы его, разумеется, вообще не поняла, хотя по его действиям и без всяких слов было ясно, что он затеял что-то серьёзное. Красная Армия не была бы Красной Армией, если бы в критической ситуации тоже не приберегла для такого случая жменьку-другую козырей, как говорили в одном популярном в моём времени кино…
Так или иначе, теперь могло произойти всё, что угодно. Оставалось только гадать и надеяться на то, что тактический ядерный удар по нам бравый старлей всё-таки не вызовет.
Дальше потянулись минуты ожидания. Крайне медленно, как это обычно и бывает в подобных, тупиковых обстоятельствах.
Народ, включая Клаву и старшину, рассредоточился, держа оружие наготове и усевшись на бетонный пол возле тамбура, с тем чтобы минимизировать потери в случае, если супостаты передумают и их танки внезапно начнут бить из пушек по входным воротам и дверям укрытия.
Некоторые Клавины боевички, воспользовавшись паузой, пили воду (а может, и не только воду) из фляжек и что-то торопливо жевали, устроив себе стихийный второй завтрак либо ранний обед.
А я на всякий случай остался у входной двери.
Очень долго вокруг было тихо, и только примерно на тридцать второй минуте где-то вверху, над потолочным бетоном и песком нашего укрытия, возникли шелестящий гул и свист реактивных самолётов.
Я было полез открывать «зрачок» и в ту же секунду услышал звук, от которого у меня заныли корни зубов – вой несущихся к земле авиабомб.
Потом где-то снаружи, перед укрытием, ударило.
– Ложись! – заорал я благим матом и упал ничком на заходивший ходуном пол. Часть ещё горевших в ангаре лампочек погасла или лопнула, а с потолка мне на голову посыпались песочек и цементная крошка.
Залёг я вовремя, поскольку снаружи несколько раз подряд рвануло, да так мощно, что у меня на какие-то секунды заложило уши. Не думаю, что это были «пятисотки» или, скажем, тонные бомбы (близкий взрыв этакой дуры запросто вышиб бы взрывной волной все двери и ворота ангара, где мы укрылись), но за двести пятьдесят кило можно было ручаться.
А потом сквозь противный, шепелявый вой и визг бомбовых разрывов снаружи, по бетону и толстому металлу закрытых дверей и ворот передней стенки ангара застучало с характерным, дробным и настойчивым металлическим звуком, да так часто, словно это был барабанящий по жестяному подоконнику осенний дождь. Стало быть, осколков в нашу сторону пришло изрядно…
Потом в небе над нашими головами снова заревело и засвистело, и где-то впереди вновь ударило серией, так что бетон подо мной вновь зашатался.
Когда по дверям и воротам отстучала очередная порция осколков, я поднялся на негнущиеся ноги. Попадавшие вдоль дальней стены там, где сидели, Клавины ребятушки ругались и, кажется, поминали боженьку вкупе с Девой Марией на своём, галльском наречии.