Голову убитого венчала черная меховая шапка с отгибающимся козырьком и наушниками, со странным, высоким и куполоообразным кожаным верхом – в нормальных странах зимние шапки все-таки стараются шить с плоским дном. И тут я вспомнил – именно такие головные уборы носили англичане, канадцы и американцы, которые в Гражданскую войну приплывали с «кратким дружественным визитом» (во время которого они, было дело, успели применить против РККА даже отравляющий газок) в Архангельск. То есть это, судя по всему, предмет стандартной заполярной экипировки наших «заклятых друзей» времен прошлой мировой войны. Под стать этому были и остальные предметы гардероба неизвестного покойника. На руках – кожаные рукавицы на каком-то натуральном меху, с длинными крагами. На ногах непривычные для финнов пьексы, а казенного вида высокие лыжные ботинки со шнуровкой, под которыми прощупывались длинные, шерстяные то ли носки, то ли гамаши длиной чуть ли не под колено. Тоже явная примета британского стиля. Под белой курткой с капюшоном – коричневая кожаная безрукавка на меху и казенный свитер цвета хаки. Поясной ремень брезентовый, песочного цвета, на нем аккуратные маленькие подсумки-кармашки на кнопках, похоже, для пистолетных или револьверных патронов. Тут же, на поясе, наличествовала и более чем массивная кожаная кобура с револьвером. На шее – бинокль. Разумеется, каких-то документов и просто любых бумажек при мертвяке не было. Ну не идиоты же они, в самом деле, таскать с собой нечто, подтверждающее, что податель сего – подданный его величества…
В общем, по части письменно-бумажных доказательств преступлений британской военщины я жестко обломался. И что еще в таком случае можно пришить к делу? Разумеется, противотанковое ружье, но само по себе это никакое не доказательство – в это время финны действительно покупали такие ружья у англичан. А национальное происхождение ружья – отнюдь не доказательство того, что расчетом командовал именно представитель страны-производителя. Что-нибудь еще? Я расстегнул кобуру покойника и достал оттуда револьвер. Это был не вполне типичный для британской армии, но стандартный для канадской конной полиции «Энфилд Мк II» модели 1882 г. калибра аж 12 мм, здоровенная дура, по стилю ближе скорее не к нашему «нагану», а к пушкам, из которых стрелял Грязный Гарри в разных там, еще не снятых здесь, спагетти-вестернах. И что? По идее, ни револьвер, ни ПТР никому ничего не могли доказать, мало ли в мировом круговороте оружия болтается разных пукалок британских брендов? В 1930-е вообще каждый третий ствол на планете был английского производства…
Однако я все-таки с трудом затолкал револьвер и горсть извлеченных из поясных подсумков убитого патронов для него в тот же левый карман своей шинели. Не выкидывать же…
Может, все-таки попробовать предъявить кому надо труп этого англичанина? А с другой стороны – а чем можно доказать, что это именно англичанин?
В этот момент ко мне подобрался пригнувшийся Смирнов, предварительно осмотревший лежавшие за деревьями финские трупы и позаимствовавший где-то там два автомата «суоми» и пару запасных дисков к ним. Его перемещения вполне грамотно прикрывал короткими очередями пулемет с тарахтевшего на холостых оборотах пикапа.
– Бери ПТР, – приказал я ему. – А я попробую вытащить этого покойника.
С некоторым недоумением на лице Смирнов послушно подхватил и потащил ружье (а в нем, ежели с магазином, килограммов семнадцать живого веса) и ящик с патронами к нему в сторону пикапа и извергающего дым подбитого танка.
Глядя на два болтающихся на ремнях за его спиной финских автомата, я схватил покойника за шиворот, развернул и волоком потянул к дороге. Но спустя пару минут я вдруг понял, что ситуация вокруг вдруг кардинально изменилась, причем, увы, не в нашу пользу – выдаваемая в моих глазах картинка «СНА» буквально покраснела. Из леса к дороге, грамотно прячась за деревьями, двигались финны в белых маскхалатах. И я насчитал больше тридцати силуэтов.
Как говорят в таких случаях – это все, звиздец.
Времени у всех нас практически не было, поскольку через какие-то секунды приближающиеся финны открыли по нам такой плотный огонь, что мне осталось только упасть на снег, укрывшись за предположительно английским покойником, которого я успел примостить в полусидячем положении у какой-то кочки.
Выставив из-за спины жмура автоматный ствол, я констатировал, что те, кто сидел в придорожной засаде на нас, таки дождались подкрепления. Вот зачем они отходили. Ну да, это лучше, чем минометный обстрел, но хуже, чем обычная ретирада.
Я обернулся и увидел зрелище практически в стиле фильма «Бонни и Клайд». Финские автоматные очереди дырявили капот, торпедо, радиатор и ветровое стекло пикапа, в заодно и несчастного водителя «ГАЗ‐4», который в этой суматохе не успел выскочить из-за баранки, так и оставшись внутри. Количество пробоин в осевшем на пробитые передние колеса, разом задымившем и запарившем пробитым радиатором пикапе (и особенно многочисленные дыры с длинными, паутинообразными трещинами по краям в стекле кабины) живо напомнили игровые кинокартинки Чикаго времен «сухого закона». Пулеметчик и его напарник, видя такой оборот, все-таки успели сигануть из кузова «Газика» в придорожный снег.
