– Одного я снял, – буднично сказал Кюнст. – Пойдемте, командир, теперь они точно за нами не пойдут! У них теперь другие заботы!
Да кто бы спорил.
Дальнейший обратный путь был недолгим, настолько, что я даже вовремя не заметил родимое боевое охранение. «СНА» я к этому моменту отключил – зачем лишний раз зрение сажать?
– Стой, кто идет? – спросил из темноты знакомый простуженный голос, который обрел черты человека в шинели и буденовке, целящегося из «дегтяря» куда-то в лес. Вероятно, в ту сторону, где только что был «фейерверк».
– Москва! Свои!
– Мина! – ответил другой (теперь это был, без сомнения, Гремоздюкин, чья голова в каске появилась над бревном импровизированного бруствера) голос. – С возвращением, товарищ майор. Это там сейчас по вас стреляли?
Кажется, этот уже потерявший на войне слишком много командиров старшина не очень-то верил в благополучный исход нашей сегодняшней «рекогносцировки».
– А то вы не видели и не слышали! Но двух или трех ихних мы точно положили. Так что за сегодняшний минометный обстрел мы с белофиннами в расчете. Но в остальном ничего хорошего, – сказал я, поставив автомат и палки к ближайшему дереву и снимая лыжи. В онемевших ногах ниже колен ощутимо покалывало – сказывалась отвычка как от ходьбы на лыжах, так и от любой «физухи» в целом.
– В каком смысле «ничего хорошего»?
– В том смысле, что тот вражеский танк саперам, увы, не померещился. Не наврал товарищ Натанзон, – сказал я, наконец освободившись от лыж.
– И что нам с этой информацией делать, товарищ майор?
– Выходит, что противник на этом участке фронта сильнее, чем можно было предполагать. Но об этом мы будем думать после того, как завтра попытаемся договориться с соседями о совместном прорыве и взаимодействии. В зависимости от конечного результата. Проследите лично, чтобы в десять утра, когда более-менее рассветет, все были готовы!
Я чуть было не сказал «в семь утра», но вовремя успел вспомнить где я и что сейчас на дворе вообще-то зима (что значит – прибыл из конца лета). А зимой в семь утра еще темно.
– Так точно, товарищ майор! – отозвался Гремоздюкин.
– Я заночую у ремонтников! – закончил я разговор.
После этого мы покинули боевое охранение. Гремоздюкин явно обрадовался и по этой причине был настолько любезен, что понес мои лыжи. Ну а Смирнов молча тащил свои лыжи, СВТ и комплект трофейных стволов, не показывая каких-либо видимых признаков усталости.
«Вагенбург» лесного «котла» спал, страдая от холода и бурчания в пустых желудках, каждую минуту ожидая выстрелов или свиста мин. Но финны безмолвствовали. Похоже на то, чтобы переварить упрямый факт сегодняшних потерь, им потребуется какое-то время.
В ночных облаках над лесом в очередной раз образовались широкие разрывы, и стало слышно, как где-то в вышине гудит нечто летающее, множественно, мощно и басовито. А потом в вышине над нашими головами, на фоне скрытой дымкой голубоватой луны очень медленно проплыли два ширококрылых, похожих на жирные плюсы, темных силуэта.
Прямо-таки имперский звездный разрушитель на фоне какой-нибудь планеты или луны. Ну да какая империя, такие у нее и разрушители.
– Это что? – спросил я у навьюченного моими лыжами и палками Гремоздюкина, указуя перстом в ночное небо.
– Да это наши ТБ‐3, я же говорил, товарищ майор, – ответил товарищ замкомвзвода. – Они над нами чуть не каждую ночь летают!
– Лишь бы был толк от этого летания. Все, всем спать, – приказал я, видя, что мы подошли к знакомой ремлетучке на шасси «ЗиС‐6». – Если что – меня немедленно будить! Выход завтра в 10:00! Да, и к завтрашнему выходу, пожалуйста, найдите мне исправную ракетницу и пару ракет! Лучше всего – красных.
– Так точно! – Гремоздюкин козырнул и, свалив лыжи возле «ЗиСа», удалился куда-то в сторону штабных фургонов. Наверное, сало с сухарями доедать, если оно у них, конечно, осталось.
Прежде чем мы влезли в протопленный фургон, Смирнов сунул мне в руку какую-то овальную пилюлю, тихо сказав, что это весьма питательная вещь, которая заменяет для одного человека суточную норму продуктов, восстанавливает нервные клетки, успокаивает психику и улучшает сон. Я немедленно проглотил чудо-средство, на вкус показавшееся самой банальной глюкозой. Оба ремонтника уже спали под шинелями и даже не шелохнулись при нашем появлении, а Кюнст, которого я знал как Кузнецова, бодрствовал, поджидая нас. После того как мы вернулись, он взял свою винтовку и вышел на мороз. Видимо, нести караульную службу. У меня не было уверенности что я засну (как-то отвык я спать, не раздеваясь и не разуваясь), хотя деликатные ремонтники и освободили начальству в моем лице одну из лавок, из-за чего Шепилов улегся на полу. Сняв шапку, перчатки, ремни амуниции, шинель («ТТ» из ее внутреннего кармана я доставать не стал) и маскхалат, я положил ППД на верстак. Потом лег, сунул шапку себе под голову, накрылся шинелькой и, на удивление, заснул под равнодушным взглядом севшего в угол Смирнова. Возможно, чудо-пилюля таки подействовала.
