Вторым в числе собравшегося в автобусе комсостава был то ли бритый как коленка, то ли лысый (небритость у него была умеренная, и вроде есть мнение, что у лысых и на подбородке волосы растут не сильно густо) немолодой дядька в круглых, захватанных грязными пальцами очечках, на воротнике полушерстяной гимнастерки которого краснели пехотные петлицы с одинокой шпалой. Однако, судя по красной звезде на рукаве его накинутой на плечи шинели, был он вовсе не капитаном, а старшим политруком.
Третьим был пехотный старший лейтенант в натянутом под гимнастерку и ватник толстом грязно-белом свитере. При этом старлей зарос довольно приличной, прямо-таки в стиле кулаков из позднесоветских фильмов, рыжеватой бородой. Бритье он, похоже, игнорировал начисто, причем давно.
Кажется, это было все здешнее начальство. Стало быть, особистов промеж них не было, как не оказалось и кого-то, старше меня по званию, а равно не было здесь и никого и из столь ожидаемого Гремоздюкиным «дивизионного партактива». По крайней мере, здесь точно некому командовать человеком в майорском звании и отдавать заведомо дурацкие приказы. Как по мне – уже неплохо.
– Здравия желаю! – приветствовал я товарищей командиров, по-уставному приложив ладонь к шапке.
– Капитан Брячиславцев, командир отдельного, 208-го танкового батальона, – представился танкист с орденом на груди.
И здесь я понял, что где-то уже слышал эту фамилию, а потом, как-то рывком, вспомнил, где именно. В книжках из нашего времени о Гражданской войне в Испании 1936—1939 гг. он упоминался, вот где! Надо сказать, не самое лучшее место для проявления боевой доблести, хотя бы потому, что в Испании собравшиеся там практически со всего мира прогрессивные и левые «волонтеры свободы» с треском проиграли трехлетнюю войну реакционным испанским генералам, чьи политические воззрения мало отличались от средневековых и которым, по мере сил, помогали и вовсе уж «темные силы» в лице фюрера и дуче. Получается, что мой нынешний собеседник из тех, кто на втором году Испанской войны наступал на Сарагосу с обычным плачевным результатом. В составе интернационального танкового полка, который 13 октября 1937-го пустил 48 своих БТ‐5 прорывать хорошо подготовленную оборону франкистов у деревеньки Фуэнтес-де-Эбро. И першие прямиком на немецкие противотанковые пушки советские танкисты ее таки прорвали и даже ворвались несколькими машинами в эту самую деревню по руслу высохшего оросительного канала. Но республиканская пехота тогда за «бэтэшками» не пошла, и все, как сплошь и рядом бывало в Испании, закончилось печально – на исходные не вернулось не то 16, не то 18 из 48 атаковавших танков. Командиром Интернационального танкового пока был советский полковник Кондратьев (кстати, сейчас он должен был со своей танковой бригадой загорать в одном из «котлов», где-то неподалеку отсюда), командиры батальонов – майоры Фотченков и Быстров, а вот командирами рот, помнится, значились Сиротин, Шатров, Губанов и Брячиславцев. Фотографий этих танкистов в книгах не было, но вот фамилии я, что характерно, запомнил. Все верно, вот теперь понятно, за что он свое Красное Знамя получил. За доблесть при наступлении на Сарагосу, которое в конечном итоге сорвалось и оттого именовалось проигравшими эту войну республиканцами «Битва за Бельчите». Тот еще герой, блин.
– Секретарь партбюро 149-го стрелкового полка, старший политрук Евтюх, – представился лысый: – Исполняю обязанности комиссара.
– Старший лейтенант Сидоренко. Командир роты 149-го стрелкового полка. Исполняю обязанности командира батальона, – сообщил о себе бородатый охрипшим голосом.
– А вы кто такой? – без паузы спросил капитан.
Я представился, предъявив удостоверение (бумажку за подписью якобы Л. Мехлиса решил пока не доставать) и кратко изложил дорогим товарищам зачем я здесь. После чего присел на свободный табурет.
– И что с того? – спросил Брячиславцев предельно безразличным тоном, едва только я закончил.
– Есть приказ о прорыве из окружения!
Вслед за этим я предъявил им бумагу.
– Мне на эти ваши приказы плевать, у меня свое начальство, – вполне ожидаемо выдал капитан, возвращая мне прочитанный приказ (как я успел заметить, его коллеги в текст документа особо не вчитывались – просто глянули на бумажку и все, на мой взгляд, это выглядело странновато). – Какой-то там начальник штаба Северо-Западного фронта, пусть даже трижды командарм 2-го ранга И. В. Смородинов, которого я в глаза не видел, мне не указ.
– То есть вы, товарищ капитан, сомневаетесь, что такой командарм вообще существует? – уточнил я, начиная понимать, что передо мной сидит вовсе не орел, а, похоже, типичный представитель предвоенного комсостава РККА – человек, начисто лишенный фантазии и инициативы, не способный даже сходить в туалет без соответствующего, лучше всего – письменного приказа. И моментально теряющий волю, если он какое-то время таких приказов не получает. В основном именно такие, как он, и погубили все летом 1941-го.
– Вы мне тут не передергивайте, товарищ майор, – сказал Брячиславцев, слегка раздражаясь. – Я вовсе не сомневаюсь в реальности ни штаба фронта, ни командарма 2-го ранга И. В. Смородинова, хотя лично я с ним и не знаком. Просто штаб фронта это одно, а мое непосредственное начальство – это совсем другое. То есть что я хочу сказать – вот если мне прикажет идти на прорыв командир дивизии или командование 8-й армии, тогда да, нет вопросов.
– Так у вас же здесь, как я понимаю, ни с какими штабами связи нет?! – сказал я на это. – А на любой войне нарушение связи равнозначно поражению! Или я ошибаюсь?