Воздвиженский, высунувшись из-за танковой гусеницы, начал палить из своего ДТ по финским автоматчикам и, кажется, не без пользы (может, даже в кого-то попал). Во всяком случае, если верить тому, что показывал «СНА», еще не дойдя до дороги, финны предпочли залечь. Однако горячие дети холодной страны словно с цепи сорвались – их автоматный и винтовочный огонь был почти непрерывным (что совершенно не в стиле этих «метких стрелков», мы их явно разозлили), хотя нас они видели плохо и конкретно по мне стреляли мало. Либо не хотели повредить труп дорогого союзничка, либо хотели взять меня живьем.
В продырявленном пикапе с шумом рванул бензин, и машина загорелась.
В этот самый момент ко мне снова перебежал Смирнов, пару раз выстрелив на ходу из СВТ и, кажется, даже в кого-то попав.
– Бросьте вы его! – кратко сформулировал он мысль, которая в последние минуты одолевала и меня самого.
Раз они так хотят этого жмура – ради бога. Некрофилово отродье.
Оставив в покое остывшее тело, чужака, я вслед за Кюнстом рванул к дороге, стараясь пригибаться как можно ниже. Этому изрядно мешали набитые разнообразным железом карманы шинели. Именно во время нашего перемещения к ДТ присоединился еще и ДП. То ли от огня сразу двух пулеметов, то ли от того, что я наконец кинул усопшего представителя британской короны, наши злобные оппоненты несколько умерили пыл и предпочли укрыться. Поэтому мы смогли добежать до подбитого транспорта, не получив в спину ни одной «маслины», хотя, по идее, вполне могли.
Упав в снег возле гусеницы Т‐37, я первым делом пустил в сторону финнов короткую очередь из ППД. Выплюнув пару патронов, автомат безнадежно лязгнул – диск кончился, под луной ничто не вечно. Достав из подсумка на поясе сменный барабан и затолкав на его место опустевший, я очень кстати вспомнил, что он у меня, вообще-то, один. Если так пойдет дальше – как бы не пришлось палить из трофейного «Суоми», «нагана», «ТТ», а потом лезть еще и в рукопашную с каким-нибудь гипотетическим консервным ножом, как тому майору Гаврилову в Брестской крепости.
Пока я раздумывал об этом, финский огонь плотнее не становился. По-моему, некоторые вражеские стрелки и автоматчики явно подползли поближе к дороге, но лезть в атаку не стремились и из-за деревьев особо не высовывались, стараясь не подставляться под наши пули. Похоже, убийственно точная стрельба Кюнста заставила их задуматься о том, стоит ли эта игра свеч.
В общем, мы лежали на усыпанном остывающими стреляными гильзами грязном снегу за подбитым танком, нас, почти как в песне, осталось только пятеро (слава богу, что не пятеро из восемнадцати), при двух ручных пулеметах, плюс ППД, СВТ и мосинская винтовка. Патроны пока были, по крайней мере, и к ДТ, и к ДП имелось по три-четыре диска. То есть какое-то время мы могли продержаться, но без малейших перспектив куда-то сдвинуться. Конечно, можно было отойти в лес за нашей спиной, где, судя по выдаваемой «СНА» картинке, пока никого не было. Но я понимал, что по снегу метровой глубины мы не уйдем далеко – обнаружив, что мы отступили, финны тупо пойдут по нашим следам и неизбежно нас догонят. И, самое главное, я так и не мог внятно ответить сам себе на вопрос – стоила ли вообще эта недолгая поездочка с вполне предсказуемым результатом двух человеческих жизней и подбитой техники? Хотя не уверен, что красные командиры того времени о чем-то таком всерьез задумывались.
Пару раз мне даже казалось, что я слышу гудение авиационных моторов, но, поскольку ничьих самолетов в небе не было, решил, что померещилось.
– Все целы, или кто-то ранен? – спросил я у обращенных ко мне спинами собравшихся.
– Никак нет, вроде все целы, товарищ майор! – ответил за всех Воздвиженский, не оборачиваясь.
– Хорошо, только берегите патроны! А то неизвестно, сколько нам здесь еще сидеть! – выдал я краткую программу действий на ближайшее время.
Как ни рассуждай, уйти вот так, запросто, нам уже никто не даст. А значит, тот самый критический момент, когда следует орать благим матом: «Спасите-помогите-убивают!», – настал.
Я достал из кармана ракетницу, зарядил ее зеленой ракетой и, приподнявшись за корпусом танка, выпалил ее в маячившее над дорогой бледное, зимнее небо. Хорошо, если наши эту «свечку» действительно увидят. А если нет? Тут было сложно что-либо загадывать.
Следующие минут пятнадцать наше протекавшее под аккомпанемент пулевого свиста (финны били в нашу сторону в основном одиночными из винтовок, ведя огонь, который принято именовать «беспокоящим», делали они это, видимо, в основном для того, чтобы мы «никуда не уходили») лежание продолжалось в прежнем режиме. Мы торчали за танком и, частично прикрытые дымом от горящего пикапа (Т‐37 особо не разгорелся), время от времени давали короткие очереди и одиночные выстрелы в сторону столь же лениво постреливающих в нашу сторону финнов.