День 2Нам танков не давали. Об отцах-командирах, обсуждении приказов, сволочах и засадах
Мы под огнем. И кто-нибудь из нас не обойдет летящей финской пули.
16 января 1940 г. Примерно там же. Дорога Места-тие в районе Кууромется. Западный берег Ладожского озера.
– Т-рр!! Фрр-рр!! Нгу-у-у-у!!! Дыр-дыр-дыр-р-р-р-ды-дыт!! – неожиданно услышал я сквозь сон некие, новые для меня после вчерашнего, далекие посторонние звуки. Похоже, где-то в небе, над потолком фургона, гудело, выло и тарахтело что-то железное. Каким-то мгновенным рывком я проснулся, сел на лавке и, протирая глаза, вопросил у сидевшего возле печки Смирнова:
– Сержант, это что, блин, такое? Что происходит?
В следующий момент, по мере того как сон окончательно ушел, я наконец обрел способность связно соображать, окончательно вспомнил, кто я сейчас и где именно нахожусь, и сразу же увидел и оценил следующие моменты. Во-первых, второй Кюнст и оба ремонтника, включая нашего драгоценного Объекта внутри ремлетучки отсутствовали. Во-вторых, раз второй Кюнст, тот, который Смирнов, без малейших эмоций сидел на месте и даже не счел нужным меня разбудить, вокруг не происходило ничего опасного или хотя бы заслуживающего внимания. А шум над головой объяснялся очень просто – похоже, в небе вертелся воздушный бой. За окошками фургона светлело. Было тепло, печка потихоньку топилась, на ней опять стояли два котелка со снеговой водой. Я глянул на часы – 9:11 утра. В принципе, можно было и еще поспать, ну да черт с ним, раз уж проснулся – надо действовать. Как говорили в «Шведской спичке» у А. П. Чехова: «Разбудили – пейте».
– Все спокойно, командир! В данный момент над нами летают самолеты! – доложил Смирнов и тут же продолжил: – Все вылезли наружу и с интересом наблюдают за ними. С нашим Объектом все в порядке, он сейчас максимум метрах в тридцати от нас и ему ничего не угрожает. К вам никто не приходил, никаких сообщений и команд извне не поступало. Вон там – теплая вода. Можете умыться.
Закончив свой доклад, он кивнул на верстак, где стоял третий, слегка паривший котелок, выглядевший не таким сильно побитым и закопченным, как два его томящихся на буржуйке собрата (вчера я его, что характерно, не заметил). Вода была еле-еле теплая, но это все-таки лучше, чем если бы она была ледяная, прямиком из зимнего колодца или ручья водичка, или если бы воды у меня вообще не было. Стараясь не накапать на верстак, я промыл глаза над котелком и ополоснул физиономию, на которой, на ощупь, начала потихоньку прорастать щетина. Потом пополоскал рот и, не видя, куда можно сплюнуть, обреченно проглотил эту имевшую заметный железный привкус воду. Вслед за этим Смирнов молча сунул мне в руку пилюлю, аналогичную вчерашней (видимо, это были мои сегодняшние завтрак, обед и ужин).
– А это вотрите в подбородок и щеки, – сказал он мне, протягивая некий маленький тюбик без маркировки, после того как я проглотил пилюльку и запил ее водой из того же котелка.
– Зачем? – не понял я.
– Это средство избавит вас от необходимости бриться на ближайшие 48 часов, – охотно пояснил Кюнст. – Тем самым сэкономит вам много времени. Только сильно густо не мажьте.
Выдавив на ладонь немного не имеющего никакого запаха, тепловатого желе, напоминающего обычную мазь, я намазал ей физиономию и вернул тюбик сержанту. Потом потрогал подбородок – странное ощущение, ничего не прощупывалось, словно щетина разом куда-то делась. Растворилась, что ли? Вот тебе и на, а если это растворяющее средство впитается еще дальше и доберется до моих зубов, глаз и мозгов? Я представил свой череп, покрывающийся под кожей сквозными дырами, и меня аж передернуло. Тут поневоле очко начинает играть самым причудливым образом.
– Не бойтесь, для существ вида homo sapiens это средство абсолютно безвредно, – успокоил словно прочитавший мои мысли Смирнов.
– Кстати, а как потом, после ваших питательных пилюлек с, культурно выражаясь, стулом?! Небось, серется по ведру с верхом? – спросил я на всякий случай.
– Они усваиваются полностью. То есть при их употреблении необходимость в каких-либо физиологических отправлениях вообще отпадает. Их разрабатывали для космических пилотов. А в нашем случае это очень удобно с точки зрения конспирации.
Молодец, объяснил. Ну, все понятно: «Ешь вода, пей вода, срать не будешь никогда» – древняя восточная мудрость. Хотя, если оставить в стороне разные хиханьки-хаханьки, стоило признать, что после того как Смирнов вчера, перед сном, дал мне первую пилюльку, я стал чувствовать себя заметно комфортнее и как-то сразу перестал воспринимать окружающую холодрыгу трагически, хотя еще вчера я раз за разом ловил себя на мысли, что промерзаю до самой селезенки и хочу в отчаянии заорать что-нибудь типа: «Ненавижу, сука, зиму!» Выходит, таки работала эта хреновина…