– А это вне зависимости, – продолжал вредничать героический капитан. – На основании одной этой вашей бумажки я вести своих бойцов на прорыв не могу. Поскольку последний приказ командования 8-й армии, который до меня довели по радио, звучал так – держаться и ждать помощи! Но вы, на свой страх и риск, можете прорываться, помешать вам я не имею возможности!
Как говорится, и на том спасибо, а то мог бы начать с места в карьер истерить, обвиняя меня в пораженческих настроениях, или даже попытаться арестовать.
– Да, кстати, насчет прорыва у нас вообще-то есть свой план! – неожиданно выдал далее этот орденоносный перестраховщик.
– Чего-то не пойму я вас, товарищ капитан, – изволил удивиться я. – То вы заявляете мне о категорической невозможности прорыва, то вдруг объявляете о каком-то плане прорыва?! Вы уж определитесь, пожалуйста, чего вы собираетесь делать! И какой именно у вас план?
– Что здесь есть вторая дорога в сторону линии фронта, вы в курсе?
– Разумеется.
– Ну так вот, сегодня, ближе к вечеру мы будем опять проверять вторую дорогу.
– Зачем, и что на вашем языке в данном случае означает «проверять»? Какими силами?
– Несколькими танками пробьем коридор, по которому еще раз попытаемся вывезти раненых.
– У вас что, есть какой-то конкретный приказ начальства относительно раненых?
– Нет, но, посудите сами, со мной здесь четыреста тридцать шесть активных штыков из разных частей и еще девяносто два человека раненых, больных и обмороженных. Медицина и медикаменты у нас практически отсутствуют, и раненые умирают каждый день. Спокойно смотреть на это невозможно, к тому же раненые чрезвычайно сковывают нас во всех смыслах. Поэтому, пока есть горючее и хоть какой-то исправный транспорт, имеет смысл попытаться эвакуировать раненых.
– Я так понимаю, что вы это уже пробовали?
– Дважды.
– И получилось? Хоть раз?
– Пока нет, – сразу же сник героический ветеран Испанской войны.
– Нравится мне это ваше «пока»… Думаете – вывезете раненых, а сами и дальше будете сидеть в окружении, пока вас не деблокируют извне? Полагаете, что белофинны будут на это смотреть и ничего не делать? Вы, товарищ капитан, вообще-то в курсе, что там, на этой второй дороге, против вас действуют финские танки? Сдается мне – вы опять зря потеряете и технику, и людей!
– Я вам официально заявляю – это все болтовня! – хрипло выкрикнул Брячиславцев. В его устах это прозвучало как-то безнадежно.
– О чем?
– О каких-то там финских танках!
– Увы, я был бы рад успокоить вас, но это не болтовня. Как только я пробился сюда, бойцы, которые, кстати говоря, в прошлый раз ходили проверять дорогу перед вашей попыткой прорыва на предмет наличия мин, честно доложили мне о том, что видели накануне. Я им сначала тоже не особо поверил, как и вы мне. Но прошлой ночью я лично сходил туда вместе с разведчиками, проверить эти сведения. И действительно нашел там, где указали бойцы, не только стреляные гильзы, но еще и следы чужих гусениц.
Командиры переглянулись. Вид у всех троих, а особенно у «испанского танкиста», стал какой-то оторопелый – самоуверенность частично улетучилась.
– И все равно я в это не верю, – сказал капитан, вдруг начав смотреть куда-то в грязный пол автобуса. – Мои разведчики ничего такого не видели!
– А они вообще возвращаются, ваши разведчики? Или все время уходят только в одну сторону? – уточнил я. Услышав это, героический Брячиславцев уставился на меня так, словно хотел то ли испепелить взглядом, то ли, как минимум, загипнотизировать.
– Разумеется, не верить мне – это ваше право, – продолжил я. – Но я даже могу предположить, откуда эти финские танки могут выдвигаться на позиции у дороги. Судя по всему, это у озера Мятя-ярви, где-то у хутора Лахо-маатила. Буквально только что над нами сбили Р‐5, к счастью, пилот спасся на парашюте и доложил, что наше командование, и наземное и авиационное, очень интересуется этим квадратом, где предполагают наличие то ли хорошо замаскированного аэродрома, то ли какой-то иной базы противника. А ведь отсюда до этого озера каких-то десять километров! Я так понимаю, в нормальных условиях можно было бы просто атаковать это место всеми нашими наличными танками либо навести на этот квадрат огонь дальнобойной артиллерии или вызвать бомбардировочную авиацию. Но реальность, увы, сурова – здешние леса малопроходимы для легких танков. Нет, то есть я готов допустить, что несколько наших танков на черепашьей скорости доползут туда, разумеется, если их (о чудо!) не обнаружат заранее и не будут мешать их экипажам. Но, во‐первых, они неизбежно нарвутся на какие-нибудь противотанковые средства противника и, без возможности маневра, будут уничтожены. А во‐вторых, пехота, не имея лыж, не сможет сопровождать танки. А если попробует, к примеру, сев десантом на броню – ее быстро отсекут от танков и уничтожат. По-моему, здесь такое уже было неоднократно. Что касается дальнобойной артиллерии, то ее на нашем участке, судя по всему, толком нет, а если есть, то работает она не в наших с вами интересах. Канонаду-то, конечно, слышно, но в основном почему-то где-то далеко в стороне. Но, даже если бы тяжелая артиллерия была готова нас поддержать, у нас с вами нет ни одного квалифицированного командира-артиллериста, способного корректировать ее огонь. А кроме того, нет ни проводной, ни радиосвязи со своими, чтобы вызывать и наводить огонь гаубиц или бомбардировщики. Хотите сказать, что это, по-вашему, нормально, да?